Искра божья. Страница 93

— Да, это поистине страшная жертва для всех женщин — отказать своим мужьям в близости до полного окончания войны! — Артезия фыркнула, придвигая к себе тарелку с засахаренным марципаном.

— Увы, вам, как девице, того пока не понять, — отмахнулся великий маэстро.

— Скажите честно, сеньор Сандро, аскеза для мужчины правда так тяжела?

Де Марьяно как-то странно кашлянул, словно подавился хлебными крошками, и криво покосился на Джулиано:

— Его спросите. Иногда мне кажется, что у некоторых сеньоров от этого полностью меркнет сознание, и слюна начинает течь по подбородку при виде любой сомнительной прелести в радиусе пяти шагов.

— О, трудно, друг мой, женщине несчастной одной остаться ночью на постели, без мужа, без любви и ласк его! — возопил полуголый актёр, переодетый женщиной, заламывая пухлые руки над головой. — Но что поделать, мир нам тоже надобен! За мир я пострадать готова даже чреслами.

— Давайте ж поклянёмся страшной клятвою, что не отступим — обещанье сдержим все, — поддержала её рыжая «подружка».

— Коня ведите белого с подпалиной. Его я в жертву принесу богам, чтобы скрепить ту клятву неразрывную!

— Постой, Листрата, кровь пролить невинную негоже нам, коли о мире клятва та, — рыжая «актриса» схватили Листрату за руку с ножом.

— Тогда мы мех вина заколем доброго. По цвету и по виду — кровь отменная! И пахнет сладко, боги мне свидетели! — Листрата потрясла мехом с вином.

— О мире станем умолять богов?

— Конечно, ведь с вином оно сподручнее!

— Опять эта война, даже тут, на свадьбе! Неужели нельзя было обойтись без этого хотя бы сегодня! — возмущённо прошептала Артезия.

— О, не горячитесь так, прекрасная сеньорита, без этого сейчас совершенно невозможно. К тому же Аристофан писал не о войне. Он призывал к миру, предлагая в качестве последнего средства отдать управление государством в женские руки, — возразил маэстро Санти.

— Что ж, средство, право, не дурное, — согласилась Артезия.

— Ну, не стоит так серьёзно воспринимать Аристофана. Это же комедия: ха-ха, — художник снисходительно улыбнулся.

— Думаете, женщина не сможет управлять страной? — серо-зелёные глаза девушки метнули искры.

— Конечно, сможет, — сеньор Рафаэлло примирительно поднял обе руки над столом, — вопрос в том, насколько разумно у неё это получится? Деньги в женских руках — это всегда риск.

— Ты считаешь, что золото — корень войны? — дурным голосом возопил на сцене старик, одетый в багряную тогу.

— И войны, и раздоров, и смуты, — уверенно заявила ему Листрата, уперев сильные руки в крутые бёдра.

— Так, по-вашему, женщина не может мыслить разумно? — молодая художница отложила столовые приборы и выпрямилась.

— Я такого не говорил, дорогая Артезия, — спокойно возразил маэстро Санти, промокая мягкие губы надушенным батистовым платочком. — Женщины созданы для красоты и удовольствий, моя прекрасная донна. Мысли о войне и государстве портят аппетит и ухудшают цвет лица. Не пристало благородной девице забивать свою хорошенькую головку этакой ерундой.

— Но откуда взялась у тебя, расскажи, о войне и о мире забота?

— Знай, для женщин война — это слёзы вдвойне! Для того ль сыновей мы рожаем, чтоб на боль и на смерть провожать их потом?

— Замолчи! Не кричи мне о горе!

— Умная женщина, наделённая властью, ничем не хуже правителя мужчины, — негромко заметил де Марьяно.

— Умная женщина — сама по себе сокровище, — маэстро Рафаэлло допил остатки вина и задумчиво покрутил в руке пустой серебряный кубок, — вот если бы она ещё умела скрывать свой дурной нрав и держать острый язычок за зубами — цены бы ей не было.

