Пария (ЛП). Страница 36

Я никогда не уклонялся от работы, Элвин. Долг есть долг, так я присягал. Тебе тоже неплохо бы это помнить: давай клятву только если собираешься её исполнить, даже до самой смерти. Ложная клятва не имеет никакой ценности, и единственная награда, которую она приносит – это недоверие и враждебность других, обычно тех, у кого больше богатства и власти, чем у тебя когда-либо будет. Поэтому, если даёшь слово, то будь уверен, что сдержишь его. Как я сдержал, когда отрубил голову человеку, которого когда-то любил как брата. И как держу его сейчас. Понимаешь, вторая просьба Декина заключалась в том, чтобы я присмотрел за его знакомым юнцом, который достаточно умён, чтобы сбежать от резни в Моховой Мельнице, но не настолько умён, чтобы держаться подальше отсюда.

Крепкие руки взяли меня за подбородок, приподняли голову, и я увидел его живое лицо, размытое по краям. Моё сознание затуманивалось всё сильнее, но всё же я различил мрачное сожаление в его глазах и голосе.

– Декин попросил, чтобы я вытащил тебя отсюда и подыскал место в моём доме, но благодаря твоим вчерашним приключениям, теперь это вряд ли возможно. Боюсь, на мою совесть ляжет слишком большой груз, если я предоставлю убежище тому, кто убивает солдата.

Эти слова вызвали глубоко во мне шквал ужаса, пускай и ограниченный, поскольку трубка и болезненное, истощённое состояние не давали ему разрастись.

– Но не волнуйся, – продолжал сэр Алтус. Теперь его голос звучал ещё более отдалённо, так что, казалось, он говорил с дальнего конца очень длинного туннеля. В то время его слова лишь едва цеплялись за мой разум, так что для сочинения этого отчёта мне пришлось угадывать большую их часть. Однако я мог бы многое поставить на их точность, если бы сэр Алтус мог её подтвердить – чего, как знают изучающие историю, он сделать определённо не может.

– Не потащу я тебя и на суд к новому герцогу, – думаю, именно это он говорил, пока я быстро соскальзывал в беспамятство. – Та сука, которая ему так нравится, наверняка подтвердит твоё участие в банде Декина, и тогда я уже ничего не смогу для тебя сделать. Нет, парень, тебя ждут Рудники. К счастью, как раз приехал цепарь, забрать отбросы из темниц лорда Дабоса. Он берёт двадцать шеков за каждую заблудшую душу, которую доставит на Рудники, так что нетрудно было уговорить его взять ещё одного. Тот парень, который так хотел вспороть тебе живот, наверняка будет беситься от ярости, но серебряный соверен его успокоит, особенно когда я скажу, куда тебя отправили. А спустя некоторое время на Рудниках, ты, возможно, подумаешь, что верёвка и вспоротый живот были бы предпочтительнее…

Я знаю, он говорил что-то ещё, но для меня те слова навеки утрачены. Помню, как смотрел на сапоги, которые быстро скрывало чёрное облако, а его голос становился скорбной бессловесной погребальной речью. С тех пор я несколько лет не видел сэра Алтуса Левалля, а когда увидел, во мне закипел сильный гнев – несмотря на всё, чем я был ему обязан, и в отличие от сожаления, которое будят во мне мысли о Декине. Да, сэр Алтус меня спас, так что я не должен испытывать к нему ненависти, но ещё он меня обрёк, и потому я его ненавижу.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Я проснулся от песни – не особенно мелодичной, да ещё и на языке, которого не знал, – зато исполняли её с энтузиазмом под стать громкости. Я моргнул, стряхнув с век засохшую кровь, и поднял голову, тут же сильно обо что-то ударившись, поскольку поверхность, на которой я лежал, резко дёрнулась. Зрение оставалось затуманенным и ограниченным, но качающийся пол и скрип осей сказали мне, что я в какой-то телеге. А вонь от пота и застарелого дерьма сказали мне, что я не один.

– Спящая принцесса всё же не сдохла, – прокомментировал голос, и затуманенное поле моего зрения сместилось на бледный смутный овал. Голос был женским, но немного скрипучим, а акцент говорил о корнях за пределами Марки. «Из южных герцогств», – подумал я.

