Космонавт (СИ). Страница 42

Я хмыкнул, машинально помогая матери снять драповое пальто, пока она рассказывала.

— Спасибо, сынок, — сказала она, повернувшись ко мне и поправив растрепавшиеся волосы.

Лицо её было усталым, но довольным. Я буркнул: «Не за что» и повесил пальто на вешалку.

— А у нас на почте-то сегодня скандал был, — продолжала мать, проходя на кухню и включая свет под зелёным абажуром. — Валентина Петровна опять марки пересортировала. Третий раз за месяц…

— Ну и? — спросил я, войдя на кухню и взяв со стола яблоко.

— Ну и начальник ей выговор объявил при всём коллективе. Она в слёзы, конечно, — мама достала из сетки батон и банку тушёнки. — Будешь ужинать? Я могу яичницу сделать.

— Давай, — кивнул я, садясь на стул. Он привычно скрипнул подо мной. — Кстати, тётя Катя говорила, когда её внук в часть возвращается?

Мама поставила сковороду на газовую плиту, кусок жира стал таять.

— Послезавтра, кажется. Ой, Серёжа, передай-ка мне соль, — она помешала яйца деревянной лопаткой. — Говорит, в ракетные войска его переводят. Под Свердловск.

Я протянул ей солонку с отколотым краем.

— Престижно, — проговорил я, наблюдая, как желтки растекаются по сковороде. — Только холодно там, на Урале.

— Ничего, — махнула рукой мама, — у них там, говорят, отличные казармы. С горячей водой и всеми удобствами, — она переложила яичницу на тарелку и поставила передо мной. — Ешь, пока горячая.

Я взял вилку, вдруг осознав, как странно: вот мы говорим о соседях, о работе, о яичнице — обо всём на свете, кроме самого главного.

— Спасибо, — сказал я, накалывая кусочек. — Очень вкусно.

Мама улыбнулась, вытирая руки о фартук с вышитыми васильками. Я отложил вилку в сторону, собираясь с мыслями. Надо было начинать расспросы осторожно, чтобы мать не поняла, что я по некой таинственной для неё причине совершенно ничего не помню об отце.

— Сегодня нас в аэроклубе Гагарин спрашивал про родителей… — я снова взял вилку и сделал вид, что раздумываю, сидя над яичницей. — Вот интересно, а папа-то в каком полку служил? Может, и он с Гагариным рядом был?

Мать резко отвлеклась от мытья сковороды. Её пальцы на мгновение сжали край раковины.

— Да какой там полк… — она отвернулась, включая воду посильнее. — Обычный советский человек был. Ты же сам знаешь.

Я нарочно медленно жевал, давая ей время. Потом кивнул:

— Ну да, просто вот Гагарин рассказывал про их учебную эскадрилью под Оренбургом… Может, папа там же учился?

Мать резко хлопнула шкафчиком, убирая тарелку.

— Хватит трепаться-то. Ужин остынет, — она вытерла руки о фартук с силой, слишком тщательно, хотя они уже были сухими. — Да и что вспоминать-то… Война, потом восстановление — всем тяжело было.

Я сделал вид, что задумался:

— А фотографии его где-нибудь есть? Хотел ребятам в клубе показать. Вот Володька Авдеев своего отца-фронтовика на стенд повесил…

Мать вдруг резко закашлялась. Потом подошла к буфету, достала стакан.

— Какие фотографии… — она налила воды из графина, руки слегка дрожали. — Всё утеряно было ещё при переезде. Да и некогда мне копаться в старых бумагах — на почте аврал, квартплату надо копить… — Она сделала глоток, потом вдруг спросила преувеличенно бодро: — Ты чаю хочешь? Я поставлю.

Я понял, что дальше давить бесполезно, всё равно ничего не скажет.

— Ладно, не надо, — я отодвинул тарелку. — Просто подумал… Вдруг какие-то документы остались. Для анкеты в аэроклубе просят.

Мать резко обернулась:

— Какие ещё документы? Ты что, в военное училище собрался? — Голос её стал резким, необычным для неё.

— Формальности, — япожал плечами, изображая безразличие.

Она подошла и неожиданно обняла меня за плечи, а потом заглянула в глаза.

— Не копайся ты в этом, сынок, — прошептала она странно надтреснутым голосом. — Живи своим умом. Твой отец… он был как все. Хороший человек. И хватит.

