Адвокат вольного города 12 (СИ). Страница 37

— Это я к тому, Старшина, что итальянцы мне очень нравятся, они весёлые, смешные, эмоциональные, обаятельные, поют красиво…

— Вино делают и пасту свою, — подсказал бывший каторжник, который если бы не я, хрена с два увидел бы Рим.

— Да… Но простит меня Предок, они разгильдяи.

Я снова набрал номер, трубку взял заспанный местный:

— Пронто.

— Херонто! Марко, какого шницеля происходит?

— А, это Вы, сеньор Аркадий⁈

— Да, кто же ещё? Почему твоих людей нет на месте?

— Вы знаете, сеньор Аркадий, на улицах сегодня вот прямо очень опасно. Мой друг в полиции вообще сказал, что сегодня дороги перекрыты и всюду рыщут патрули. Перестрелка и пожар в районе площади Республики. Мы решили отложить всё на завтра. И Вы тоже ложитесь спать.

— Марко, тебе никто не говорил, что ты дегенерат?

— Ке?

— Ты болван, Марко. Я же говорил тебе, что это часть плана. Что будет шумно. Я плачу тебе за то, чтобы твои парни приехали и забрали всё, потому что это — опасная история. Да мать твоя германский конь, если бы всё было просто, на кой чёрт я бы тебя нанимал?

— Не ругайтесь, Аркадий! Ну, что мне сделать, чтобы Вы не злились? Приходите завтра ко мне, я приготовлю Вам любимую лазанью по рецепту бабушки Лауры. Разопьём вино, я сыграю на гитаре, а послезавтра как-нибудь придумаем, что делать.

— Грыыыы….

Я бросил трубку.

— Что, не приедут? — Старшина слышал только ту часть разговора, где говорил я, однако прекрасно всё домыслил.

— Нет, — мрачно констатировал я. Мобилет был всё ещё у меня в руках, я на пробу набрал Доктора.

— Да? — он ответил почти сразу же.

— Док. Это я, Аркадий. Как хорошо, что Вы немец.

— Польщён. Вы же именно это хотели сказать в пятом часу ночи по римско-берлинскому времени?

Я пару секунд молчал, переваривая непостижимый уровень немецкого сарказма.

— Нет. Собственно… Вы ещё в Риме? У меня тут груз…

— Аркадий, я конечно же уже давно не в Риме, — перебил он меня. — Через час рейс в Шецин из Дрездена, а оттуда я лечу в Белфаст. Ближайшую неделю я и моя птичка заняты. График.

— Гм. Тут о таких больших промежутках времени речь не идет. А не подскажете случайно аэропорты в районе Рима, а конкретно Марко-Симоне?

— Гм. Это же, кажется, восточнее центра?

— Да, сильно восточнее. Километров двадцать, наверное.

— Там есть частный аэродром Мантичелло. Вилла Мантичелло. В том же районе. Хозяин занимается перевозками для личных нужд, у него тоже кнехт, плюс два маленьких. Взлетает прямо со своего поля. Но я понятия не имею, на земле они или нет.

— Ну, хотя бы что-то. А как его найти?

— Найти? Я не знаю, обычно же я ищу с воздуха. Там большое здание старое, как буква Т и большое поле.

— Я понял. Будем искать. Если выберусь, с меня шнапс.

Шило отказывался перебрасывать меня на Изнанку. «Местность Изнанки неподходящая» и всё.

У нас были свитки эвакуации, но это на крайний случай. Во-первых, я не уверен, что они сработают на таком большом расстоянии, во-вторых, так мы потеряем груз.

Было далеко до рассвета, но в свете робкой утренней зари всё уже было видно. Темнота ночи, уют для воров и лихих дел безвозвратно уходили.

— Там кто-то идёт, — Старшина ткнул пальцев в дальний край пустыря.

— На полицию не похоже. Просто одна фигура.

— Попроси своих обратно в кузов. По ночам шастают воры, полиция и местные. Спросим у него дорогу.

Мы проехали прямо по пустырю и парнишка, который шёл, в первый момент струхнул, как-то весь сжался, но потом увидел наши явно неместные лица и приосанился.

— Бонджорно, — поздоровался он.

Это был молодой парень, кудрявый брюнет и в руках у него была гитара, которую он осторожно держал за гриф.

— Он от бабы идёт, видишь, босс, какая рожа довольная. А баба небось замужняя, чего бы она его среди ночи вытолкала.

