Инженер Петра Великого 2 (СИ). Страница 23

Куда я вляпался? На экзамен? Или сразу на расстрел?

Царь сидел во главе стола — в простом темно-зеленом кафтане. Глянул на меня, а в глазах темных искорки так и пляшут.

— А, Смирнов! Проходи, проходи, не робей, — заявил он на удивление спокойным голосом. — Вот, господа, — он рукой всех обвел, — тот самый Петр Алексеич Смирнов, про которого я вам толковал. Мастер — золотые руки, пушки нам ладит знатные, станки хитрющие выдумывает. А нонче, сказывают, и в дела военные, тактические, нос свой любопытный сунуть удумал. Идеи, говорит, имеются, как супостата бить с меньшей кровью да с большей выгодой для нас. Ну-ка, Смирнов, выкладывай, не таи, что там у тебя за премудрости. А вы, господа, — это он уже к столу, — слушайте в оба, да потом и свое веское слово молвите. Ибо теория — теорией, а практика военная — дело суровое, ошибок не прощает.

Яков Вилимович Брюс едва заметно хекнул в кулак и парик поправил. Вид у него был, будто это он сейчас перед этой братией экзамен держит, а не я. Поймал мой взгляд, ободряюще кивнул.

Я подошел, тетрадку выложил. И с чего начать-то? Как этим прожженным воякам объяснить то, что им, небось, бредом сивой кобылы покажется или наглостью выскочки?

— Ваше Величество… Ваши высокопревосходительства, господа офицеры… — начал немного нервно. — Я, конечно, человек не военный в полном смысле слова, всего лишь мастеровой, о пользе Государевой и Отечества радею… Но, раз уж с оружием дело имею, много думал и о том, как оно применяется, и как бы солдату нашему жизнь облегчить да службу его ратную более успешной сделать… И вот какие мысли пришли…

Открыл тетрадку, начал свои соображения вываливать. Сперва — о гранатах, как их понадежнее да поубойнее сделать, о баночной картечи, которая пехоту косить должна. Тут еще слушали более-менее, кивали, Апраксин даже пару вопросов задал.

Но потом я добрался до главного — до своих этих идей про «окопную войну», про земляные укрепления, про то, как можно местность использовать, чтобы своих солдат прикрыть, а врагу урон нанести. Я им толкую, что линейная тактика, какой бы слаженной она ни была, уж больно крови много пьет, что стоять в полный рост под вражескими пулями и ядрами — это, конечно, геройство, спору нет, но не всегда по делу. Солдатик, за бруствером схоронившись, даже с обычной фузеей, палить будет и спокойнее, и точнее, и дольше, чем его камрад в чистом поле. Рассказывал, как можно целые линии обороны рыть, как от конницы ими закрываться, как земляные валы огонь артиллерии на себя берут…

Чем дольше я распинался, тем кислее становились рожи у генералов. Вежливое внимание сменилось сначала недоумением, потом — явным таким скепсисом, а кое у кого и плохо скрытая злость на лице нарисовалась. Они, то переглянутся, то головой покачают, кто-то и фыркнул презрительно. Вижу, полковник Преображенского полка, немец старый с пышными усами и шрамом через всю щеку (потом узнал — фон Дельден фамилия), что-то зло своему соседу шипит, артиллерийскому генералу с бычьей шеей.

Царь молча слушал, подбородок кулаком подпер, взгляд — не поймешь, о чем думает. Один Брюс на стуле ерзал, нервничал из-за такой реакции этих военных зубров.

Когда я наконец заткнулся, повисла тишина. Первым ее этот фон Дельден и нарушил. Встал, глазищами сверкает, и как громыхнет:

— Ваше Величество! Позвольте фысказать мое недоумение! — заявил он с заметным немецким акцентом, едва сдерживая гнев. — Мы фыслушали здесь… гм… весьма оригинальные, да не сказать — сказочные, рассуждения господина… этого… фельдфебеля. И что же мы слышим? Предложение отказаться от испытанной феками линейной тактики, которая принесла слафу европейским армиям, ф пользу… сидения в норах, как кроты! Простите мою прямоту, но солдат — это фоин, а не землекоп! Его дело — стоять ф строю, плечом к плечу с тофарищами, фстречать врага крудью, а не прятаться ф ямах!

Он обвел победным взглядом своих коллег, многие из которых одобрительно закивали.

