Пария (ЛП). Страница 51

Мы ожидали, что сам туннель будет завален ещё большим количеством обломков, но вместо этого обнаружили, что теперь он пересекается с новой камерой, которая у́же остальных, но тянется вверх намного выше любой из ранее найденных.

– Уже понятно, насколько высоко она поднимается? – спросил Брюер, подняв факел, который осветил лишь влажную скалу без каких-либо признаков свода.

– Сложно сказать, – ответил Резчик, подёргав ещё себя за бороду, а потом запрокинул голову и от души крикнул во мрак. Его голос отдавался эхом, но не так долго, как я ожидал – жутко отчётливый крик быстро вернулся к нам.

– Судя по звуку, она тянется на добрых тридцать футов или около того, – заключил Резчик. – И я думаю, мы тут всего в полусотне футов под землёй.

Помимо Резчика, Брюера и меня, из прихожан здесь была только Сильда, и я заметил, что только она не стала ни с кем многозначительно переглядываться. Напротив, она стояла, скрестив руки, опустив голову и сильно нахмурив лоб, а её лицо не выражало ничего похожего на неожиданную радость, которую я видел в угловатом облике Брюера.

– Забираться тут будет нелегко, – продолжал Резчик, проводя рукой по влажной стене камеры. – Но возможно, с хорошим запасом досок, чтобы сделать лестницы. А если найдём побольше гвоздей, то я смогу сделать из них скобы, чтобы прикрепить к камню…

– Как долго? – встряла Сильда, всё ещё хмурясь.

– Всё будет зависеть от запасов, восходящая. – Резчик извиняюще развёл руками. – Если у нас будет всё необходимое, то можно справиться за пару недель.

– Недель, – со смехом повторил Брюер, но улыбка резко слетела с его губ под острым взглядом Сильды.

– Необходимы расчёты, – сказала она Резчику. – Постарайся всё посчитать как можно точнее и экономнее. – Она сурово посмотрела на него, потом на Брюера, и в её голосе послышалась редкая командная нотка: – Ничего не говорите остальным. Если спросят, скажите, что работы в туннеле приостановлены, пока не убедимся, что тут безопасно.

Она так и смотрела, пока оба мужчины мрачно не кивнули в знак согласия.

– Элвин, – сказала Сильда, повернувшись. – Пойдём со мной.

Комната восходящей Сильды располагалась близко ко входу в святилище – в тесной нише, где из мебели имелись только холщовый матрас и маленький письменный столик. Столик ей сделал плотник, отправленный на Рудники за кровавое убийство своей жены и сына лорда, которых застал на свидании. Он был одним из первых прихожан Сильды, и, пока не скончался от чёрных лёгких, с удивительным мастерством сделал много разных предметов из тех остатков древесины, какие только мог отыскать. Письменный столик стал его величайшим и самым дорогим достижением, который я ценил не меньше, чем восходящая, поскольку именно на нём она учила меня грамоте.

– Принеси воды и все чернила, что остались, – сказала она, когда мы дошли до комнаты. – Мне нужно кое-что продиктовать, и это займёт немало времени.

Собрав всё необходимое, я сел на матрас и поставил столик, чувствуя привычное удовольствие от изобретательности его конструкции. На первый взгляд он казался простой лакированной коробкой с петлями на одной стороне. Несколько быстрых движений преображали её в столик на коротких ножках, где чернильница и кожаная поверхность для письма располагались под удобными для чистописания углами. Я давно решил, что каким бы способом я не убрался из этого места, столик отправится со мной.

– Украшения не потребуются, – сказала Сильда, когда я начал писать дату наверху страницы, как обычно делал, когда она что-либо диктовала. Я привык украшать буквы изящными завитками и филигранями, пока она складывала свои мысли. Сегодня в этом, по всей видимости, необходимости не будет.

– Думаю, это лучше всего писать без украшений, – с улыбкой добавила она. – Завещание должно быть строгим документом, не так ли, Элвин?

Моё перо оставило уродливую черту на бумаге, и с губ слетело приглушённое ругательство, когда я попытался её стереть. Бумага на Рудниках дорогая, нужно много торговаться с охранниками или с большим риском похищать её из покоев лорда Элдурма.

– Завещание?

