Маша и Гром (СИ). Страница 34

Но в тот день, пока я сидела на чужой кухне в чужой квартире и ждала чужого мне человека, то как никогда остро почувствовала собственное одиночество.

Одиночество и никому не нужность, кроме, пожалуй, мамы. Очевидно же, что Громов, который отмахнулся от меня утром, давно забыл о своих собственных словах. Возвращаться сюда он не планирует. Тем более возвращаться за мной. Как я только могла вообразить себе иной исход? Представила его — кем? Благородным рыцарем, который спасет даму в беде? Надежным и честным человеком, которому не насрать на то, в какое дерьмо я вляпалась по его, между прочим, вине. Мужчиной, который не начнет мелко мстить женщине за ее нежелание ложиться с ним пьяным в постель и служить инструментом, чтобы он мог забыться?

Мне было так обидно, так непередаваемо обидно, как бывает только ребенку. Я сама не могла взять в толк, что такое со мной творится. Я была обычно гораздо рациональнее и собраннее. «Не очаровывайся, чтобы потом не разочаровываться» — так сказал мне когда-то Бражник, и спустя пару лет я могу уверенно заявить, что это были самые мудрые его слова. Этого совета я придерживалась последние годы, но на этой неделе что-то во мне как будто сломалось.

Почему-то я решила, что Громов поведет себя иначе. Что он — нормальный, несмотря на свое прошлое, да и настоящее. Я очень сильно перенервничала в последнее время, ничем иным я свое помутнение объяснить не могу.

Но когда мы жили на этой даче, и он колол дрова и топил ими печку, и потом, когда мы курили вдвоем на убитой, обшарпанной кухне, и спали на этих кроватях, что-то внутри меня начало смотреть на Громова иначе. Я словно увидела в нем человека за всей этой бандитской оболочкой.

Напрасно.

Не в первый раз, Маша, не в первый раз ты наступаешь на эти грабли. Хорошо еще, что глупостей никаких не успела сделать. Например, переспать с ним.

Когда часы показали половину девятого, я выключила магнитофон и встала со стула. Прихрамывая, я дошла до прихожей, сняла с вешалки свой огромный ватник, по-прежнему покрытый тонким слоем засохшей грязи, надела его и потянулась уже к замку на двери, когда поняла, что у меня нет денег. Ни копейки нет, ведь и моя куртка, и сумка остались в перевернувшейся после аварии машины.

Я покраснела, наверное, до кончиков ушей, когда мой взгляд упал на чужие куртки и пальто, висевшие в шкафу. На тумбочке валялись небрежно открытые дамские сумки. Чувствуя себе еще более жалкой и несчастной, хотя, казалось, куда уже сильнее, я обшарила несколько карманов. Можно называть это, как угодно, можно оправдывать тем, что Громов оказался козлом, но в любом случае, я украла у чужих людей деньги. Да, немного; да, только на проезд и еще чуть-чуть с запасом, на всякий случай. Но эти деньги были не моими, мне их никто не давал, я взяла их у чужих людей.

Было так стыдно и противно от самой себя. И еще горько. От того, чем я была вынуждена заниматься. От того, что некому было мне помочь. От того, что я чувствовала себя самым одиноким человеком во всем мире.

Домой в коммуналку я добралась как в тумане. С больной ногой это заняло почти вечность, потому что я ходила в три раза медленнее, и по лестницам спускалась и поднималась с огромным трудом. И когда я повернула ключ в своей слегка облезшей, но такой родной двери, и вошла в комнату, увидела свою кровать, заправленную еще в субботу утром, то разрыдалась от облегчения прямо на пороге.

Следующая неделя прошла гораздо спокойнее по сравнению с предыдущей, ведь меня никто не пытался убить.

С работы меня, конечно же, уволили за прогулы. Я была так измотана морально, что в очередной раз позорно расплакалась в кабинете директора нашего НИИ. Не помогло. Кто вообще придумал эту глупость, что женские слезы могут оказывать на мужчин какое-то влияние? Что стоит заплакать, и все твои проблемы будут решены? В моей жизни это правило не сработало еще ни разу. Может, я просто невезучая?

