Пария (ЛП). Страница 50

– Каллинтор в двенадцати милях от реки, – напомнил я. – И пешком это довольно много, да ещё со всадниками на хвосте.

– Чтобы выбраться отсюда, я готова за полдня пробежать сотню миль, не говоря уже о двенадцати. И к тому же… – она засопела, выбираясь из туннеля, уселась у входа, и устало, но оживлённо посмотрела на меня, притворно-искренне улыбаясь: – … разве наша восходящая, освящённая благодатью Серафилей, не постановила, что пункт нашего назначения – священный город? – Улыбка исчезла, и она охнула, якобы от ужаса: – Элвин, – начала она, прижав руки к груди, – неужели ты пойдёшь против пожеланий восходящей?

– Отвали, – пробормотал я, опускаясь рядом с ней, и вытащил пробку из маленькой бутылки. – Вот. – Я сделал глоток, наслаждаясь обжигающим бренди на языке, и передал ей бутылку. – Утопи своё кощунство.

– На это потребуется намного больше. – Она выпила, скорее отхлебнув, чем глотнув – так случалось пугающе обычно всякий раз, как выпивка оказывалась в пределах досягаемости. Жизнь здесь была тяжёлой для нас обоих, но Тория переносила её хуже.

Несмотря на всё, я с годами каким-то образом стал выше и шире в плечах, а Тория оставалась такой же миниатюрной, хотя руки стали более жилистыми. Из-за своих размеров она становилась мишенью для наиболее безрассудных заключённых не из паствы, особенно новоприбывших, которые ещё не узнали смертельные последствия нарушения неписанных, но строгих правил Рудников. Всего несколько месяцев назад её затащили в шахту трое новоприбывших бандитов из Альтьены. Клинком длиною с дюйм в ловкой руке она выбила глаз и отхватила палец-другой, а потом держала их на расстоянии, пока мы с Брюером не прибежали на шум. Очень скоро уже в шахте лежало два мёртвых бандита из Альтьены, а третьего оставили в живых в качестве предупреждения, лишив обоих глаз, чтобы подчеркнуть смысл. Другие каторжники оставили его, и он скитался и завывал, пока голод не добавил к ежемесячным потерям очередной труп. Как обычно, охранникам задавать вопросы не захотелось.

– Отличная штука, – сказала Тория, вытирая рот. – Украл у его светлости?

– Там на кухне работает горничная, которой я нравлюсь.

– Шлюха. – Она ухмыльнулась и передала мне значительно полегчавшую бутылку.

– Она мне в матери годится. Ей просто нравится улыбка, да пара добрых слов иногда, вот и всё.

– Предложи ей чего побольше, и в следующий раз получишь две бутылки. – Тория глянула через плечо на маленький вход в туннель. – Резчик говорит, ещё год, – пробормотала она. – Как минимум.

– Год так год.

– А когда выйдем, послушно отправимся в Каллинтор следом за восходящей?

Я ничего не ответил. До сих пор мы мало об этом говорили, и я отвечал уклончиво, тщательно выбирая слова, но на этот раз Тория ждала прямого ответа.

– Да? – Она пихнула меня плечом. – Попрёмся за ней, как она и вещает, словно верные прихожане.

– Брюер пойдёт, и Резчик. – Я усмехнулся. – Хеджман точно. А мы с тобой можем идти, куда захотим.

– Ты имеешь в виду, отыскать и убить людей из твоего длинного списка?

– Это мой список. Ты не обязана идти за мной.

– Хера с два. И ты это знаешь. – Она замолчала, потянувшись за бутылкой бренди, которую я, усмехнувшись, неохотно отпустил. – Я пойду за тобой и помогу убить, кого надо. Просто не уверена, что ты всё ещё собираешься это делать. Я же вижу, как ты цепляешься за её слова. Думаешь, она обрадуется, когда ты бросишь её священную миссию и отправишься купаться в крови? Сам знаешь, что не обрадуется. И я знаю, стоит ей только слово сказать, и ты пойдёшь за ней, как я иду за тобой.

Я ничего не сказал, чувствуя на себе взгляд Тории, а она хорошенько отхлебнула ещё.

– Мы оба знаем, кем она себя считает, – сказала она чуть заплетающимся языком. – Кем хочет быть. Блядь, может она и права. И вообще, Ковенант, наверное, не просто так её сюда упрятал. Она ещё не рассказывала нам, почему. Думаю, она их напугала, всех этих цепких лицемеров, и правильно они перепугались. Ты знаешь, что новых мучеников не было уже три сотни лет? Старых-то мучеников Ковенант любит, но можешь поспорить на свою жопу, что новых они терпеть не могут. Новый мученик означает перемены, которые разъебут всё, что они построили, и всё, что они наворовали.

