Потому что ночь (ЛП). Страница 17

Я тщательно подбираю слова.

— Сначала я не была уверена, что это что-то значит. В основном это было просто случайное слово, появляющееся в моей голове время от времени. Как будто оно давало мне намек на то, о чем кто-то думает.

Он кивает.

— Потом я посмотрел на водителя «Эскалейда», он уставился на нас, и я услышала в голове слово «пистолет», — говорю я. — Учитывая, что они только что опустили заднее стекло, я пришла к выводу, что они намеревались выстрелить проезжая мимо, а мы были целью, и отреагировала соответствующим образом.

— Ты услышала только одно слово?

— Да.

Генри нахмурился.

— А что, если это слово похоже на «или» и «и»?

— Это было бы невероятно бесполезно, — говорю я. — Но, видимо, все не так. Когда мы были в клубе, я услышала от тебя слово «разочарован». Кажется, это случайная смесь того, что чувствуют люди рядом со мной. И это не постоянно, только время от времени.

— Например, когда я подумал, что ты домовитая, — говорит Лукас.

То, как я колеблюсь, говорит о моих чувствах больше, чем мне хотелось бы.

— Да.

— Отец, — вздыхает Генри. — Как грубо. И вопиюще неверно, хочу добавить. Она великолепна.

— Интересно, можно ли, потренировавшись, научиться настраиваться на разум? — Лукас отстукивает такт на подлокотнике кресла. — Я встречал всего пару вампиров с подобным даром. Один мог перемещать предметы силой мысли, а другой — читать предметы. Чувствовать, где они были, и тому подобное. Эти вампиры были ценными и хорошо охраняемыми членами своих семей. Но оба их дара развились со временем.

— Если бы об этом узнали, другие бы точно захотели ее заполучить, — говорит Генри, его взгляд сужается на мне.

Лукас тоже смотрит так, будто оценивает меня заново. Как будто он удивлен, что у меня есть неожиданная скрытая ценность. Честно говоря, это немного чересчур после всего.

Я поднимаюсь с дивана.

— Я собираюсь принять ванну.

Покрытая песком с тротуара и следами пепла, я бы не отказалась помыться. Старая ванна на когтистых лапах наполняется не сразу. Я сбрасываю свою дизайнерскую одежду на пол и залезаю в нее. Вода восхитительно горячая, а комната полна пара.

Не знаю, почему и когда я начинаю плакать. Опять. Последние две ночи были очень напряженными. Я хочу поговорить со своей лучшей подругой и узнать ее точку зрения на все это. Я хочу услышать голос мамы. И я очень хочу в последний раз выйти на солнечный свет и почувствовать тепло на своем лице. Горе мне.

Дверь с треском распахивается, и Лукас заходит внутрь, закрывая ее за собой.

— Мне не нравится вкус твоих слез.

— Ты чувствуешь вкус моих слез? — спрашиваю я, фыркая. Я прижимаю колени к груди и скрещиваю руки, чтобы прикрыть грудь. — Это так странно. И я была бы очень признательна, если бы ты нашел ключ от этой двери, чтобы я могла запереть ее, когда захочу уединиться.

— Я все равно могу просто выбить ее, если захочу войти.

— Учитывая, как ты расстраиваешься, когда я что-то ломаю, думаю, ты этого не сделаешь, — говорю я.

— Твоя грусть наполняет воздух.

— Уходи, пожалуйста.

— Ты видела меня голым, — говорит он. — Мне запрещено видеть тебя?

— Я не смотрела на тебя. И да, не без согласия с моей стороны.

— Опять согласие. Я же ничего не вижу, пока ты сидишь в такой позе. — Он опускается на колени у ванны, упирается руками в бортик и чувствует себя как дома. Ладно, это его дом, но все же.

— Зачем ты пришел сюда, Лукас? Что тебе нужно?

— Я не знаю. — Он нахмуривает лоб, как будто искренне озадачен. — Я просто не мог сидеть и ничего не делать, пока ты плачешь.

— С каких пор тебя это волнует?

— Опять. Не знаю. Это на меня не похоже. — Он обдумывает это. — Похоже, во время сна я претерпел некоторые изменения.

— На что это было похоже?

