Сыщик из Мурома. Дело об Идолище (СИ). Страница 2

– Ничего-ничего, – протянул Добромил. – Вот как ты быстро сюда шла, я за тобой едва-едва поспевал. Утром – сюда, вечером – домой. И не спорь, Василиска, убийство – дело серьезное. К тому же ты – ведьма, и то всем в округе известно. При деле бы тебе быть! Спокойнее оно будет.

– Никак ведьм не боятся? – вскинула голову Василиса.

Староста усмехнулся в бороду, но промолчал. Зато Илья Муромец кружку с молоком отставил и сказал тихо, вполголоса:

– Боятся, Василисушка, еще как боятся. Но только когда ведьма – карга старая. Девок же молодых опасаются, замуж не зовут, вслед плюют – да и не более. Что, если слухи пойдут, будто ты Златослава сама извела, чтобы полюбовника молодого в жрецы посадить? Что делать-то будешь? А то я не знаю – на вилы тебя поднимут, и не сделаешь ничего. Читал я про ведьм – есть у вас сила колдовская, неведомая, но толпу остановить-то ее не хватит. Что молчишь, Василиса, или не прав я?

Девушка неохотно кивнула: все правильно он сказал. Ведьм деревенские хоть и боятся, но было, что и сжигали, и на вилы поднимали. Силы-то ведовские –мирные. Извести человека изрядно способов имеется, но это одного или двух. А куда против разъяренной толпы?

Вот и не стала Василиса спорить с Ильей, сказала только:

– Везде ты прав, но насчет Петрушки не прав. Не полюбовник он мне, а словно брат названый. Я, может, Бориса люблю, которого печенеги три года назад убили. Что делать-то нужно?

– Ты грамотная, Василиса? – вместо ответа спросил Илья, а когда девушка кивнула, добавил, – добро. Матушка выдаст тебе писчие принадлежности. Сходи-ка к капищу со стрельцами, осмотри тело, если не боишься, запиши все и вернись. А еще…

Илья говорил и говорил, и девушка только успевала записывать. А староста Добромил сидел на скамейке рядом и улыбался в усы так довольно, что Василиса даже решила отметить его как первого подозреваемого.

4. Дела сыскные

Попрощавшись с Ильей и старостой, Василиса вернулась в капище и рыскала там до самой темноты, изучая и записывая все, на что указал Муромец. Но перед этим она, конечно, немного поплакала. Да, Василиса не любила Златослава, как любила погибшего жениха и родных, но все равно! Утерев слезы, она твердо решила найти злодея и душегубца, расправившегося с ни в чем не повинным жрецом. Сама или с помощью Ильи Муромца – все равно!

Изучив залитое кровью капище, Василиса пошла в избу. Там, в подполе да на холоде, лежало на рогоже тело жреца Златослава – сюда перенесли его стрельцы, вызванные старостой Добромилом.

Рассматривая тело жреца, девица уже не плакала. Собравшись, она старательно изучала туловище, голову, отрезанные конечности.

Василиса росла в деревне, а не в городе, и немного, но все-таки понимала в таких делах. Посмотрев тело, она приметила большую рану поперек туловища, словно Златослава сначала ударили саблей, и только потом, уже мертвого, рассекли на части – да не саблей, а топором – и разбросали вокруг идолов. Не об этом ли говорил Илья Муромец? Попытавшись восстановить цепочку событий, Василиса предположила, что жреца убил кто-то знакомый, тот, кого Златослав как минимум подпустил к себе на расстояние удара саблей.

Но где же сама сабля? И где топор?

Василиса подумала, что злодей, верно, забрал их с собой и утопил в ближайшем болоте. Потому что таскать улику с собой – это опасно и подозрительно. Тем более что сабля – оружие редкое, дорогое, привычное даже не для русского витязя, а для хазарина или половца. Заметят!

Разобравшись с телом и выбравшись из холодного погреба, Василиса немного побегала по хозяйству – козу там подоить, прибрать в ожидании возвращения Петруши – и легла спать.

Утром она уже отчитывалась Илье Муромцу. Специально встала пораньше, чтобы добраться до Карачарова, пока жары нет! И, надо сказать, без старосты Добромила это даже быстрее вышло.

