Маша и Гром (СИ). Страница 43

Миновав комнату с парой диванов и барным шкафом, я вошла в предбанник. На деревянной скамье, прибитой к стене, валялась мужская одежда. Я вздохнула, собираясь с силами: еще не поздно было развернуться и сбежать. Но любопытство победило, и я шагнула вперед, несмотря на страх. Мне действительно нужно было знать, о чем он говорит с Авериным. Они могли обсуждать меня. Или мою маленькую тайну...

После предбанника я оказалась в огромном помещении, где, очевидно и находился бассейн: мужские голоса стали громче, а тени на потолке окрасились в синий: их отбрасывала вода с подсветкой. Дойдя до угла, я осторожно выглянула из-за него и сразу же нырнула обратно: сбоку от меня по левой стороне находился бассейн, а Громов и Аверин сидели перед ним на креслах — хорошо, что они были повернуты ко мне спиной.

Ох, и кто ставит в комнату с бассейном кресла?..

— ... завалили...

Я даже дышать постаралась потише, и вся обратилась в слух.

— питерские... бешеные...

До меня долетали лишь обрывки того, что говорил Аверин. Черт, блин! Моя затея пошла прахом из-за его тихого голоса!

— Херовые дела, — а вот бессмысленную фразу Громова я услышала достаточно четко. Спасибо большое, очень полезное замечание!

— Да там такое мочилово началось... реально... чокнутые. Я хотел добром, но... полезли первыми... палили из калашей...

Он что, рассказывал о какой-то бандитской разборке?

— Сдохли, и концы в воду, — жестко подытожил Громов. — Хотя бы одного ... живым. На заказчика аварии теперь не выйти.

Так, так, так. Если я правильно их поняла, получается, Аверин участвовал в перестрелке, в которой убили тех, кто был как-то причастен к той аварии? Тех, кто ее подстроил? Если Громов сказал, что теперь они не смогут выйти на заказчика, то, следовательно, убили исполнителей?

Повисла продолжительная тишина, которую прервал тихий звон бокалов.

— Земля им стекловатой, — гоготнул Аверин.

Громов промолчал, а я поморщилась. Никогда не воспринимала этот грубый бандитский юмор. Невероятная пошлость, как по мне.

— Чо с той девкой? — спросил Аверин, и я мгновенно напряглась, еще сильнее вжавшись в стену, чтобы не пропустить ни одного слово.

Кажется, сейчас они будут говорить обо мне.

— Труп. Мельник был в ее квартире, там и ее саму нашел. Далеко не первой свежести уже была, — бесстрастным голосом ответил Громов.

А у меня по шее и позвоночнику поползли мурашки. Они обсуждали какую-то мертвую девушку... Господи, неужели они ее и убили?..

— П***ц, — весьма точно и всеобъемлюще прокомментировал Аверин. — Профессионально заметают следы.

— А мы как кружок самодеятельности плетёмся за ними и отстаем на два шага. Я в среду пацанам сказал, что, если они в таком духе продолжал, через неделю будем уже по-другому с ними разговаривать. Черти.

— Гром... — начал Аверин, но тут же был перебит.

— Нет. Они совсем охренели, расслабились. Зато теперь землю носом роют. Обошлись даже без прострелянных коленей. В этот раз.

Что-то в голосе Громова заставило меня вздрогнуть. Я поняла, что никогда прежде его таким не слышала. Со мной он говорил... ну, нормально, наверное? Особенно на контрасте с тем, как он звучал сейчас. Он мог кричать на меня или угрожающе шипеть. Он злился и цедил слова, через силу выплевывая каждое сквозь плотно сжатые губы. Но в его голосе не было такой жестокости. В нем не звенел металл, не царапалась сталь.

Невольно мне захотелось подчиниться. Сделать все, как он скажет, если приказ будет произнесен этим новым для меня тоном. Потому что Громов звучал пугающе.

— Не заводись, — чуть с большим напряжением, чем прежде, произнес Аверин. — Мы уже наказали тех, кто облажался...

— Недостаточно, — отрезал Громов.

Он замолчал, и я услышала негромкий плеск жидкости: кажется, он что-то наливал себе в стакан.

— Мелкому кошмары каждую ночь снятся, — сделав глоток, он снова заговорил. — Потому что какие-то козлы их охраны на сиськи баб пялились вместо того, чтобы делать свою работу.

Наверное, они обсуждали это далеко не в первый раз, потому что Аверин промолчал.

