Господин Тарановский (СИ). Страница 6

Идиллия рухнула на четвертый день пути, где-то на полпути к Омску.

Это случилось на крутом, предательски обледенелом косогоре. Лошади не удержались. Раздался оглушительный, сухой треск ломающегося дерева и визг рвущегося металла. Карету резко дернуло, развернуло поперек дороги и с тяжелым скрежетом завалило набок. Удар был таким сильным, что Ольгу бросило с мягкой лежанки прямо на меня.

— Оля! Ты цела⁈

— Да… кажется… — прошептала она, испуганно выбираясь из вороха мехов. — Что это было?

Я распахнул дверцу, которая теперь смотрела в серое, низкое небо, и выбрался наружу. Ротмистр Соколов и казаки уже спешились и с мрачными лицами осматривали повреждения. Картина была удручающей.

— Худо, Владислав Антонович, — глухо сказал Семен, один из казаков, ковыряя ножом щепки. — Правый полоз не просто сломан. Его вырвало «с мясом». Вон, гляньте, поворотное крепление к оси лопнуло.

Я присел на корточки. Он был прав. Починить такое на месте, в чистом поле, было невозможно. Нужна была кузница, горн и, как минимум, несколько часов работы хорошего мастера.

— Что же ты зевал, ворона! — злобно ощерившись, прикрикнул Соколов на нашего ямщика, и уже прицелился дать Еремею «в рыло». Но я перехватил его руку.

— Оставьте его. Нам надо проблему решать, а не виновных искать!

Сумерки сгущались. Мороз, до этого казавшийся далеким, мгновенно вцепился в лицо ледяными клещами.

Я быстро принял самое логичное, единственно верное решение.

— Ольга, — сказал я, заглядывая в карету, где она пыталась поправить съехавшие подушки. — Ангел мой, ситуация серьезная. Ночевать здесь в твоем положении — безумие. Ты с ротмистром Соколовым немедленно пересаживаешься в розвальни и едете вперед, до ближайшей почтовой станции. Она должна быть верстах в тридцати.

— А ты? — ее голос был тихим, но в нем уже звенела сталь.

— Я и казаки останемся здесь, с каретой и лошадьми. Разведем костер. Утром я вас догоню.

Ольга выбралась из кареты. Она оправила платье, спокойно посмотрела на сломанный полоз, на темнеющий лес, на моих хмурых казаков. А потом повернулась ко мне.

— Нет, — сказала она.

Я замер.

— Что «нет»? Оля, не время для капризов. Здесь будет минус тридцать к ночи.

— Я сказала, нет. — В ее глазах не было ни страха, ни истерики. Только твердая, взрослая решимость. — Я не поеду. Я тебя здесь одного, в лесу, не оставлю. Мы поедем только вместе!

Я почувствовал себя в ловушке. Но ругаться с беременной супругой не стал. Все и так на нервах.

— Владислав Антонович прав, Ольга Александровна, — вмешался Соколов, который тоже понял, что назревает бунт. — Это будет благоразумнее. Мой долг — обеспечить вашу безопасность.

— Мой долг, ротмистр, — отрезала она, не глядя на него, — быть с моим мужем.

Я скрипнул зубами. Она не уедет. Силой я ее не заставлю. Значит, план меняется.

— Хорошо, — наконец сказал я, сдаваясь.

Я резко повернулся к ошеломленному Соколову.

— Ротмистр! План меняется. Мы с Ольгой Александровной берем розвальни и едем за помощью. Вы и казаки остаетесь здесь. Охраняйте карету, лошадей и груз.

— Но, ваше высокоблагородие! — взвился Соколов. — Оставить вас практически без охраны! Двое в розвальнях, ночью, в тайге… Моя обязанность — охранять вас!

— Ваша обязанность, ротмистр, — отрезал я ледяным тоном, — выполнять мои приказы. А мой приказ — охранять карету. Это ясно?

Он поперхнулся возражениями, но, встретив мой взгляд, лишь зло кивнул.

Подготовка была быстрой. Казаки молча отдали нам свои лучшие тулупы, чтобы укутать Ольгу в розванях. Я проверил свой «Лефоше» и тяжелый штуцер, сунул за пазуху запас патронов. Семен выломал из разбитой кареты искореженную металлическую деталь крепления.

— Вот, — протянул он мне. — Кузнецу покажешь. Чтоб зря не мудрил.