Муромец уже привычно встретил ее на лавке: кивнул русой головой, поправил одеяло на коленях, пододвинул кувшин с молоком – пока Василиса добиралась до Карачарова, тут успели подоить корову – и, глядя, как девица пьет и рассказывает о своих исследованиях, спросил:

– Не страшно-то с покойником спать?

Василиса не поперхнулась, даже хлеба не уронила:

– Нет. Я же ведьма. Да и жрец на куски порублен, чего он мне сделает-то?

– А от того, что убийца рядом бродит, не страшно?

Вот тут Василиса невольно поежилась, и Илья странно усмехнулся. Девица не сразу поняла, к чему это, дошло только потом – кажется, он ее тоже подозревал. Сначала она хотела смолчать, но потом не выдержала:

– Ты подозреваешь меня потому, что я – ведьма? – спросила девица. – Или потому, что я – женщина?

– Я всех подозреваю, – спокойно ответил Муромец. – И тебя, Василисушка, и Добромила, и даже служку твоего, Петрушку, который в отъезде. Одного потому, что Златослав хотел его видеть, а второго потому, что если бы он не уехал, злоумышленнику не удалось бы подобраться к жрецу.

Василиса успокоилась, продолжила докладывать. Про идолы, про разбросанные вокруг них части тела Муромец слушал молча. Особо заинтересовался он только куском бересты, на которой было написано про Идолище Поганое, да ранами от сабли. И то, и другое Василисе пришлось рисовать да перерисовывать по три-четыре раза.

Но сыщик на этом не успокоился, отправил ее по окрестным селам: расспрашивать, не ходил ли к ним Златослав, не спрашивали ли его или о нем, не было ли незнакомцев, которые о жреце узнать пытались, и не знался ли в последнее время с ним дела кто-нибудь из деревенских. Дела, может, были, а, может, были и конфликты – мало ли, сказал Илья, кого еще старый жрец хотел бы принести в жертву!

После того, как родную деревню Василисы, где все знали, что она хоть и ведьма, но их ведьма, разорили и сожгли половцы, девушка не очень-то ладила с деревенскими. Но куда деваться! Пришлось ей ходить по домам да расспрашивать, правда, толку от этого было мало.

Почти все рассказывали, что видели Златослава только по праздникам, и дел никаких с местными жителями жрец не имел.

– Ходи-ходи, Василисушка, – напутствовал ей Илья, и от него, неходячего, это звучало особенно страшно. – Только не забывай смотреть на людей. Разные они бывают, добрые и злые. Если кто на тебя косо посмотрит – сразу мне говори. Не хочу, чтобы с тобой тоже несчастье случилось.

– Да кому я нужна! – отмахивалась Василиса.

– Убийце, – серьезно отвечал Муромец с лавки. – Я, может, тобой и не рисковал бы, но других помощников у меня нет.

Девица только вздыхала. За себя она не боялась, считала, что даже если и убьет ее душегубец, не велика беда – а зачем жить-то? Одной, без семьи, без родных, просто в ведьмах ходить? Старой каргой?

Раньше, когда со жрецом жила, Василиса про это не думала – некогда было. Златослав требовал от нее настоящего ведовства, но колдовские способности Василисы три года спали после трагедии с близкими, и только сейчас начали просыпаться. Но стоило ей войти в полную силу, как со жрецом случилось несчастье!

– Убийство, Василисушка, – поправлял ее Илья. – Несчастье – это с обрыва упасть или в бане угореть. Хотя и там разбираться нужно.

К своеобразной манере Муромца сводить почти все беседы ко всяким злодействам и душегубствам девица уже попривыкла. Да и к нему самому тоже. Было в Илье что-то твердое и надежное, такое, отчего Василиса забывала, что перед ней – калека.

Проще всего это забывалось, когда они сидели друг против друга и обсуждали сыскные дела. Но потом Илья пересаживался на специальную тележку, и, подобрав одеяло, уезжал из светелки по делам домашним – его отец служил в городе воеводой, а матери требовалась помощь по хозяйству – и Василиса снова вспоминала о плохом.

Помощь Илья принимал только связанную с расследованием, и получалось, что работает Василиса меньше, чем у жреца. Зато общается с разными людьми, чего раньше почти не случалось, что читает и пишет, что много разговаривает, снова привыкая к людям.