Потому что ночь (ЛП). Страница 21

— Дай подумать. Я могла бы дать тебе уроки смс.

— Генри уже научил меня этому днем, когда ты спала.

— А как насчет социальных сетей? Я могла бы показать тебе…

— Пас.

— Я не знаю, — говорю я. — Ты уже открыл для себя компьютерные игры? Я уверенна, что ты станешь фанатом Stardew Valley.

— Не интересно, — говорит он. — Думаю, вместо этого я возьму твой рот.

— Мой, что? — спрашиваю я надменным тоном. — Я не буду заниматься с тобой оральным сексом.

Он смеется.

— Я не это имел в виду.

— Оу.

— Как будто я подпущу твои зубы к своему члену, не убедившись предварительно в твоей привязанности.

Я смеюсь.

Затем, без лишних слов, он целует меня.

Сначала я слишком изумлена, чтобы отреагировать. Но он не колеблется. Его рот накрывает мой, язык проникает внутрь. Он действительно знает, как целоваться. Он прослеживает мои зубы и язык, попеременно то нежно, то требовательно. В мгновение ока он добивается от меня ответной реакции, насыщая меня глубокими и влажными поцелуями. Он проникает прямо в мою голову. Никто еще не вкладывал столько целеустремленности в то, чтобы превратить меня в кашу. Его тело давит на меня, а крепкая хватка, которой он держит мои запястья, становится моей погибелью.

Находиться с ним так близко — просто рай. Я могу признаться в этом, но не признаюсь в этом вслух. Он целует меня глубоко, крепко и искренне. Как будто все остальное не имеет значения. Как будто он копил это ночи напролет. Что не имеет смысла. Он богат, горяч, бессмертен и может иметь кого угодно. В то время как моя отличительная черта — неспособность держать рот на замке и не давать ему повода для беспокойства.

И все это не объясняет, почему мои ноги обхватывают его бедра, прижимая его ближе.

— Не припоминаю, чтобы мои тренировки с отцом были такими уж ласковыми, — говорит Генри, стоя у двери.

Лукас стонет и поднимает голову. То, как его ноздри раздуваются при виде незваных гостей, — это чистая ярость животного. Это даже захватывающе.

— Не нам судить, — говорит другой мужчина с любопытным акцентом. Полагаю, нордический. Из него получился бы отличный Тор. Высокий, крепкий, с длинными светлыми волосами и татуировками. — Может, для начала он научит ее борьбе. На кровати. С его языком.

— Где ты, блядь, был, Бенедикт? — спрашивает Лукас.

— То тут, то там.

— Ты должен был прикрывать мою спину.

— У меня были другие обязанности.

— А как же я? — возмущается Генри. — Я самоотверженно присматривал за тобой семьдесят долбаных лет. Где же благодарность!

— Я уверен, что ты сделал все, что мог, — говорит большой незнакомец. — Даже если тебя почему-то не было рядом, когда отец проснулся. Я уверен, что все, что ты делал, было очень важно. Я не осуждаю, младший братец.

— Ты хуже всех, Бенедикт. Абсолютно, блядь, худший.

Бенедикт кивает нам.

— Не стесняйтесь, возвращайтесь к своим тренировкам. Мы не хотели мешать.

— Ты же, конечно, понимаешь, что на самом деле он не собирается ее тренировать. Во всяком случае, не в ближайшее время, — говорит Генри.

— Почему?

— Ему нравится, когда она беззащитная. Это часть того, что делает ее аномалией в его мире. — Генри прислоняется к дверному косяку. — Например, она спит в его постели. С тех пор, как он ее обратил.

— Ты шутишь?

Лукас ворчит, но ничего не говорит. И остается лежать на мне. Чертовски неловко.

— Когда отец обратил меня, он бросил меня в свою темницу на несколько недель, оставляя кувшины с кровью у двери каждую ночь, — рассказывает Генри. — Он не выпускал меня, пока я не пообещал не кусать персонал и не ломать его драгоценную мебель.

— Меня он приковал к дереву, — говорит Бенедикт.

Генри удивленно приподнимает брови.

— Он приковал тебя к дереву? Ты серьезно? И почему я никогда не слышал об этом?

— Ты так много говоришь, что я едва успеваю вставить слово. — Бенедикт пожимает плечами. — Это был большой старый дуб. Очень красивое дерево, но все же… мне приходилось каждый раз зарываться в землю, чтобы укрыться от палящего солнца.