Я кивнул, пряча тяжелый обломок. Я помог Ольге устроиться в розвальнях, укрыл ее мехами так, что виднелся лишь кончик носа. Сам сел на место возницы, взял в окоченевшие руки вожжи.

— Мы скоро вернемся, — бросил я Соколову, который смотрел на нас как на самоубийц.

Лошади тронули. Двое, в маленьких открытых санях.

Розвальни скользили в мертвой, зловещей тишине, нарушаемой лишь сухим скрипом полозьев по насту. Мы ехали уже час, и за это время тьма из сумерек превратилась в непроглядную, чернильную стену. Тайга сомкнулась вокруг дороги, ее голые, черные ветви сплетались над головой, будто костяные пальцы.

Ольга сидела, вжавшись в меня, закутавшись в тулупы. Я чувствовал, как она дрожит, и эта мелкая, частая дрожь передавалась мне, смешиваясь с моим собственным, холодным напряжением. Страх был осязаем; он висел в ледяном воздухе тяжелее, чем морозный пар, который вырывался из наших легких.

И тут тишину разорвал далекий, протяжный вой.

Он прозвучал так тоскливо и высоко, что, казалось, сама луна жалуется на стылое небо. Лошади испуганно прянули ушами и захрипели, пытаясь остановиться.

— Спокойно, — прошипел я, с силой натягивая вожжи, успокаивая их скорее голосом, чем усилием. — Спокойно!

Я достал из-под сиденья тяжелый, надежный штуцер, проверил капсюль и положил его поперек коленей. Затем вынул из кобуры свой «Лефоше», убедился, что барабан полон, и сунул его за пояс, под полу тулупа.

Вой повторился. Уже ближе. Гораздо ближе.

И тут же ему ответил другой, с левой стороны дороги. А потом третий, почти позади нас.

Нас вели. Нас гнали, как зверя, отсекая путь к отступлению.

Ольга первая заметила их. Ее пальцы в лайковой перчатке мертвой хваткой вцепились в мой рукав.

— Влад… смотри…

Глава 3

Глава 3

— Влад… смотри… — срывающийся голосом произнесла жена, и ее пальцы, обтянутые тонкой лайковой перчаткой, с силой утопающего впиваются в мой рукав.

Я поднял глаза, всматриваясь в тени между заснеженными деревьями. Тишина вдруг стала плотной, вязкой, буквально давила на барабанные перепонки. Даже скрип полозьев, казалось, тонул в этом зловещем безмолвии. Лошади почуяли это первыми: они захрапели, переступая нервно, их уши задергались, пытаясь поймать источник невидимой угрозы.

А потом в мертвой черноте между стволами вспыхнули два глаза. Они горели холодным, желтовато-зеленым пламенем.

Вслед за первой парой вспыхнула вторая, чуть поодаль. Третья. Четвертая… Десятая. Вскоре вся кромка леса по обе стороны от дороги превратилась в гирлянду этих немигающих, потусторонних огней. Волки.

Да их тут десятки…. Это не было хаотичным движением — скорее охотничий эскорт.Умный, организованный враг брал нас в клещи, изучая, оценивая, выматывая.

Внезапно две тени, ослепительно-серые на фоне черных стволов, выскользнули из леса. Это вырвались вперед самые неопытные и нетерпеливые. Взметая тучи снежной пыли, они понеслись наперерез, пытаясь зайти спереди, остановить лошадей.

Лошади взвились на дыбы с обезумевшим, почти человеческим криком. Розвальни резко дернуло в сторону, так, что правый полоз заскрежетал по обледенелой колее. Ольга охнула. Меня едва не выбросило на снег. Одной рукой я отчаянно боролся с вожжами, которые превратились в двух живых, бьющихся в агонии змей, другой пытался нащупать свой штуцер.

Невозможно…

Стрелять одной рукой я не смогу. Можно, попробовать револьвером, и одной рукой управлять беснующимися, храпящими лошадьми, а другой — вести огонь по этим мелькающим целям. Но так легко промахнуться, а патроны не бесконечные. Нельзя палить наугад — только прямо в цель. Это проигрышный бой. И волки, кажется, это знали.

И тут на дорогу вышел здоровый, матерый волк. Уши прижаты к черепу. Вожак. Он шагнул на заледенелую дорогу с достоинством хозяина этой ночи и этого леса. Остановился, блокируя путь. Я видел, как напряглись мышцы на его плечах. Он готовился к прыжку. Нас оглушает дикое ржание: кони буквально сходят с ума от ужаса.