— Но разве ж наши правители идеальны? — Артезия приподняла рыжую бровь. — Карл из Фрейзии — деспот и угнетатель джудитов. Яков Бриссийский — синяя борода и жестокий самодур, отправивший на плаху уже трёх жён. Бывший король Фларии Альфонсо Весёлый так любил тратить государственную казну на карнавалы и бездарные военные компании, что был смещён своими же нобилями. Герцог Фридрих — тряпка, о которую все, кому не лень, вытирают ноги…

— Всё-всё, можете не продолжать. Вы уже и так наговорили на полгода в Тулиане, — художник шутливо придвинул художнице блюдо с фисташками.

— Ах, проклятая, мне говоришь ты молчать?! Перед кем же молчать — перед тварью с покрывалом цветным на пустой голове? — старый советник в тоге гневно потряс указующим перстом перед лицом Листраты.

— Только в этом помеха, старик? — поинтересовалась «женщина», снимая пёстрый кусок ткани с головы и протягивая собеседнику. — Дар прими от меня безвозмездно. Окрути покрывало вокруг головы, помолчи и послушай совета.

Лукка, проходя мимо брата, склонился к его уху и быстро прошептал:

— Через четверть часа жду тебя в саду у фонтана.

Джулиано коротко кивнул и продолжил смотреть постановку.

— О, что за схватки я терплю сейчас! Какие рези! Как на дыбе рвут меня! Сойди ко мне, жена моя прекрасная! Сойди скорей и ложе раздели со мной! — несчастный муж с огромным накладным фаллосом упал на колени под стенами Акрополя.

— Зачем зовёшь меня, коль променял давно на меч тепло любви и рук моих объятия? — гордо ответила «женщина» с выставленной напоказ накладной левой грудью, выглядывая через бойницу крепостной стены.

— Меня не жаль, так пожалей ребёночка! — трагически воскликнул актёр. — Он без пригляда женского — шестой уж день не мытый и не кормленный! Зови, сыночек, мать свою безумную!

Тот же актёр, мгновенно сменив голос на детский писк:

— Ай, мама, мама, к нам спустись скорей!

— Уже бегу! — «женщина» торопливо сбежала вниз по ступеням приставной лестницы. — Вот сердце материнское!

Обрадованный муж мгновенно заключил её в объятья и покрыл горячими поцелуями мягкие белые плечи.

— Не уступлю, покуда не помиритесь с троянцами и войн не прекратите вы, — «женщина» плотно скрестила руки под пышной бутафорской грудью, обтянутой мягкими складками белой туники.

— Ну, коли так, то, может, и помиримся, — отвечает ей актёр, жадно косясь на приподнятые прелести жены, — а ты пока приляг со мною, милая.

«Женщина» измерила его возмущённым взором и упёрла руки в бока:

— Вот рассмешил, а как же наш ребёночек? Неужто юный взор смущать пристало нам своею похотливою забавою?

— Он убежал уже. Сверкают пяточки, — актёр отвернулся в сторону и помахал кому-то невидимому рукой. — Приляг же поскорей со мной, прелестница.

— На что же нам прилечь? Ведь нет простынки тут!

— Я на земле готов, иди ж ко мне, любимая!

— Нет, погоди, схожу я за простынкою, — «актриса» быстро умчалась в крепость.

— Ай-ай, как сладко! Возвращайся же!

— Ну вот, простынка есть. Нужна подушечка! — «женщина» кинула к ногам разочарованного мужа мятый свёрток и снова убежала.

— Оставь уже все тряпки и приди ко мне! — кричит он ей вслед, потрясая накладным фаллосом.

— Уже лечу, бегу к тебе, любимый мой, — вернувшаяся «актриса» присела и начала устраивать на полу любовное гнёздышко. — Ложись сюда, теперь привстань, мой миленький.

— Уже привстало всё!

Джулиано с сожалением поднялся из-за стола и вышел в сад. Он никогда не бывал в Папском дворце и даже не представлял, где среди высоких кустов аккуратно подстриженного самшита может находиться фонтан. Вечерние сумерки быстро опускались на ухоженный дворцовый парк. Масляные фонари на дорожках уже зажглись, и под молодыми пиниями лежали густые колючие тени.