Генерал дракон моей сестры (СИ). Страница 31

Я представила, как вижу себя со стороны: сплю рядом с сестрой, а во сне прижимаюсь к подушке, шепчу его имя, слёзы текут, пальцы сжимают ткань, будто пытаясь удержать его.

И тогда я поняла. Витта не просто дала котёнку имя — она похоронила в нём свою любовь. Спрятала её туда, где никто не увидит. Никто не осудит. Никто не скажет: «Как ты посмела? Ты — леди. А он — слуга!».

Потому что бабушка никогда бы не позволила выйти замуж за слугу.

Даже если бы Витта стояла на коленях. Даже если бы клялась, что умрёт без него.

Даже если бы он был магом, учёным, героем войны — она бы сказала «нет».

Потому что в её мире кровь важнее сердца. Потому что репутация — святое, а любовь — каприз, который можно вырвать из сердца, как сорняк.

Я прижала сестру к себе сильнее, как старшая сестра, которая всегда будет защищать — даже от боли во сне.

— Спи, моя маленькая, — прошептала я, целуя её в лоб. — Я рядом. Я всегда рядом.

Котёнок опомнился, что источник тепла переместился, и пошел по подушкам, чтобы лечь нам на лица. Я сдула и сплюнула его хвост, чувствуя, как шерсть щекочет нос. А потом деликатно сдвинула его, ложась на покрытую шерстинками подушку.

“Назвать котенка в честь мужчины?”, - подумала я, глядя на спящую Витту. - “Это очень хитро! Можно шептать его во сне, плакать и рассказывать потом мужу о том, как приснился страшный сон!”.

Утром Витта вела себя как ни в чем не бывало. И я не стала поднимать тему.

— Попрошу вас спуститься к завтраку, - послышался стук в дверь и голос Хораса. — Госпожа сказала, что это важно!

Глава 67. Дракон

Утро ворвалось в комнату, как приговор, безжалостный и неотвратимый. Я проснулся в одиночестве, словно изгнанник. Сердце, ещё недавно наполненное теплом, теперь казалось пустой раковиной, где лишь эхом отзывались воспоминания.

Её запах, словно призрак, всё ещё витал в складках мундира, но я знал, что это лишь иллюзия. Я встал, поправил эполеты с такой силой, будто хотел пригвоздить их к груди, и выровнял ордена, пытаясь вернуть себе лицо человека, а не чудовища, которое сошло с ума.

Спустившись в столовую, я увидел, как все уже собрались. Старая салфетка леди Хейверинг сидела во главе стола с чашкой чая.

Её лицо светилось приторной улыбкой, словно она была рада этой сцене. Слуги, как тени, молча сновали вокруг. Витта, сияющая, будто вчерашняя помолвка подарила ей крылья, сидела рядом с леди Хейверинг. А она… Она была здесь, но её присутствие казалось эфемерным.

Вилена сидела чуть в стороне, прямая, как струна, её платье — простое, скромное, цвета пепла — контрастировало с яркими нарядами вокруг. Она не смотрела на меня, и когда я вошёл. Лишь её пальцы дрогнули на краю чашки, а взгляд метнулся в сторону, словно она боялась встретиться со мной глазами. Но это был не страх, а боль.

Она боролась.

С каждым вдохом, с каждым глотком, с каждым словом, которое так и не произнесла. Она держала себя в руках, а мне захотелось схватить её, прижать к себе, пока её губы не прошепчут: «Я твоя».

Я сел напротив неё, не рядом, не близко, но достаточно, чтобы почувствовать, как её пульс бьётся в такт моему. Сердце Вилены было открыто передо мной, но я знал, что её сердце уже разорвано на части.

— Ну что ж, — раздался голос леди Хейверинг, сухой, как осенний лист. — Раз формальности соблюдены, пора решить и остальное.

Она отставила чашку.

— Когда назначаем свадьбу?

Её слова повисли в воздухе, как тяжёлая пелена.

Тишина. В глазах Вилены мелькнула тень — не отчаяния, а осознания. Она знала: чем быстрее свадьба, тем быстрее я стану для неё чужим. Окончательно. Бесповоротно.