Потом она резко отпустила меня и засуетилась у плиты, хотя чайник ещё даже не закипел. Я видел, как она украдкой провела рукой по глазам. В коридоре неожиданно зазвонил телефон, и мать бросилась к нему с явным облегчением.

Лишь бы подальше от моих вопросов.

— Алло? Да, это я… — её голос снова стал обычным, будто ничего не произошло. — Ах это ты, Катя…

Я остался сидеть за столом, глядя на остывающую яичницу. В голове крутилась одна мысль: «Значит, не просто „вышел за хлебушком“, как говорили в будущем. Значит, что-то было не так». Из коридора доносились обрывки разговора: «Да, заходите… Нет, Серёжа дома… Да, он в порядке…»

Будильник зазвенел резко и неожиданно, вырывая меня из глубин сна. Я провёл ладонью по лицу, разгоняя остатки сна, потянулся и встал с кровати. В комнате было прохладно — батареи едва грели. Но это даже кстати. После сна хотелось бодрости, а не дремотного тепла.

Я встал, сделал несколько глубоких вдохов и приступил к зарядке. Наклоны, приседания, отжимания. Тело постепенно оживало, а мысли прояснялись. После зарядки я быстро умылся ледяной водой из-под крана (горячая не шла) и, надев спортивную форму, вышел на улицу.

Утро было свежим, с лёгким туманом, который стелился над асфальтом. Я побежал по знакомому маршруту — вокруг двора, потом через сквер к стадиону. Изредка попадались такие же, как я, любители утреннего бега. Бег успокаивал, помогал думать. В голове крутились вчерашние события: загадочный «хвост» в сером плаще, разговор с матерью об отце.

После пробежки я вернулся домой, а мать уже вовсю хлопотала на кухне. На столе исходила паром овсяная каша, рядом — хлеб и стакан чая с молоком.

— Прибежал? — только и спросила она, не оборачиваясь.

— Да, — кивнул я, садясь за стол. — Погода отличная.

Она молча кивнула. Вчерашний разговор словно повис между нами невидимой стеной.

Я кивнул и сел завтракать, машинально оглядывая кухню. Обои пожелтели, кое-где отклеились по углам. Плита у нас старенькая, с ржавыми газовыми конфорками, которые вечно перекашивались, в прихожей шкаф шатается…

— Надо бы ремонт сделать, — сказал я вслух, больше сам себе, нежели матери.

Она обернулась и вскинула брови в удивлении:

— Какой ремонт?

— Да вот… стены подкрасить, пол перестелить. Шкаф в прихожей вообще шатается — чуть дверцу не сорвал, когда пальто вешал вчера.

Она вздохнула и вернулась к прерванному занятию:

— Денег нет, сынок. Да и зачем? Живём ведь.

Я не ответил, просто решил, что нужно мне заняться поиском нормальной работы. Шабашки нерегулярные, да и денег там — не сказать что много.

Я допил чай и задумался: где можно подработать? Начать я решил с ДОСААФ. Там хотя бы можно оставаться в теме авиации.

— Я, возможно, вечером задержусь, — сказал я, вставая из-за стола. Она посмотрела на меня с лёгким удивлением, но кивнула.

После завтрака я направился в аэроклуб. По дороге размышлял, как подойти к вопросу с работой. Просто так просить «дайте подработать» — не вариант. Нужно самому предложить что-то полезное.

Когда я прибыл в аэроклуб, то застал привычное оживление. В ангарах возились с техникой механики, на лётном поле инструктор объяснял что-то группе курсантов. Не отвлекаясь, я прошёл в здание, где располагался кабинет Павла Алексеевича.

Крутов был человеком старой закалки: фронтовик, лётчик-истребитель, прошедший всю войну. Строгий, но справедливый и понимающий. Если и есть вариант с работой, он поможет.

Я постучал в дверь.

— Войдите! — раздался из-за двери хрипловатый голос.

Шагнув внутрь, я увидел Крутова, который сидел за столом, заваленным бумагами, и что-то писал. Заметив меня, он отложил ручку и прищурился:

— А, Сергей. Что-то случилось?

— Нет, товарищ майор. Хотел посоветоваться с вами насчёт подработки.

Крутов нахмурился, но кивнул, указывая на стул:

— Садись.

Я сел и коротко объяснил ситуацию: хочу заработать, но так, чтобы это не мешало занятиям в аэроклубе. Учёба должна быть в приоритете, но и матери помочь нужно.