Искра божья. Страница 66

Ваноццо де Ори сразу заказал друзьям того и другого и, конечно, без хлеба. Заприметив приятелей, к компании присоединился живой и здоровый Суслик. Ваноццо сдавил его в медвежьих объятьях, а Пьетро радостно потряс руку барбьери.

— Значит де Либерти всё-таки вышвырнул вас из школы? — спросил Суслик, потягивая густое тёмное пиво.

— Его — да, — Пьетро указал пальцем на Джулиано. — Мы — сами ушли. Надоело работать садовниками.

— Канареек разводить пойдёте?

— Как угадал?

— Маэстро Майнер хороший мастер, берёт недорого. Лучше и не придумаешь — учитывая твою вечную стеснённость в средствах.

— Да, ты прав, у нас не так много вариантов. Если Ваноццо ещё может рассчитывать на место у Лихтера или Дестраза, то у нас с Ультимо путь один: чирикать под музыку сеньора Готфрида.

— Ты мог бы остаться, — предложил де Ори, посасывая кровящий палец.

— Чего ради? — маленький фехтовальщик пожал узкими плечами. — Всё, что мог мне дать сеньор де Либерти, я уже получил. До смерти сына Майнер был неплох, очень неплох! Его ученики постоянно входили в тройку лучших. Уверен, мне есть чему у него поучиться.

— Non progredi est regredi^[121], — задумчиво изрёк барбьери.

— А что там с джудитским гетто после погрома? — сменил тему Джулиано.

— Да как обычно, — отмахнулся Пьетро, вгрызаясь крепкими зубами в сочную поджаристую мякоть на кости, — пошумели и успокоились. Большинство джудитов успело разбежаться и попрятаться. Позже, когда высокие лбы из Академии указали на непричастность детей Инаевых к эпидемии хореи, они вылезли из своих нор и вернулись в насиженные места. С дюжину человек мы, конечно, убили, ещё полсотни ранили и покалечили. Иероним Санчес Дестраза лишился своего чемпиона. Ещё несколько контийцев прикончили друг дружку во время грабежей гетто. Сеньор Жиральдо Федериче в качестве извинения за случившееся понизил налоги для джудитской общины на ближайший год. Вот, собственно, и всё.

Голос Пьетро был бесстрастен, словно он, скучая, отвечал перед маэстро Фиоре зазубренный накануне урок о фехтовании на зубочистках.

— Да уж, — Суслик глотнул пива. — Homo homini lupus est^[122].

— Думаешь, когда-нибудь будет по-другому? — спросил Пьетро.

— Я верю в людей, — Суслик улыбнулся, — и всегда даю им шанс доказать, что они лучше, чем хотят казаться… А потом вырезаю им печень к чертям собачьим!

— Кажется, наш истребитель бородавок сегодня не в духе, — заметил Ваноццо, облизывая кровь с пальца.

— Всё дело в том, дорогой де Ори, что ты делаешь в человеках дырки, а я их потом штопаю. И мне не нравится, когда дырки снова появляются в моих друзьях.

— Ты это мне угрожаешь, что ли, клистир недоделанный? — тяжёлая челюсть Ваноццо гранитным обелиском выдвинулась вперёд. — Да мы же из-за тебя джудитам мстить пошли, жизни своей не пожалели, а ты! Тоже мне др-р-руг.

Суслик обиженно засопел и отвернулся, скрестив длинные руки на груди.

— Успокойся, Спермофилус, — сказал Джулиано, моча густые усы в пивной пене. — Признаться, я сам в тот день хотел убить джудита Ицхака и убил бы, наверное, если бы не нашёл тебя в его подвале. И мне не стыдно за это желание, но я рад, что лекарь и его семья остались живы. Вот такие пироги с котятами, дорогой сеньор Никколо. А теперь ты можешь или простить нас, или катиться ко всем чертям!

— Мир? — спросил Пьетро, протягивая Суслику руку.

Чуть помедлив, барбьери ответил:

— Мир.

Глава 39. Кровь, кровь

Помирившаяся компания засиделась на веранде кабачка до первого часу ночи. После чего было принято нетрезвое, но верное решение — снять маленькую мансарду на третьем этаже для совместного ночлега, а посещение маэстро Майнера перенести на следующее утро.