— Да какая разница?

Я высунулся в окно.

— Бонджорно, сеньор! Вилла Мантичелло, пор фавор! Аэроплано⁈

Парень задумался и принялся, активно жестикулируя, показывать нам направление.

— Не-не-не, Старшина, открывай двери, пусть он с нами поедет.

Мы кое-как уговорили парня поехать с нами показать дорогу. Преодолеть языковой барьер помогла пачка итальянских лир, которую мы показали и положили в бардачок, мол, отведёшь, они твои.

Старшине пришлось потесниться…

Через сорок минут блуканий по местным улочкам нам открылось большое поле, на котором паслась одинокая лошадка, а с противоположной стороны было старинное заросшее плющом здание.

— Аэроплано, — радостно показывая нам, парень тыкал пальцами в большой пузатый самолёт, который стоял на поле. — Дон Мантичелло нон а каса!

— Что он говорит? — спросил недовольный теснотой Старшина.

— Не знаю. Нон значит нет. Какой-то дон нет.

— Что нет?

— Хрен пойми. Каса значит магазин… На испанском. Старшина, отстань, я сам тот ещё полиглот.

— Выживем, посажу своих учить языки, хотя бы английский, немецкий, степняцкий.

Мы вышли, я расплатился с парнем, тот, кажется до конца не верил, что ему дадут денег.

Счастливый, приобняв свою гитару, он ушёл, что-то напоследок нам объясняя.

— Так самолёт в поле. Поле огорожено изгородью из камней.

— Хреново оно обложено, мы камни за пару минут раскидаем.

— Занимайтесь. Потом перегоняй грузовик в упор к самолёту. А я схожу на виллу, разбужу хозяина.

…

На вилле меня ждало некоторое разочарование.

Я смог пройти внутрь, задняя дверь не была заперта. Однако, побродив по изрядно захламлённому дому, я пришёл к трём выводам.

Первое, хозяин, молодой парень, бабник и пьяница, ну это легко понять по обстановке.

Второе, он жил совершенно один. Слуг не было, родственников или заботливой бабушки, которая прибрала бы бутылки, которые приросли к полу в коридоре. В порядке держали всего несколько комнат и то, весьма сравнительном. Тут пили вино, танцевали и оставляли бокалы со следами женской помады на стекле.

Надо думать, он и есть авиатор. Доктор сказал, у него три самолёта. А на поле два.

Третье, дома его нет. Постели пусты, на мои крики никто не реагирует. Прибавим к этому отсутствующий самолёт.

То есть, договорится и нанять его большой самолёт за совершенно любую цену, не получится. Как говорится в моей профессии — за отсутствием субъекта договорных отношений.

Пока бродил по дому увидел, что мои бойцы перетащили грузовик и бродят вокруг самолёта, даже внутрь зашли.

Чтобы не бегать туда-сюда, позвонил Старшине на телефон, всё ещё задумчиво бродя по дому.

— Ну, как вы там?

— Ждём. Что, грузить барахло в самолёт? Договорился ты, босс?

— Почти. А ключи от самолёта есть?

— А где они должны быть?

— В кабине пилота, воткнуты в приборную панель.

— Секунду, — за пределами трубки раздалась возня.

— Есть какой-то там ключ. Торчит вертикально, на йом брелок в форме, я не могу точно понять, ага, похоже неприличное, женская грудь. Срамота. А что?

Я смотрел в фасадное окно на втором этаже. Оно было грязным, но даже той прозрачности что есть, достаточно чтобы увидеть, как возле особняка остановился полицейский патруль. Итальянская полиция всегда вальяжная.

— А то… Соседи легавых вызвали.

— Так может, того… Сколько их?

— Грузи документы. И ты всё ещё в кабине пилотов?

— Ну да.

Я закрыл глаза. Доктор сказал, что самолет такой же. Да и с виду он такой же, только выкрашен в ядовитые синие и красные цвета, а аппарат немца серебряный.

Достаточно долго я летел с Доктором на его «кнехте» в кресле второго пилота. И много раз смотрел на приборную панель, которая много сложнее, чем у самолёта Фёдора Ивановича. И вместе с тем, когда долго смотришь, замечаешь общие черты.

— Выше и правее на ладонь от ключа три окошечка, круглых.

— Ну, есть такие.

— Скажи, а крайне правое окошечко что показывает?

— Там стрелка, она смотрит вверх. Что это значит?