— Ты приковал его к дереву? — изумленно спрашиваю я.

— Это долгая история. — Лукас наконец слезает с меня и протягивает руку. — Он все время пытался меня убить.

Бенедикт кивает.

— Да, это правда. Наш король поручил мне отрубить голову злобной твари. Но Лукасу понравилось, как я сражаюсь, и он обратил меня.

— Средневековье было суровым. Я подумал, что берсерк из викингов может пригодиться.

Я моргнула.

— Ха.

— Чем ты питался, когда был прикован к этому дереву? — спрашивает Генри.

— Каждый день перед рассветом он стоял в отдалении и бросал в меня кроликов, — отвечает Бенедикт все тем же стоическим тоном.

Генри качает головой.

— Что? Живых?

— Нет, — говорит Лукас. — Это было бы жестоко. Я уже свернул им шеи.

— Позвольте мне еще раз извиниться за то, что мы прервали вашу тренировку, — говорит здоровенный чувак с басовитым голосом. — Хотите, чтобы мы ушли, пока вы не закончите?

— Заткнись, Бенедикт, — говорит Лукас. — Рад тебя видеть.

— И я тебя, старик.

Этот вампир, должно быть, почти семи футов ростом. Он просто огромный.

— А это, должно быть, моя новая сестра Скай, о которой я так много слышал.

Когда Бенедикт поворачивается в мою сторону, в голове возникает слово «любопытно». Но оно окружено светом теплых чувств. Как будто он счастлив быть здесь. Похоже, Лукас был прав насчет моего дара и его способности развиваться. Видеть чувство, связанное с этим словом, может быть очень полезно.

— Привет, — говорю я. — Я смотрю, вампиры бывают больших размеров. Как Арчи не украл тебя для своей охраны?

Бенедикт фыркает.

— Он пытался. Много раз. Насколько я понимаю, его больше нет с нами?

— Отец оторвал ему голову. — Генри ставит на проигрыватель пластинку Роберта Джонсона. — Ты же знаешь, какой он, когда в плохом настроении.

— Он бросил мне вызов, — говорит Лукас. — Типа того. Давайте поговорим в гостиной.

Бенедикт возвращается в коридор и устраивается поудобнее на причудливо выглядящем французском стуле. Генри забирается в кресло, а Лукас устраивается на диване. Второй раз за сегодняшний день он предпочитает сесть рядом со мной, что очень странно.

— Я не собираюсь плохо себя вести. — Я киваю в сторону большого старого кресла, которое стоит пустым. — Ты можешь идти и сидеть на своем троне.

Генри смеется.

— Любимое кресло отца действительно похоже на трон, не так ли?

— Мне хорошо и там, где я сижу, — говорит Лукас и кивает Бенедикту.

— Лейла прибудет в город на закате, — докладывает Бенедикт. — Она и ее люди немедленно отправятся в отель Boulevard. Она рассчитывает, что к рассвету он будет под контролем семьи.

— Мы будем там. — Лукас делает паузу. — Она уже решила, будет ли управлять этим местом?

— Она сказала, что посмотрит, что будет чувствовать, — говорит Бенедикт. — Но, между нами говоря, в последнее время ей было скучно. Я видел фотографии этого отеля. Он выглядит дерьмово. А ты знаешь, как она любит хорошие ремонты.

Я поднимаю руку.

— Что? — спрашивает Лукас.

— Кто такая Лейла?

— Ты познакомишься с ней завтра вечером.

— Но…

— Позже, — говорит Лукас. — Дай Бенедикту закончить.

— Что ты делаешь? — Бенедикт хмурится. — Новорожденных так не воспитывают. Ты должен развивать ее любопытство и интерес к этому миру, в котором она теперь оказалась. Как еще она сможет правильно приспособиться к новой жизни?

— Я как раз говорил об этом прошлой ночью, — говорит Генри, который абсолютно полон дерьма.

— Возможно, если бы ты больше времени уделял разговорам и меньше — тому, что ты делал с ней на той кровати… — Взгляд, которым Бенедикт осуждающе смотрит на Лукаса, делает мою ночь спокойной.

Генри кивает.

— Да, отец. Хорошая мысль, Бенедикт. Очень хорошая.

— Ты никогда никого не обращал, Генри, — говорит Лукас.