— Ладно, — Громов заговорил уже спокойным, собранным голосом. — Проехали. Я завожусь каждый раз, сам знаю.

— Тебя можно понять.

И это было правдой. Я, конечно, совсем мало видела, но кое-что слышала. Да и анализировать неплохо умела. Поэтому я думаю, что не лгала, когда называла Громова хорошим отцом. Понятно, что в некотором плане он был ужасным: из-за его бандитского прошлого и настоящего, из-за его поступков Гордей подвергался опасности. Но мне казалось, что сына он все-таки любил — если судить по тому, как он говорил о нем с другими людьми и как говорил с ним самим.

Я ожидала гораздо, гораздо худшего.

— Что сегодня Денисович вещал? Есть хорошие новости? — кресло под Авериным заскрипело, и я в испуге дернулась в сторону, уже приготовившись бежать.

Но звука шагов не последовало. Наверное, он просто изменил позу.

— У него тоже с хорошими новостями не густо, — Громов фыркнул. — С бумагами на Гордея он закончил, и то хлеб.

— Гром, ты уверен в этом? — с хорошо слышимым сомнением спросил Аверин. — Ты же подставляешься. Вдобавок ко всему остальному.

— Я уже лет десять подставляюсь, — он невесело усмехнулся. — Конечно, я уверен. Если подохну, у пацана хоть что-то свое будет.

Я понятия не имела, о чем они говорили. Что за бумаги? Почему Громов подставляется? Имеет ли это какое-то отношение к похищению и перестрелке после аварии?..

— Когда шел в дом, я видел в окне ту девку…

Вот оно. Я невольно вздрогнула и сжала кулаки, впившись ногтями в ладони. Сердце учащенно забилось то ли от страха, то ли от волнения, а может, от всего сразу.

По правде, тон Аверина и выбор слов меня оскорбил. Он говорил недовольно, словно я успела ему как-то помешать или сделала что-то плохое. Он даже начал манерно растягивать слова и делать многозначительные паузы. И еще. Он назвал меня «девкой», и это прозвучало очень, очень грубо. У меня имя есть вообще-то. Простое русское имя, запомнить очень легко.

— Ты реально ее сюда припер? Я думал, ты тогда на созвоне пошутил.

— Реально.

— Но зачем?! — оторопело спросил Аверин.

— У нее менты на хвосте, — как душевнобольному начал объяснять Громов.

— Да я не об этом! Зачем — сюда? Снял бы ей номер в гостишке. Или хату какую-нибудь на окраине. Нахрена она тебе в твоем доме?

— Для сохранности, — Громов хмыкнул. — Пусть будет у меня на глазах. В гостишку и менты нагрянуть могут.

— А в хату — нет. Приставил бы к ней одного из наших лосей, и все, дело в шляпе.

Они замолчали, и я медленно выдохнула. Мне была посвящена не очень информативная часть беседы. И мне показалось, что Громов что-то недоговаривал. Не врал, но о чем-то умалчивал. Интересно, почувствовал ли это Аверин?

По крайней мере, если предположить, что Громов ответил правду — а зачем ему обманывать своего друга в таком вопросе? — то он действительно привез меня в свой дом, чтобы спрятать от ментов. Которые действительно взялись за меня всерьез.

Час от часу нелегче.

— Она мне врет.

Слова Громова прозвучали для меня раскатом грома. Я прикусила губу, потому что изнутри рвался испуганный писк, и очень остро пожалела о том, что не видела его лица. Мимика и жесты порой позволяли узнать намного больше, чем слова. По голосу было непонятно, и я не знала, злится ли он, или ему просто любопытно?

— В чем? — предельно серьезно спросил Аверин, и в воздухе отчетливо запахло для меня бедой.

— В том, почему ее прессуют менты. Есть у нее какая-то тайна.

— Тайны есть у всех. Главное, чтобы она ничего не делала против тебя.

— Это да. Не знаю, может, ты и прав, — я услышала, как он с тихим звоном поставил бокал на стеклянный, судя по звуку, столик. — Но мне любопытно. Хочу к ней присмотреться, пока она здесь.

— Зачем?! — в голосе Аверина прорезались недоумение и сомнение. — Тебе эти игры разума в жопу не сдались! Отправь ее куда подальше от себя, приставь охранника и забудь. Или, если так интересно, попроси кого-нибудь из наших, чтобы раскололи ее насчет тайны.