— Какое-то время было больно. Первые несколько месяцев голод был нестерпимым, но я был полон решимости переждать его. Потом мое тело начало слабеть, а разум — дрейфовать, перебирая старые воспоминания и тому подобное. Это было похоже на то, что я помню, как сон.

— Почему ты так поступил с собой? — спрашиваю я. — Просто потому, что тебе было скучно?

Он слабо улыбается.

— Нет. Я был… чем-то расстроен. Отвернуться от этого мира на какое-то время показалось мне самым безопасным.

Я киваю. Не то, чтобы я понимала хоть одно чертово слово.

— Время от времени кто-то из древних теряет контроль над разумом. Они становятся дикими, убивают свои семьи и всех, кто находится поблизости. Наводят хаос, пока их не остановят.

— Ты боялся, что это случится с тобой?

Он пожимает плечами.

— Мой гнев был очень велик.

— А теперь?

Край его рта слегка приподнимается.

— Намного лучше, спасибо, что спросила.

Я не стыжусь своего тела, но общаться со случайными, незваными парнями в голом виде — это что-то новенькое.

— Ладно. Я перестала плакать. Можешь идти.

— Тебе не нужна моя помощь, чтобы… — Он просто смотрит на меня, ожидая.

— Веришь или нет, Лукас, но я прекрасно умею мастурбировать. И я думала, ты сказал, что это единоразовая акция. Секс из жалости. Что-то насчет того, что увлечение новорожденного — это плохо и неудобно?

Он поднимается на ноги, весь изящный и сильный. Выражение его лица, однако, просто офигевшее.

— Как ты это назвала, секс из жалости?

— Убирайся.

— Скай, — говорит он, дожидаясь, пока я обращу на него внимание. Затем он говорит: — Ты никогда не была домашней. Я просто вел себя как мудак.

— Я знаю.

На это он кивает головой.

— Приятного купания.

На следующий вечер я просыпаюсь от того, что Лукас снова лежит на кровати рядом со мной. От его элегантного костюма остались только брюки. Все впадины и плоскости его груди выставлены напоказ. Его выпуклые бицепсы, в частности, так и зовут меня. Впрочем, он весь как произведение искусства. Видимо, неестественная похоть все еще дает о себе знать. Потому что я отказываюсь испытывать влечение к этому монстру в обычных условиях. Я должна быть умнее. Конечно.

Сегодня вечером он занят не книгой, а цифровым блокнотом. Когда я вошла к ним, они с Генри играли в «Барбареллу» на ноутбуке, время от времени читая вслух из «Женской мистики», а также обсуждая движение за гражданские права, войну во Вьетнаме и высадку на Луну. Казалось, они устроились на целый день, чтобы подробно обсудить и подискутировать о каждой эпохе, которую Лукас пропустил.

Не будучи жива в 1960-е годы и не надеясь идти в ногу со временем, я легла спать в своей новой черной шелковой пижаме. Это был определенный шаг вперед по сравнению с моими обычными трусиками и старой футболкой. И снова я отключилась, как только моя голова коснулась подушки. Новорожденный вампир нуждается во сне — это не шутка.

— Как ты думаешь, ты из команды Джейкоба или из команды Эдварда? — задумчиво спросил Лукас. — Потому что, честно говоря, мне трудно определиться.

— А оборотни существуют?

— Да. Правда, их обычно не встретишь поблизости, потому что они не любят города. Оборотням нужно пространство, чтобы бегать.

— Ого. Следующий вопрос. Ты знаком с понятием «личная жизнь»?

Его брови сошлись.

— Это моя спальня.

— Нам нужно больше кроватей. Что вообще находится в других комнатах? Этот коридор уходит к середине Голливудских холмов, но все двери заперты.

— Вещи, которые я собирал годами.

— Ты — барахольщик, — говорю я. — Ты ведь знаешь об этом, да?

— Кстати говоря… на прикроватной тумбочке есть кое-что для тебя.

Я переворачиваюсь — и о боже мой! Меня ждут три знакомые тонкие книги в твердой обложке, в красном переплете с золотыми буквами.

— Это то самое первое издание «Гордости и предубеждения», которое было наверху?

— Генри заметил, как ты им любовалась, — говорит он. — Он сказал, что ты расстроилась из-за того, что потеряла все свои вещи во время пожара.

Я не знаю, что сказать.