За моим домом и правда приглядывали. Дядя Саша не обманул, когда сказал, что отправит кого-то из своих людей, чтобы за мной присматривать. Уже не следующее утро, когда очень рано я вышла из подъезда, чтобы отправиться на работу — я думала, у меня еще есть работа — я заметила у дома черный гелик. Сидящие в нем ребята и не пытались как-то спрятаться от меня и даже приоткрыли окно и махнули рукой, когда я проходила мимо них. Днем, возвращаясь домой уже будучи безработной, в слезах и соплях, я столкнулась с теми же парнями.

И вот всю неделю, выглядывая в окно, я видела один и тот же черный гелик. Где-то, наверное, спустя три дня после возвращения, в субботу, парень из гелика передал мне конверт, когда я вышла на улицу, чтобы сходить в магазин.

— За работу на выходных, — сказал он и быстро захлопнул дверь.

В конверте, к своему изумлению, я обнаружила ровно ту сумму, которую я уже однажды получила от дяди Саши, как раз в утро аварии. Откровенно говоря, я уже ни на что не надеялась и твердо решила забыть обо всем случившемся как можно скорее. О покушении и аварии, о Громове, о его проклятых деньгах и человеке, которого я из-за него убила... Что ж, наверное, дядя Саша обо мне вспомнил и решил как-то компенсировать аварию и все последующие события, вернув то, что я потеряла не по своей вине.

Это было неожиданно и приятно, и я очень растрогалась. Подумала даже, что нужно обязательно будет передать с мамой дяде Саша от меня благодарность. Не совсем пропащий он мужик. И тем приятнее мне было, что я как раз лишилась работы и вот-вот могла оказаться совсем без копейки в кармане. Новую, конечно, я пока не нашла... с работой вообще было туго.

А спустя ровно неделю после моего возвращения домой, ранним утром четверга в коммуналке раздались три протяжных, громких звонка. Заспанная, я села на кровати, не до конца соображая, что если звонка три — то это ко мне. Я натянула первую подвернувшуюся под руку кофту, надела штаны и, все еще немного прихрамывая, заспешила к входной двери по длинному коридору. В голове я успела сто раз передумать все самое худшее: что-то случилось с мамой, она заболела, или она ранена, или еще Бог весть что!

Но когда я распахнула дверь, даже не поглядев в глазок, то увидела двух людей в форме. Я сразу поняла, что это не обман, так как в одном из них узнала майора, который допрашивал меня в кабинете Громова.

— Мария Васильевна? — спросил худой майор, словно мы никогда прежде не встречались. — У нас к вам есть ряд вопросов, нужно проехать с нами в участок. Это недалеко. Одевайтесь, мы подождем.

Скороговоркой произнеся это предложение, он сам закрыл перед моим носом дверь, оставив меня в коридоре в полнейшем недоумении. Его спутник даже не представился, впрочем, имени худого майора я также не знала.

Зачем я им понадобилась сейчас, подумала я и облизала пересохшие губы. Стоит ли сообщить об этом Громову? И о чем им нужно со мной поговорить? Может, это никак не относится к похищению Гордея?

Маша, ну какая же ты наивная! Конечно, не относится, а поговорить они с тобой хотят исключительно о поэзии.

Я прокручивала в голове различные варианты развития ситуации, пока приводила себя в порядок и одевалась. Я даже поесть не успела перед выходом. Ни дяде Саше, ни тем более Громову я решила ничего не говорить. Перебьется! Сдам его ментам и все, пусть потом на допросы таскается и бумажки подписывает.

Конечно, я бравировала. Никого я сдавать не собиралась, я же еще не совсем сошла с ума. Просто я все еще злилась на него и обижалась, поэтому и строила в голове грандиозные планы мести.

— Вы хоть «корочки» покажите, — выйдя из квартиры на лестничную площадку, сказала я обоим милиционерам.

Так я узнала, что худого майора зовут Сергеем Борисовичем, а вместе с ним ко мне в квартиру пришел капитан милиции, Петр Анатольевич. Когда мы вышли из подъезда, я бросила взгляд в сторону, где целую неделю привычно простоял гелик. Как на зло, именно в это утро на месте его не оказалось! Я цыкнула с досадой и поскорее отвернулась, наткнувшись на слишком внимательный взгляд худого майора.