Искра божья. Страница 72

— Я надеялся, что ты истечёшь кровью к моему приходу, старина, — юноша ободряюще подмигнул товарищу.

— Не доз-ж-з-ждёшься! — Ваноццо пьяно осклабился.

— Помолчите, сеньоры, и дайте мне больше света, — приказал монах.

Пьетро расхлябанной походкой приблизился к камину, где зажёг несколько жировых свечей. С третьей попытки воткнув их в ячейки канделябра, де Брамини притащился к постели «умирающего» и водрузил подсвечник над головой де Ори.

— Ах, с-сс-собака! — ругнулся силициец, на чьё лицо с горящих свечей упало несколько обжигающих жирных капель.

Гастон тут же бросился оттирать жир со лба своего господина, причём делал это так неуклюже, что извозил в жиру всего Ваноццо. Сеньор де Ори отвесил глупому служке затрещину и послал за вином в ближайшую тратторию.

Отец Бернар в конце концов отобрал у Пьетро канделябр и поставил его на табурет подле себя. С задумчивым видом помяв замученный палец силицийца, монах спросил:

— Значит, в вино его уже макали, калёным железом прижигали, творили молитвы и порохом посыпали?

— А ещё подорожник-ик прикладывали, — уточнил Пьетро.

— И пи́с-с-сали, — добавил Ваноццо.

— Странно, что при таком лечении ваш палец ещё не отвалился, — искренне удивился старший де Грассо.

— Народная медицина — бессмысленная и беспощадная! — на удивление внятно выкрикнул де Ори, воздев изувеченную конечность к высокому потолку.

Не говоря более ни слова, монах достал из принесённой с собой сумки мутный рыжеватый пузырёк и ловко вытянул крепко притёртую пробку из его горлышка. Затем он щедро оросил палец пахучей жидкостью и прочитал молитву. Испаряясь, жидкость зашипела, а края ранки покрылись белыми хлопьями пены. Монах снова для верности помял многострадальный палец. Ярко алая капля проступила из глубины кожи. Старик в растерянности потёр голую лысину и вздохнул. Порывшись в кожаном мешке, он извлёк на свет толстую стальную иглу, прокалил её над пламенем и без предупреждения кольнул Ваноццо в мизинец той же руки.

— Ай-яй-яй! Ш-што вы с-себе позволяете, сеньор! — возмутился де Ори, пытаясь вырвать свою ладонь из крепких рук лекаря.

— Терпите, сын мой, я проверяю одну теорию, — упокоил силицийца монах.

Отец Бернар промокнул новую ранку чистой ветошью и стал наблюдать за поведением крови пациента. Не прошло и пяти минут, как укол на мизинце Ваноццо подсох и перестал кровоточить. Монах набожно перекрестился.

— Тут и в самом деле что-то не чисто, — сказал он, обращаясь к викарию.

— Может, стоит отрезать палец? — серьёзно предложил Лукка. — Это лучше, чем потом лишиться всей кисти.

— Я про-прот-протестую! — возмутился де Ори.

— Хм, есть ещё одно не слишком популярное средство, — отец Бернар задумчиво прижал сложенные лодочкой руки к губам. — У меня остались в Конте кое-какие связи в известных кругах. Вопрос лишь в том, захотят ли меня там снова видеть?

Лукка то и дело прислушивался к колоколам соборов, отбивавшим неумолимые четверти, и хмурился. У него, конечно, имелись и более важные дела, нежели прогулки по сомнительным закоулкам Конта в компании пьяных студиозусов, но что-то в глубине души настоятельно шептало викарию о твёрдой необходимости данной жертвы с его стороны в сложившихся обстоятельствах. Пьетро весело рассказывал Джулиано о славном маэстро Майнере, который с пониманием отнёсся к странной хвори Ваноццо, разрешив всей их компании сегодня не тренироваться. Кроме того, их новый учитель был столь добр, что подарил ему бутылку замечательного вина из личных запасов. Монах семенил рядом с возком и время от времени проверял состояние ранки на пальце больного. Ваноццо де Ори, загруженный на тележку, влекомую серым осликом отца Бернара, пьяно горланил на всю вечернюю улицу пошлые силицийские песенки:

О, моя милая красотка,

Лети ко мне, как мотылёк:

Какая славная работка —

Ласкать пылающий клинок!

