Без памяти. К себе. Страница 8

– Гречку сварил с тушёнкой, – продолжил он, словно ничего особенного не произошло. – Поедим и домой пойдём.

– А?.. – всё, что смогла я выдавить из себя.

Начала выкарабкиваться из-под одеял, сползла с полока, одёрнула худи, поправила штаны, посмотрела на спину Мирона, который отвернулся и флегматично помешивал кашу в закопчённой кастрюле на печурке.

Господи, что происходит?..

– На улице умывальник, вода холодная, правда. По нужде за дом сходить можно, если по-маленькому, если другое – то в любые кусты, только далеко не отходи. Бумага у двери, вон, – ткнул пальцем в нужную сторону, где, словно в издевательство, на контрасте с почти первобытным антуражем, стоял рулон ароматизированной туалетной бумаги.

И всё это таким будничным тоном, что невольно брала оторопь, хоть я и не выпускница института благородных девиц.

Наверное…

Может, мне это снится? Или чудится? Может змея всё же укусила меня, и прямо сейчас я где-то испускаю дух, погружённая в мир галлюцинаций?

Вышла на цыпочках за дверь, стараясь лишний раз не дышать, огляделась.

Стылая влага окутала с ног до головы. Раннее утро, полоса света над деревьями бледная, сквозь ветви проникали оранжевые лучи солнца, по-осеннему холодного. По земле, укрытой сочной травой, пахнущей тиной и сыростью, с кое-где виднеющимися жёлтыми листьями, стелился густой, белёсый туман.

Вовсю верещали птицы, будто обсуждали нечто крайне интересное.

Быстро умылась, вода оказалась не холодной, а прямо-таки ледяной, на возмущения сил не нашлось.

Вообще, выходило, что всё у меня отлично.

Заблудилась, нашла кров, потом меня отыскал сосед, скоро выведет в село, вернёт домой. Не стоило роптать в сложившихся обстоятельствах. Медленно умереть от интоксикации змеиным ядом – меньшее из зол, которое могло меня поджидать.

Мирон, правда, тоже мог представлять опасность, но в это почему-то не верилось. Хотел бы что-то сделать, уже сделал. Мог ещё в Сапчигуре, не говоря про сторожку, где нашёл меня…

Интересно, как давно он здесь? Час, два, всю ночь?

И в целом, помимо необъяснимого интереса, этот человек вызывал во мне ещё менее объяснимое чувство доверия. Верила я ему почему-то, понять причину такого бездумного отношения я не могла, и не задумывалась об этом до сегодняшнего утра.

Вернулась в сторожку, скрипнув тяжёлой дверью, огляделась ещё раз, уже более обстоятельно, при свете, а не как накануне, во тьме, впопыхах и в страхе, сжимающем грудную клетку стальным кольцом.

Комната одна, лишь дверь отделялась небольшой перегородкой из толстых досок, в которую были вколочены гвозди, выполняющие функцию крючков для одежды. Полоки, как в русской бане, на одном комком хламьё, под которым я провела ночь.

Вдоль стен полки, внизу грубо сколоченные лавки. У небольшого окошка стол, накрытый клеёнкой в яркую вишню – вопиюще неподходящая остальному интерьеру вещица.

На полках запасы еды – крупы, подсолнечное масло, банки с консервами, соль, сахар, сухари, пачки чая, кофе, какие-то приправы в стеклянных банках. Там же скудный запас кухонной утвари. В одном из углов навалены дрова, рядом поленья, сложенные рядком.

Ничего этого я вчера не заметила, была слишком уставшая и напуганная, чтобы шарить по стенам и полу.

– Справилась? – между делом спросил Мирон, поворачиваясь в мою сторону.

Скользнул по мне нечитаемым взглядом, будто изучающим, если бы не заметное равнодушие, написанное на лице.

– Да, спасибо, – буркнула я.

– Каша, – поставил на стол металлическую тарелку с ароматной едой.

В животе громко заурчало, набежали слюни. Оказывается, я голодна.

Мирон поднялся с низкой скамеечки, на которой сидел. И без того тесное пространство сразу стало ещё меньше. Повёл плечами, взмахнул руками, разминаясь, положил кашу в ещё одну тарелку, поставил на стол, шлёпнулся на лавку, с громким звуком, похожим на кряканье, показал взглядом, чтобы садилась и принималась за еду.