— Косподин Смирнов предлагает нам разрешенный строй, укрытый ф земле. Но кде же тогда плотность огня, которая только и может останофить атаку неприятеля? Один стрелок ф яме, перезаряжающий сфою фузею не спеша, — это смех, а не оборона! Его сомнут первой же атакой! Кафалерия прорфет такую «оборону» играючи, не заметиф! А пушки? Да они ядрами сфоими эти фаши «окопы» фместе с сидящими там вояками фсе разнесут!

Он снова повернулся ко мне, и через губу выдал:

— Фы, сударь, мастеровой, и дело сфое, фидать, знаете. Но фоенное искусство — это наука посложнее, чем станки ладить! Мы годами учим солдат слаженности, маневрам, стойкости ф линии! А фы предлагаете фсе это фыкинуть и префратить армию ф сборище трусливых кротоф, боящихся пороха понюхать⁈

Тяжелый кулак фон Дельдена опустился на стол. Государь выжидательно глядел то на полковника, то на меня. Брюс нервно постукивал пальцами по столу.

Разнесли… В пух и прах… И это только начало, вот же хрень. Слово было за мной, но что я мог противопоставить этому апломбу, железобетонной уверенности в собственной правоте?

За фон Дельденом, будто по команде, поднялся тот самый артиллерийский генерал, с налитым кровью лицом. Звали его, как я потом выяснил, Виллим Иванович де Геннин, голландец на русской службе, известный своей прямотой, а то и крутым нравом. Он был главным инспектором в части строительства крепостей, редутов и иже с ними, считался докой в своем деле.

— Позвольте и мне, Ваше Величество, слово молвить, — прогудел басом. — Господин фельдфебель тут про пушки наши упоминал, дескать, окопы его от ядер спасут. Да только он, видать, не уразумел одного: артиллерия — бог войны, как говаривали древние! И от ее огня не в земле спасение искать надобно, а в быстроте маневра да в крепости духа!

Он уставился на меня тяжелым взглядом, будто хотел на месте испепелить.

— Вы говорите, бруствер ядро остановит? Возможно, одно, шальное. А если мы сосредоточим огонь целой батареи по вашим «норам»? Да мы их с землей сравняем, вместе с теми, кто там схорониться вздумал! И что останется от ваших укрытых стрелков? Пыль да ошметки! Вы же сами, сударь, предлагаете линию обороны сделать разреженной, сиречь, цели для наших пушкарей будут как на ладони, пусть и в ямках. Легче будет каждую такую «нору» поодиночке выщелкивать, чем по сплошной линии палить!

Де Геннин презрительно хмыкнул.

— А про то, что солдаты из окопов будут точнее стрелять… Простите, но это тоже фантазии. Фузея наша, как известно, бьет куда Бог пошлет. Потому и нужна линейная тактика, чтобы залпом хоть как-то компенсировать эту неточность. Толпой пальнули — авось, кого и зацепит. А ваш одинокий «стрелок» из окопа, он что, одним выстрелом роту положит? Не смешите!

В его голосе звенела непоколебимая уверенность человека, который привык к мощи орудий и в грош не ставил никакие «хитрости», способные эту мощь умалить.

— И потом, — продолжал де Геннин, входя в раж, — как вы себе представляете взаимодействие пехоты в окопах с артиллерией? Пушки наши — они ж не только по врагу стреляют, они и свою пехоту поддержать должны огнем при наступлении или контратаке. А как им цели указывать, если солдаты по ямам рассованы, их и не видать толком? Как маневрировать орудиями вдоль такого «рваной» линии? Это же хаос будет, а не управление боем! Нет, сударь, ваша затея с окопами — это шаг назад, в глубокое прошлое, когда каждый замок сам по себе оборонялся. А мы тут армию современную строим, по последнему слову европейской науки!

Он сел, с грохотом отодвинув стул, и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что базар окончен. Остальные согласно зашумели, поддакивая. Аргументы этого де Геннина показались им железобетонными. Даже Меньшиков, в начале смотревший на меня с явным интересом, теперь хмурился и качал головой. Только Брюс продолжал буравить меня взглядом, в котором читалась совершенно непонятная надежда.

Атмосфера в комнате становилась все гуще. Я чувствовал себя затравленным зверем, которого обложила стая охотников. Один за другим поднимались седовласые генералы, ветераны чертовой уймы войн, и каждый находил в моих предложениях какой-нибудь изъян, повод для разноса.