Хозяйка «Ужина» — приветливая пышечка с ярким жерменским акцентом, похожая на мягкую сдобную булочку и столь же приятно благоухающая свежим штруделем, увела друзей по скрипучей лестнице на самый верх, под крышу таверны, где на потемневших от времени перекрытиях обильно гнездились несколько пар сизых голубей. Выдав постояльцам свежие простыни и указав на скрученные тюфяки, сеньора Марта спустилась на кухню, откуда вскорости возвратилась, неся в руках пять добрых кружек, исходящих ароматным паром разогретого вина с терпкими нотами корицы, гвоздики и апельсиновой корочки.

Весёлая компания с восторгом отблагодарила женщину десятком заслуженных комплиментов, заставив хозяйку слегка зардеться от сказанного. На прощанье Марта по-матерински потрепала лохматую шевелюру Джулиано и, пожелав «мальчикам спокойной ночи», откланялась. Почти счастливый де Грассо, не раздеваясь, упал на матрас, набитый колючей соломой, и тут же провалился в густую патоку сна.

Обычно Джулиано не помнил своих сновидений. Он ложился в постель, закрывал глаза и спустя положенное время открывал их снова, полностью отдохнувший и готовый к любым испытаниям нового дня. Никакие артиллерийские канонады на свете не могли прервать его молодого здорового сна. Но в этот раз не прошло и часа, как что-то сильно боднуло спящего юношу в бок с той стороны, где у стены лежало его оружие. Де Грассо приподнял голову, оглядел похрапывающих приятелей, ощупал рёбра и, решив, что ему показалось, снова уткнулся носом в тюфяк. Повторный тычок заставил его сесть на постели.

Таверна была погружена в вязкую трясину тишины. Все соседи мирно спали на своих лежанках. Сонный ветерок шевелил паутинки в луче лунного света, стекавшем из слухового окна под крышей. Нахохлившиеся голуби спокойно дремали в гнёздах.

Едва уловимый протяжный звук, раздавшийся откуда-то снизу, заставил юношу быстро подняться на ноги. Джулиано крадучись выглянул за дверь и, не обнаружив там никого, вернулся, чтобы растолкать приятелей. Его старания не увенчались успехом, друзья крепко спали и никак не реагировали на уговоры и оплеухи де Грассо. В сердцах плюнув на дощатый пол, Джулиано прихватил перевязь с оружием и выскользнул на лестницу.

Полустон-полувздох повторился, когда юноша спустился на второй этаж. Де Грассо мгновенно замер в тени стены у начала ступеней, ведущих в зимний обеденный зал. Выждав пару ударов сердца, Джулиано осторожно выглянул из-за угла.

Его взору открылась непривычно пустая комната с занавешенными плотной тканью окнами. Все столы, заполнявшие её в дневное время, были придвинуты к стенам и сложены в невысокие пирамиды. На открывшемся квадрате пола проступила древняя мозаика, изображавшая диковинные растения с фруктами, странных ползучих гадов и женскую фигуру отверженной богини с лунным серпом в причёске. Все эти сюжеты заплетали в один ковёр причудливые ленты меандров и перевитых кос. Свет луны заливал густым серебряным потоком лицо тучного человека, раскинувшегося звездой на мозаичном теле богини. В его чертах Джулиано безошибочно угадал Га́нса Крю́гера — хозяина таверны. Вокруг мужчины оплывало девять чёрных восковых свечей. Девять женщин в лёгких аспидных^[123] балахонах, плохо скрывающих манящие изгибы их тел, кружились в беззвучном завораживающем танце. Распущенные волосы струящимися потоками омывали мягкие груди с тёмными вишнями торчащих сосков и полушария ягодиц. Словно подчиняясь неслышимой мелодии, гибкие танцовщицы дружно клонились то влево, то вправо, вскидывали руки, касались распростёртого мужчины и вновь отдёргивали ладони. Их бледные лица с закатившимися глазами и распахнутыми ртами обращались к луне, на коже дрожали крупные бисерины горячего пота.

Ганс снова завозился и застонал на полу. Только сейчас Джулиано заметил, что трактирщик полностью обнажён и его налитые кровью возбуждённые чресла высоко вздымаются и опадают в такт движениям завораживающего танца.

Одна из женщин выхватила из складок платья широкий кривой серп. Начищенная медь сверкнула в трепещущем пламени свечей. Медленно покачиваясь вместе со всеми, танцовщица приблизилась к мужчине и встала над ним, подобрав длинный газовый подол балахона. Лунный свет омыл её белые крепкие ляжки и округлый живот.