– Хлеба нет, – вместо «приятного аппетита» прокомментировал Мирон и принялся наворачивать то, что приготовил. – Чай с травами в чайнике. Выпей, силы прибавятся.

– А как вы меня нашли? – подтянула я к себе тарелку, поднесла ко рту кашу – пахло хорошо, на вкус отлично.

Настой из ароматных трав тоже вкусный.

Немного непривычно, впрочем, откуда знать, к чему я привыкла…

Меня и жареные лесные грибы удивили, и костяника, а ведь, как местная жительница я должна была отлично знать вкус этих продуктов, во всяком случае, лучше, чем имбиря или лемонграсса.

– Чего искать-то? – усмехнулся Мирон. – Следы – как Мамай прошёл, медведь – и то меньше оставляет. Куда рванула от опушки?

– Меня змея укусила… – пискнула я, вздрагивая от отвращения и ужаса.

Вспомнив, как скрутилась в пружину гадина, а после вытянулась стрелой, кажется, даже искривлённые зубы мелькнули в воображении.

Фу!

– Змея? Куда? Какая?

Мирон нахмурился, с силой схватил меня за руку, потянул на себя через стол, будто собирался на этом самом столе раздеть и изучить на предмет телесных повреждений.

– В ботинок, – попыталась я вывернуться из стального захвата. – Кожа толстая, не прокусила, – дёрнула с силой руку, на секунду испугавшись.

– А змея-то какая? – заметно расслабившись, мгновенно вернул себе равнодушие в глазах, поинтересовался Мирон. Показалось мне волнение?

Запихнул полную ложку каши в рот, принялся жевать, глядя на меня с поверхностным интересом, как профессор на экзамене на нерадивого студента.

Интересно, что поведает юное дарование до сего счастливого момента, не посещающее аудиторию.

– Не знаю, – сморщилась я, отбрасывая подальше воспоминания об извивающейся гадине. – Змея.

– Понятно, – ухмыльнулся Мирон. – И что «змея», если не укусила?

– Не знаю. Я испугалась и побежала… куда-то. Потом остановилась, дорогу обратно не нашла, пошла вперёд, наткнулась на этот домик, темно уже было.

– Повезло, – кивнул Мирон. – Заимка это охотничья, запасы еды, дров есть, недалеко ручей с питьевой водой, вокруг правда болота, сама бы вряд ли вышла, но продержаться до зимы можно было бы. Раньше здесь вряд ли кто-то появился бы.

– Вы же появились, – буркнула я, со страхом представляя свой быт в этой заимке аж до самой зимы…

В жизни больше не пойду в лес! Сдались мне эти ягоды!

– Я по следам пришёл, – глухо засмеялся Мирон. – Отец у меня всю жизнь охотился, меня научил – невелика наука-то, не квантовая механика.

– Основоположник позитивизма Огюст Контом считал самой значимой и сложной наукой астрономию и математику, и только потом физику, – произнесла я и замерла на слоге «…ку».

Огюст кто? Основоположник чего?

– О, ну так-то не поспоришь с Кантом, – кашлянул Мирон. – Хорошо, что позитивизм этот подсказал тебе по сто двенадцать позвонить, а то бы сидела сейчас здесь, куковала одна, пока бы сообразили, что тебя нет, пока поиски организовали…

– Хорошо, – кивнула я, судорожно прислушиваясь к себе.

Основоположник чего-то-там, Огюст какой-то-там вынырнул из моей памяти. Вдруг ещё что-то выскочит, куда более нужное. Например, где я жила в период между Сапчигуром и моментом, когда врезалась со всего маха в дерево на просёлочной дороге?

– Ой! – очнулась я от собственный мыслей, ставших похожими на непроглядный туман, как случалось всегда, стоило пытаться вспомнить хоть что-нибудь из собственного прошлого. – Меня, наверное, ищут? Или нет? Антонина наверняка волнуется… Николай…

– Ищут, – с готовностью ответил Мирон. – Вертолёт с рассветом пролетал, значит, МЧС на ушах стоит. В Сапчигур спасатели приехали, волонтёры, местные отправились на поиски. Я тоже пошёл, первым нашёл, – подмигнул Мирон, только как-то совсем не игриво, скорее озадаченно, что ли… – Так что, давай быстрее ешь и пойдём, связь появится, сообщу, что нашлась потеря, чего зря людей и технику гонять.

– Да, конечно, – кивнула я.

Неудобно-то как… перед Антониной стыдно, Николаем, перед всеми!