Женщина, которую я бросил. Страница 8

Слабые лучи послеполуденного солнца проникали через тугую стеклянную дверь, за пыльным столом, водрузив на него ноги, сидел Ким-сан, все так же засунув палец в нос.

– О-о, это ты? О-о. – Хитро улыбнувшись, он посмотрел на меня. – Сегодня опять невеселый. Девушка бросила?

Я вспомнил про Мицу Мориту и криво усмехнулся.

– Слушайте, мне работа нужна. К черту этих девушек.

– Работа-работа. Работа, значит… – Он вытащил пластинку жвачки, содрал с нее серебряную бумажку и ловко забросил в рот. – Не могу сказать, что работы нет.

– Мне любую. Вы на меня не смотрите, я и машину могу водить.

– Работа будет необычная. Но денег заплачу много.

Зная Ким-сана как человека, который без опаски устроил в Сакурамати выступление Энокэпа, который не был Энокэном, я прекрасно понимал, что приличной работы не будет, но поскольку он сам назвал ее необычной, мне нужно было знать, что к чему. Я вспомнил, что в газетах недавно писали об иностранцах, которые тайно ввозили из Гонконга контрабанду.

– Будешь работать сводником?

– Сводником? Это воду носить? Я опасную работу или если носить на себе что-то надо, не могу выполнять.

– Дура-ак. Ну и дурак же ты.

Ким-сан расхохотался, резко дунул на стол, сметая белую пыль, поднял трубку телефона, повернул несколько раз диск и заговорил. Он говорил на языке своей страны, мне непонятном.

– Угу. Пойдет.

Положив трубку, он сплюнул, послав жвачку и длинную струю слюны на земляной пол, и сказал:

– Ну пойдем, студент.

Идущая в гору улица Кудан мокро блестела под послеполуденным осенним солнцем, а деревья гинкго, стоявшие вдоль рва, словно золотыми монетами, засыпали дорогу листьями. С вершины холма нам навстречу с воплями бежали школьницы в юбках, сжимая в руках портфели, но, завидев стриженого Ким-сана в ярких брюках, вдруг притихли и внимательно посмотрели на нас.

– Не хочешь сводником – есть другая работа.

– Какая?

– Сила нужна.

Ким-сан вдруг остановился и осмотрел меня с ног до головы.

– Нет. Эта работа не для тебя.

– Физический труд?

– Да. Для американки. Американкам нужны сладострастники.

То, что мне шепотом рассказал Ким-сан, я здесь написать не могу. Еще одна работа, кроме работы сводником, состояла в том, чтобы составлять компанию белым медсестрам из оккупационных войск и другим белым женщинам, которые жили здесь, в гостиницах на Канде. Составлять компанию надо было в том… ну, в том, чего я позавчера просил от Мицу.

– Этим женщинам нужны сладострастники. Сладострастники, да.

Повторяя это слово, Ким-сан, словно оценивая тушу быка, осмотрел мое тощее тело бедняка, живущего на минтае и рисовом супе с овощами, и с расстроенным видом сказал:

– Нет, никак. Лучше тебе быть сводником.

Больше расстроился не мой работодатель, а я, чье тело подвергли оценке. Каким бы обнищавшим студентом я ни был, но со стороны Ким-сана было слишком жестоко предлагать мне такую работу.

(Впрочем, в его глазах я, возможно, выглядел именно как человек, способный зарабатывать таким образом.)

Работа сводником, судя по объяснениям Ким-сана, тоже не была особо приличной. Он рассказал, что очень много неуверенных в себе сладострастников (я просто позаимствовал слово, которое использовал Ким-сан), которые не осмеливаются сами соблазнять женщин. Сводить с этими слабаками женщин в распивочных и получать за это деньги – вот в чем заключалась моя работа. Сейчас это кажется невероятным и ужасно глупым, но в послевоенном Токио встречались такие виды деятельности, которые здравомыслящему человеку и в голову бы не пришли. В парке Уэно по вечерам болтались странные мужчины, одетые в женские кимоно, а между ними мелькали в поисках клиентов другие, называвшие себя «чесальщиками». Эти «чесальщики»… нет, про это я тоже не могу написать, поэтому можете спросить у кого-нибудь, кто жил в то время, – предоставляю это вашему воображению, но сейчас такое непристойное занятие вызвало бы смех. А я узнал, что это вовсе не вымышленный род деятельности, когда вместе с Ким-саном шел вечером по улице Кудан к старому учебному плацу.

