Продам свадебное платье (СИ). Страница 27

— А ты, похоже, знаешь, о чем говоришь. — Он вдруг снимает галстук и с остервенением бросает его на соседнее кресло. — Каждый месяц отец собирает нас с братьями вместе, чтобы узнать, как мы справляемся с его бизнесом.

— Его бизнесом?

— Да, мы с братьями руководим его гостиницами, потому что он сам уже ничего не может. Только раздавать указания и орать как резаный.

Благодаря чудесным родителям мне никогда не понять, что он чувствует, но я все равно сникаю, потому что к моей собственной боли примешивается еще и чужая.

— Он здесь даже никогда не был, — продолжает рассказывать Влад. — Я с самого начала занимался этой гостиницей сам, но он продолжает делать вид, будто моей заслуги в ее существовании и процветании вообще нет. Мои братья, по его мнению, еще куда ни шло. А вот я совсем ничего не стою. Даже банального приветствия во время короткой встречи не заслужил.

— А ты не соврал. Он и правда ублюдок, — соглашаюсь я с его недавними словами.

— Вау. Вот это меня прорвало. — Он настолько шокирован и озадачен своим монологом, что впервые за время нашего общения напоминает мне сбитого с толку мальчишку. Я смотрю в его светлые голубые глаза, наполненные детской обидой, и удрученно вздыхаю.

— Хорошо, что высказался. Иногда это нужно.

— Да уж, прекрасно. И решил вывалить это все на тебя. Хотя, если честно, я даже подумать не успел, как эта гневная тирада уже вырвалась наружу.

Нам приносят завтрак и, пожелав приятного аппетита, снова оставляют одних.

— Я не против, — заверяю я Влада. Мне и самой не помешало бы высказаться. Я до сих пор ничего и ни с кем не обсудила. Произошедшее с Кирычем, увольнение, продажа платья, Анино письмо. Я молчу так долго, что эти события стали походить на список запрещенных слов.

— Спасибо, что выслушала, хотя я не то чтобы дал тебе выбор. — Хмыкнув, Влад разрезает омлет и так обильно посыпает его черным перцем, что я начинаю чихать. — Извини, увлекся.

— Может, тебе будет легче, если начнешь говорить об этом почаще. Когда долго держишь в себе плохое, оно… как бы это сказать… увеличивается в размерах.

— Да все в порядке, Лис, не загружайся, — говорит он, прожевав. — Почему не ешь? Я отбил тебе весь аппетит?

— У меня его и не было. И что еще за «Лис»?

— А тебя так никто не зовет?

— Нет.

— Даже твой жених?

— Какой еще жених? — хмурюсь я, на секунду подумав, что слухи о моей сорвавшейся свадьбы мистическим образом дошли и до Влада.

— Да друг твой, Федя.

— И почему ты назвал его моим женихом?

— Просто наблюдал за вами и кое-что заметил.

— Что?

— Химию. Искры. Притяжение. Называй, как хочешь, — пожимает он плечами.

— Между нами ничего нет.

— Знаю. Только не пойму, зачем вы зря время тратите. Могли бы наслаждаться друг другом, не выходить сутками из постели, нежиться в обнимку на пляже. А вы в дружбу играете. Чушь собачья. Мне аж тошно от вас двоих — таких миленьких лучших друзей.

— А ты не смотри, раз тошно.

— А вы не попадайтесь мне на глаза, пока не закончите весь этот бред и наконец-то не переспите.

— Алиса? — Федя стоит прямо позади меня. Его ладонь ложится мне на плечо, и я замираю.

— Привет, — здоровается с ним Влад. — Можно же на «ты»?

— Нельзя, — отрезает Федя и тут же садится на соседнее со мной кресло. — Давно проснулась?

— Не очень, — отзываюсь я, боясь на него смотреть. Боже, только бы он ничего не слышал. — Влад организовал для меня завтрак, так что будь с ним помягче, ладно?

— Ладно. — Ухмыльнувшись, он поворачивает голову и произносит: — Спасибо, Владислав. Обещаю оставить хороший отзыв на сайте вашей гостиницы за такое внимательное отношение к постояльцам.

— Очень мило с вашей стороны, — парирует ему Влад с набитым варениками ртом. Его губы перепачканы сметаной, и я непроизвольно протягиваю ему салфетку. Этот жест не остается незамеченным. Федя наблюдает за мной, прищурившись, а потом говорит:

— Завтрак-то организован, но вот ты почему-то не ешь.

— Я бы, может, и поела, если бы вы двое на меня не давили.

— Чегхво? — негодует Влад, продолжая жевать.

— Хорошо, не буду тебе мешать, — заявляет Федя, поднимаясь с места. — Завтракай, не спеши. Жду тебя в номере.

— Э-м-м. — Не успеваю я изумленно моргнуть, как он наклоняется и целует меня в макушку.

Когда Федя уходит, Влад начинает смеяться. Нет, правильнее будет сказать — ржать. Как самый настоящий белоснежный конь. Конь на доске для серфинга. Вот это он и есть.

— Придурок, — бормочу я, все же взявшись за вилку и пододвинув к себе тарелку с омлетом.

— Вы на грани, — говорит он, успокоившись.