Она выпила ещё и шёпотом ругнулась. Я посмотрел, как она перевернула бутылку, подождала, пока не упали последние капли, и отбросила прочь. Та разбилась где-то в темноте, куда не доставал свет нашей маленькой свечки, возвестив недолгую, но густую тишину.

– Чтобы стать настоящим мучеником, ей надо умереть, – заявила Тория. – Когда мученики умирают, они обычно забирают с собой всех последователей. Это есть во всех Свитках, хотя просящие об этом нечасто говорят. Когда возносится мученик, занимается кровавая заря. Так у нас дома говорили старики.

– Ты её ненавидишь за то, что для твоего народа она отступница, – сказал я. – Её ветвь учения не соответствует твоей…

– Я вовсе её не ненавижу, – оборвала меня Тория. – И это хуже всего. У неё есть дар влюблять в себя людей, даже когда они видят, что она несёт погибель. Но люби её или не люби, нет смысла бежать отсюда, только чтобы сгореть в еретическом огне ещё до конца года… – Она сердито замолчала, а я повернулся к туннелю и нахмурился, услышав тихое эхо, не подходившее к её обличительной речи. – Ты слушаешь? – требовательно спросила она, сильно пихнув меня.

– Тихо! – рявкнул я и прищурился, вглядываясь во мрак туннеля и напрягая слух, чтобы разобрать странный и непривычный звук – смесь шелеста и трескучего грохота. – Ты это слышала?

– Что?.. – Тория умолкла, а эхо резко стало громче, грохот и шипение превратились в гремящий каскад, который мы с ужасом оба сразу ясно опознали.

– Обвал!

Я потянулся к её руке, но Тория никогда не колебалась в случае опасности, и сейчас уже карабкалась на четвереньках впереди меня, по узкой расщелине выползая в следующую камеру. Я пополз за ней, обдирая руки в лихорадочной необходимости высвободиться, и чувствуя, как первые обвалившиеся камни уже стучат по моим дёргающимся ногам. За последние четыре года мы стали свидетелями нескольких обрушений туннелей и ужасной судьбы тех, кто оказался погребённым – с раздробленными костями они цеплялись за жизнь, твёрдо зная, что спасения не будет.

– Быстрее! – крикнула Тория, пока я с трудом пробирался по расщелине. Она схватила меня за руку и потянула, ругаясь сквозь стиснутые зубы. – И нахуя ты вымахал таким большим?

Со взрывным воплем облегчения я выбрался из расщелины и упал на Торию, и тут же густые миазмы пыли и песка заполнили камеру. Захлопнув рты и зажав носы, мы наощупь двинулись к укреплённому проходу в следующую камеру. Вдохнуть эту штуку полной грудью было бы столь же смертельно, как оказаться погребённым под тонной камней.

Я полз, пока рука не нащупала деревянную балку. Тория схватилась рукой за мой пояс, и мы ярдов двадцать ковыляли по проходу до гораздо бо́льшей пещерообразной камеры. Когда мы до неё добрались, мои лёгкие уже горели огнём, и я был не в состоянии подавить инстинктивное желание дышать. Пыль добралась и сюда, но уже не была такой густой, а значит, внезапный вдох меня бы не убил, но я всё равно закашлялся и блевал, пока покров не начал оседать.

Я протёр заплаканные глаза и увидел, что Тория согнулась пополам, извергая бренди с песком, а потом перевёл взгляд на проход. Свет исходит только от одного факела в подпорке, вбитой в стену. Свет был слишком слабым, чтобы различить хоть что-то в глубине туннеля, но судя по продолжающемуся грохоту и скрежету падающих камней, я понял, что наша недавняя дискуссия, возможно, уже не актуальна. Побег теперь казался таким же далёким, как звёзды ясной ночью. Впрочем, на этот раз в кои-то веки мой пессимизм оказался необоснованным.

– Поразительно. – Резчик стоял в вертикальной шахте, глядя на чернильную темноту наверху, и задумчиво теребил пальцами густую бороду. Неделя тяжёлого труда ушла на то, чтобы убрать из туннеля наваленные камни – некоторые крупные булыжники пришлось разбивать, прежде чем уносить. Их пришлось складывать в Святилище мученика Каллина. Если бы столько камня разом подняли наверх, то это непременно вызвало бы подозрения часовых на стене.