– Впрочем, может ещё один, в голову ударенный, – продолжал голос, а я, разинув рот, всё смотрел на его владельца расфокусированным взглядом. Лицо придвинулось ближе, и я различил нахмуренный лоб над маленькими, проницательным глазами. – Ты дурачок? – медленно спросила она. – Слова знаешь?

– Я знаю, блядь, слова, – раздражённо пробормотал я, стряхивая замешательство. Я попытался поднять руку и оттолкнуть эту инквизиторшу, но оказалось, что запястье заковано в кандалы на короткой цепи. От острой боли из-за впившихся в руку железных оков с губ сорвалось шипение, а глаза чуть увлажнились, отчего зрение, к счастью, чуть прояснилось, и теперь я мог разглядеть, что меня окружает.

Первоначальное недоумение при виде неба, разрезанного на ряд неровных квадратов, сменилось горьким огорчением, когда я понял, что смотрю через клетку. Прутья из плоских железных полос составляли ящик, соединения которого крепились толстыми болтами. Мой опытный взгляд быстро отыскал пятна ржавчины, но совсем немного, а это значило, что клетку сломать непросто. Я увидел лес по обе стороны от телеги, которую, как я с тревогой отметил, сопровождало шестеро военных на лошадях в незнакомых серо-чёрных ливреях. Я понял, что моё внимание моментально приковал к себе лес, состоявший в основном из высоких сосен, поднимавшихся из одеяла покрытых инеем папоротников. Это был не Шейвинский лес, который я так хорошо знал.

Я обратил прояснившийся взгляд на женщину, которая приветствовала моё пробуждение, и обнаружил, что это скорее едва ли не девчонка. Её волосы представляли собой копну чёрных шипов, обрамлявших овальное лицо, которое могло быть и симпатичным, вот только сложно было что-то разглядеть под маской грязи. Её тело выглядело на мой вкус слишком тощим, чтобы возбудить мою похоть, и к тому же в моём нынешнем состоянии я на такие подвиги был неспособен. Рядом с ней лежал источник большей части запаха, который показался мне настолько неприятным, несмотря на мой разбитый нос – очень крупный мужчина, шириной под стать его росту. Он сонно лежал в грязи, а его подбородки и живот покачивались всякий раз, как телега переезжала колею. Одет он был в тонкие потёртые лохмотья, но, судя по струйкам пара, поднимавшимся из его расслабленного рта, тем не менее умудрился пережить холод.

– Я его зову Спящий Боров, – проговорила со скрипучим акцентом шиповласая девчонка. – Поспорила с Тихим Дуралеем, что ты первым проснёшься, вот только он не принял спор. – Она наклонила голову в сторону другого пассажира телеги, и, увидев его, я дёрнулся в цепях от удивления.

– Райт!

Каэрит, казалось, почти не обратил внимания на моё приветствие, полностью сосредоточившись на крупной фигуре погонщика этой клетки на колёсах, который поднял косматую голову и снова, даже ещё громче, затянул свою песню сильным, хоть и нестройным голосом, который эхом разносил по лесу чужеродные слова.

– Поёт он немало, – сказала девчонка и поёрзала, чтобы облегчить боль в спине. – Но ты лучше не проси его заткнуться, как бы ни хотелось. У него есть крепкая палка, и он не стесняется её использовать.

– Райт, – снова сказал я и протянул руку в оковах в сторону каэрита. На этот раз он ко мне обернулся, и мне предстала впалощёкая тень того человека, которого я знал. Пересечённый узор отметин на его лице теперь казался ещё более яростно-красным, даже алым по контрасту с нездоровым, восковым блеском его кожи. На нём была потрёпанная куртка без рукавов, и руки, которые всегда выглядели толстыми от мышц, сейчас казались намного тоньше.

– А вы тут старые друзья? – вопросила девчонка. – Надеюсь, ты поразговорчивей, чем он. Сидит тут и таращится день-деньской на цепаря. Даже не ест отбросы, которыми нас тут кормят. Как будто хочет умереть.

– Декин… – начал я, поняв, что больше мне говорить нечего, поскольку Райт явно либо уже знал всё, что я мог сказать, либо ему было всё равно. В его взгляде я увидел лишь едва заметный проблеск разума, но всё равно, не имея других источников информации, чувствовал необходимость его растормошить.