Лишь для тебя его достану.

Навеки сердцем и душой

Прильни к курчавому титану,

Не будь застенчивой такой!

Пока я есть ещё на свете,

И мой клинок неутомим,

Позволь лобзать мне губы эти…

И те, что ниже, заодним!

О, моя дивная Мадонна,

Мой нежный полевой цветок!

Моя любовь к тебе бездонна…

Пока в бокале есть глоток!

Несколько раз за эту прогулку Джулиано ловил на себе подозрительные взгляды хмурых людей в пыльных плащах, но в конце концов он решил, что ему это померещилось из-за разыгравшегося воображения.

Пятеро людей медленно продвигались в густом киселе спешащих по своим делам контийцев. Стараясь обходить стороной многолюдные торговые площади, компания всё равно увязла в бесконечном человеческом потоке, и лишь очутившись на примыкавших к Тибру кварталах, мужчины вздохнули с облегчением. Оказавшись в тени квадратной трёхъярусной башни с пологими зубцами, облицованной молочным травертином, отец Бернар объявил, что они достигли своей цели — улицы Аптекарей.

Верхние этажи замшелых каменных зданий здесь нависали над мостовой гораздо сильнее, чем в других районах города, и густые сумерки давно и безраздельно властвовали у изножья старой башни. Тусклый свет из слюдяных оконцев аптекарских жилищ ложился под ноги идущим пёстрыми квадратами, таинственно мерцал на позеленевшей от времени меди и голубоватой бронзе дверных вывесок. Лёгкий сизый дымок, клубящийся под свесами вторых ярусов, пах тухлыми яйцами, пряными травами и чем-то кислым, оседающим металлическим привкусом на языке.

Поравнявшись с растрескавшимся каменным крыльцом под облупившейся вывеской с надписью «Pharmacy^[128]» монах придержал ослика.

Прибитая ниже круглая багровая печать святого официума подтверждала, что сие заведение проверено Псами господними и не несёт в себе зёрен зла.

По решению викария, правда, после недолгого сопротивления со стороны Пьетро, низкорослый фехтовальщик был оставлен на улице стеречь возок. Остальная компания дружно ввалилась в маленькую уютную лавочку, громко звякнув медным колокольчиком на двери.

В лица вошедших ударило терпким, густым травянистым духом, от которого защекотало в носу. Разбуженный сыч встрепенулся на жёрдочке над входом, мазнув пёстрым крылом Джулиано по волосам. Круглые жёлтые глаза птицы мигнули и погасли. Пожилая сеньора, стоявшая за высоким прилавком, заваленным аптекарскими инструментами, на мгновение подняла внимательные глаза на посетителей и снова вернулась к работе. Красные морщинистые руки женщины быстро растирали в мраморной ступке иссохший пряный корешок.

— Чего изволите? — сухо поинтересовалась сеньора, поправляя и оглаживая белый чепец на голове. — Хозяин сегодня в отлучке. Посему новых заказов не берём.

— Лукреция, мне нужна ваша помощь, — сказал отец Бернар, раздвигая шуршащие пучки майорана и шалфея, в изобилии свешивающиеся с потолочных балок.

— Чуть что, сразу Лукреция, — проворчала женщина, не поднимая глаз на говорившего. — Понос — Лукреция, приди! Золотуха — Лукреция, помоги! Почесуха — Лукреция, дай! Нет бы просто зашёл поболтать, справиться, как моё здоровье, про детишек расспросить.

— Так ведь их у тебя нет? — удивился монах.

— Уверен? — спросила Лукреция, скатывая на ладони шарик из коричневатой пасты.

Монах обречённо вздохнул:

— Сеньора, я предлагаю оставить на потом наши давние разногласия и сосредоточиться на насущной проблеме одного молодого человека.

Отец Бернар жестом указал на едва стоящее на ногах тело Ваноццо, для надёжности подпираемое с двух сторон Джулиано и Луккой.

— Пьянство неизлечимо, — фыркнула Лукреция, внимательно оглядев силицийца с ног до головы.

— О, если бы проблема заключалась лишь в чрезмерном пристрастии к вину, сеньор де Ори сейчас попросту бы сидел под замком в школе маэстро Майнера, — возразил отец Бернар.