– Близок час нашего освобождения, так что время подходящее. – Она шагала туда-сюда возле входа в комнату, как делала обычно, когда диктовала. Спокойнейшая душа в большую часть времени, и, похоже, только акт изъявления своих мыслей вызывал в ней особое волнение. – Путь до Каллинтора будет чреват опасностями, а я уже не молода.

– Вы доберётесь туда, – суровым и очень серьёзным голосом пообещал я. – Даже если нам с Брюером придётся всю дорогу нести вас на себе.

– И я в тебе не сомневаюсь. – Она снова улыбнулась, но на этот раз коротко и так не похоже на безмятежный полуизгиб её губ, который я так часто видел. – Скажи, Элвин, – продолжала она, проведя напряжённой рукой по туго связанной гриве седеющих чёрных волос, – как, по-твоему, я сюда попала? Ты наверняка за всё это время сформировал какое-то мнение?

Почувствовав себя неуютно под её пристальным взглядом, я снова опустил глаза на бумагу. Клякса вышла маленькой, но раздражала своей незыблемостью. В зависимости от исхода нашего побега, возможно, у меня появится шанс подготовить более искусную версию этого документа, но драгоценный оригинал навсегда останется замаранным. Я надеялся, что отсутствие ответа заставит её забыть вопрос, но она продолжала молча смотреть, пока я не согласился ответить:

– Тория считает, что вас упёк сюда Ковенант, – сказал я. – Она думает, что вы напугали их своим благочестием, и они боялись, что со временем вы станете первой мученицей за много лет.

– О-о. – Сильда слегка поджала губы от удивления. – Значит, Тория проницательнее, чем я думала. Моя ошибка. Но на этот счёт она неправа. И я спрашивала о твоих мыслях, а не о её.

Очередное молчание, и тот же требовательный взгляд.

– На Рудниках много историй наслушаешься, – сказал я наконец. – Историй о предательстве и невинности. «Мой брат присвоил моё наследство, но я-то его не убивал». «Да не выходил я из таверны с той девкой, которую нашли в речке голой и мёртвой». «Чтобы украсть мою землю, все соседи врали о том, что я убил того торговца». Всё это продолжается снова и снова, и всё это лишь вонючая куча коровьих лепёшек. За четыре года я ещё не встречал души, которая бы не заслуживала быть здесь, так или иначе.

На миг вернулась её привычная безмятежная улыбка.

– Значит, хотя бы на счёт твоей проницательности мои выводы оказались верны. – Она снова принялась шагать и махнула рукой в сторону моего занесённого пера. – Не пиши, пока не скажу. – Помолчав ещё немного, она продолжила чистым голосом, но так тихо, чтобы слова не разносились эхом по шахте.

– Тория частично права, – начала Сильда. – В высших кругах иерархии Ковенанта есть те, кто на самом деле боялся, что женщина, которая поднялась до сана восходящей прежде, чем ей исполнилось тридцать, может стать мученицей. Впрочем, к их большой радости, вскоре после этого я доказала, что их страхи беспочвенны. Я начала свою службу в северной Альтьене. Родившись в респектабельной и даже в какой-то мере богатой семье торговцев тканью, я могла в юности пойти туда, куда вёл мой любознательный разум. А ещё мне была дарована неспособность бросить любую душу в нужде. Два этих качества естественным образом привели меня к дверям местного святилища, а со временем и к тамошнему стремящемуся, с просьбой даровать мне, недостойной, честь принять послушание в качестве просящей. Этот человек был таким же пожилым, как и трое священников рангами ниже, и, думаю, потому он и согласился – просто чтобы хоть кто-то в святилище мог драить пол. У меня же на уме, как и всегда, была не только тяжёлая работа. В городе и на окрестных фермах было много больных и немощных людей, и я взялась их навещать, окормляя их души, и вместе с тем приносила хлеб насущный и уход для их тел. Поначалу стремящийся косо смотрел на мою щедрость в отношении собранной святилищем десятины, но его успокоила благодарность, которой отвечали горожане и керлы. Благодарность приносит больше сборов, чем простое дозволение приверженцам пресмыкаться перед алтарём раз в неделю. Но я не только ухаживала за больными. Понимаешь, я умею говорить. Говорить так, что это приковывает глаза и уши и удерживает часами, если слова льются хорошо. А они лились хорошо. Из свитков в моё сердце, а потом наружу через мои уста. Я говорила, и многие слушали.