До войны здесь стояли гвардейские казармы. Теперь же в заброшенном рве черная вода была покрыта мусором и ветками, на плацу ветер поднимал черную землю, устраивая небольшие вихри. В Токио кое-где еще оставались такие пустыри, возникали странные занятия вроде чесальщиков и сводников, и повседневная жизнь была такая, что души людей тоже насквозь продувало ветром.

– Куда мы идем?

– Туда. К нему, – ответил Ким-сан, тыкая пальцем в сторону одного из стоявших по периметру плаца деревянных зданий, похожего на конюшню. Палец указывал на мужчину в черной кожаной куртке, который с разочарованным видом торчал рядом со старым «Датсуном».

– Это студент, для работы. Я ему и раньше работу давал, можно доверять.

Ким-сан угодливо похлопал мужчину по плечу.

Этот мужчина в куртке, со шрамом на щеке, пристально посмотрел на меня.

– Водить умеешь?

– Умею.

– Отлично.

К счастью, в лагере американских солдат в Матиде я научился водить грузовик.

– Значит, и на этой сможешь ездить?

– Думаю, да.

– Отлично. Говоришь, этому студенту можно доверять?

Мужчина в куртке объяснил мне, что машина будет стоять здесь до вечера, в ней будет лежать пиджак. Я должен буду надеть его и в десять часов ждать у входа в стрип-шоу «Тото-дза». Там будет стоять мужчина за пятьдесят с маленькими усиками – это мой клиент, Камэда-сан. Он бессменный начальник бюро в одной компании, и сейчас влюблен в танцовщицу из «Тото-дза». Мне надо было разыграть перед этой танцовщицей спектакль, общаясь с ним как с важной шишкой из крупной фирмы.

– А кого я буду изображать?

– Ясно же. Ты сводник. Если ты должен показать, что твой клиент – важный господин, изображай его шофера. Выступи как следует!

– Хорошо.

– Когда закончишь, завтра утром привезешь сюда машину и вернешь вместе с пиджаком. За этот раз получишь триста иен, а со следующего раза буду платить побольше.

Расставшись с Ким-саном и мужчиной в куртке, я спускался вдоль рва по Кудан и плевал в черную воду.

(Бабок хочется, бабу хочется.) Мы с Нагасимой, глядя в потолок, всегда бормотали эти слова, однако это относилось не только к нам, бедным студентам. Вот перевалит мне за пятьдесят – я тоже самым жалким образом влюблюсь в молодую танцовщицу и буду пользоваться услугами сводников. Вполне возможно, что я стану таким же. Но сейчас это была работа, я не мог ныть и презрительно цокать языком.

Около десяти вечера я, как и было велено, вывел машину с плаца, остановил ее позади Исэтана и дошел пешком до «Тото-дза». Там был театр, который сразу после войны первым устроил шоу с обнаженкой, выставляя голых женщин в витрины.

Мужчина за пятьдесят с маленькими усишками в ожидании топтался в условленном месте. Жалко было смотреть, как он притворяется, что читает газету, внимательно поглядывая по сторонам.

– Камэда-сан?

– Да, – ответил усатый, вытирая рукой нос. – А вы – сводник?

– Именно так.

– Что ж… – смущенно пробормотал он тихим голосом. – Очень на вас рассчитываю.

Он вытащил из кармана платок и высморкался. Этот достойный, робкий человек, вечный начальник бюро, наверняка аккуратно ездил из дома в пригороде на свою работу, не пропуская ни дня. По воскресеньям валялся дома, слушая вокальные конкурсы по радио, ругал детишек, вечером выпивал бутылочку второсортного саке. Меня, студента, тоже, наверное, ждала такая жизнь. И вот этот достойный, робкий мужчина влюбился в стриптизершу, которую увидел как-то раз в шоу, куда в шутку затащили его молодые сослуживцы.

Даже танцовщицы не желают общаться с мужчинами за пятьдесят, у которых есть жена и дети. Видимо, он вообразил, что, будь он президентом или директором фирмы… И каждый день, выходя на работу, завистливо смотрел в спины своих ровесников на руководящих должностях, выходцев из хороших университетов.