— Лично я сейчас на грани того, чтобы тебя треснуть.

— Меня вообще-то отец бил все детство, если ты забыла. Некрасиво угрожать мне кулаками.

— Издеваешься?

— Немного, — признает он. — Но между вами такое напряжение, что ни сегодня завтра рванет.

— Ничего не рванет, угомонись.

— Еще как рванет. Будет целый фейерверк, а жаркие поцелуи перейдут в сцену восемнадцать плюс. Если срочно понадобятся презервативы, можешь взять мои. Мне для тебя ничего не жалко.

Почувствовав, что начинаю краснеть и непроизвольно представлять описанную им сцену, я хватаюсь за кружку и залпом выпиваю оставшийся чай.

— Ты ужасный засранец, Влад. И, в отличие от Феди, я хороший отзыв о твоей гостинице не оставлю.

— Достаточно написать, что владелец этого места ходячий секс.

— Все. — Хлопнув в ладони, я поднимаюсь с места. — Я пойду.

— Ты еще не доела, — он берет меня за руку и улыбается. — Ну, прости, я больше не буду.

Меня вдруг прознает внезапным осознанием нашей с ним общей природы.

— Ты мне сейчас кое-кого напомнил, — заявляю я, сев обратно.

— Надеюсь, не страшного бывшего?

— Нет.

Быстро доев омлет и слопав пару вареников со сметаной, я смотрю на задумчивого Влада. Всего пять минут в тишине, без шуток и подкатов, — и он поник. У него нет того, что есть у меня. Поэтому ему так плохо.

— С днем рождения, — говорю я, встав из-за стола.

— А? — вздрагивает он. — Ты о чем? Я зимой родился.

— Когда, если не сейчас пожелать тебе найти человека, рядом с которым тебе не придется играть и так сильно стараться.

— Я не играю, — ощетинивается он. — Я такой и есть.

— Кто так сказал? Твой папа?

Так и не дождавшись ответа, я качаю головой.

— У меня хорошие родители. Но это тоже непросто.

— Неужели? — фыркает Влад.

— Да. Тебя называют талантливой, перспективной, умной. Тебе прочат большое будущее. В тебе видят только твою стойкость и сильный характер. Видят твою борьбу, называют тебя победителем. Гордятся тобой. Хвалят. А потом ты лажаешь и не знаешь, как показаться им на глаза. Они не разочаруются, продолжат в тебя верить. Но хорошие родители не примут того, что ты сломался. Они захотят тебя починить. Вернуть все, как было. А ты не найдешь в себе сил, чтобы это остановить. Позволишь им себя латать, сделаешь вид, что тебе становится лучше. Но внутри у тебя будет боль. За себя. За них. За других хороших родителей. И за других таких же, как ты, детей.

— Я тебя не понимаю.

— И не должен. У нас разные ситуации. Но мы похожи в том, что стараемся соответствовать навязанному нам образу. Плохой он или хороший. Это все равно установка, мешающая быть собой. А когда правда пытается выйти наружу, мы прячем ее за шутками и прочей херней.

— Может, и так. — Откашлявшись, Влад тоже поднимается с кресла. Теперь мы стоим друг напротив друга — напряженные и расстроенные.

— Я тебя, конечно, плохо знаю, но ты мне нравишься. И поэтому хочу, чтобы ты освободился от этого груза.

— Что ж… это взаимно. Не знаю, что у тебя там за проблемы с твоими хорошими родителями, но ты точно справишься.

— Ладно, — заключаю я, оглядываясь по сторонам. — Еще увидимся, да?

— Обязательно, — подтверждает Влад, опустив понурый взгляд в пол.

Я ухожу, чувствуя себя мерзавкой, которая разбередила чужие раны. Возомнила себя экспертом, раздаю налево и направо советы, а у самой в жизни черт-те что творится. Может, у меня и есть Федя, только вот я все равно молчу. Чего только стоит моя утренняя истерика под одеялом. Становится так тошно от самой себя, что я просто не могу вернуться в номер. Дохожу до двери, а затем разворачиваюсь и направляюсь к лестнице. Спустившись на первый этаж, набираю ходу и на скорости выбегаю из гостиницы прямо в домашних тапочках. В полузабытьи бреду по улице, пока не добираюсь до пляжа. Сбросив обувь, захожу в море и иду, иду, иду, пока вода не начинает затекать в уши. В моменте мне становится так легко и спокойно, что мне хочется идти дальше. Идти, идти, пока вода не скроет меня полностью. Но потом боковым зрением я замечаю, как далеко от меня берег, и начинаю паниковать. Еще несколько секунд назад, мои ступни касались прохладного и мягкого на ощупь песка, а теперь никакого дна подо мной нет. Будто бы его там и не было никогда. Словно я сама и море вокруг меня — не более, чем иллюзия. Или просто мой сон. Эта мысль меня успокаивает, и я расслабляюсь. Перестаю хватать ртом воздух и пытаться плыть. Опускаю руки, а вместе с ними подкашиваются и ноги. Но в тот момент, когда мою нагретую солнечными лучами светло-рыжую макушку накрывает прохлада, чьи-то руки обвивают мою талию.