Но Витта, моя светлая, наивная Витта, вдруг вскинула голову, её глаза засияли, как утреннее солнце.

— Как можно быстрее! — выпалила она, и её голос звенел от радости, от жажды начать новую жизнь, обрести любовь, семью. — Можно даже на этой неделе? Военным же разрешены быстрые свадьбы сразу после помолвки?

Она улыбнулась мне, и в её улыбке не было ни тени сомнения. Только доверие. Только свет. Свет, которого я не заслужил.

Я кивнул, стараясь сохранить маску нежности.

— Как пожелаете, Витта. Можно в конце недели.

— Ну что ж, — кивнула леди Хейверинг, снова беря кружку, в которую Хорас подливал чай.

Я видел, как рука дворецкого дрожала так сильно, что он чуть не пролил кипяток на пальцы госпожи.

И тогда я посмотрел на Вилену. Она молчала. Но я видел, как её пальцы впивались в скатерть, словно пытаясь удержать землю под ногами. Наши глаза встретились на долю секунды, но этого хватило.

Я увидел, как её зрачки расширились от боли, как дрогнула нижняя губа, как в горле застрял ком. Она сдалась. Она решила: «Никогда больше».

Но дракон внутри меня зарычал — не в ответ, а в вызов: «Попробуй уйти. Я найду тебя. Я заберу. Даже если придётся разорвать твою сестру — только чтобы ты стала моей».

Я отвёл взгляд, стараясь скрыть бурю внутри. Выпил глоток горького, холодного кофе, как символ моего долга.

А потом мой взгляд остановился на Вилене.

“Нет!”, — прошептал я мысленно чудовищу. — “Я не позволю! Ты этого не сделаешь!”.

"Посмотрим!", - прорычал дракон.

Глава 68

Дни потянулись, как один бесконечный день, собранный из боли, льда и пустоты. Я чувствовала, словно внутри всё выгорело от боли. Мне казалось, что я выжгла саму себя, и теперь я почти ничего не чувствую днем.

Я везде следовала за сестрой, словно хвостик, никогда не оставалась одна, избегала любых встреч, отводила глаза, словно даже один его взгляд таит в себе опасность.

В доме царила предсвадебная суета.

Утром — улыбка. Вежливость. Букеты. Каталоги. Посетители, швеи, маги, торговцы атакуют меня, как подружку невесты, ведь именно мне предстоит выбрать цвет ткани, размер цветов, волшебный салют и даже закуски.

«Какое платье выбрать на церемонию? Не слишком ли пышный шлейф? А бриллиантовая заколка — не перебор? Сестричка, подожди, помоги мне примерить!», — все голоса сливались в один единственный голос, который заглушал хотя бы на время голос моей души, голос моего тела.

Днём мне чуть легче. Солнце, гости, светская суета — всё это создаёт иллюзию нормальности. Я могла притвориться, что не умираю. Что каждую ночь моё тело не дрожит при мысли о том, что достаточно просто повернуть ручку и уйти из комнаты, чтобы снова испытать то самое блаженство, которое я чувствую в его руках, в его присутствии. Что не каждое утро я просыпаюсь с комом в горле и пустотой между рёбрами, будто сердце вынули и заменили камнем.

Но ночью…

Ночью стены тают. Маска спадает. И остаётся только я — и то, что во мне бушует.

Я долго не могу уснуть. В какой-то момент мне начинает казаться, что вокруг слишком много его запаха, голоса — в подушке, в воздухе, в шёпоте ветра за балконом. Там каждая тень шевелится, как его силуэт, и каждое дыхание кажется его шагом.

Но даже здесь я не в безопасности. Потому что он — в моих снах.

Он врывался в мои сны без спроса, без пощады. Обнимал, целовал, шептал моё имя так, как будто я — его последнее дыхание перед гибелью. И я отвечала. Отдавалась. Кричала беззвучно, впивалась ногтями в простыни, чувствуя, как его руки разрывают мою душу на части — не из жестокости, а из любви, такой безумной, что она убивает.

И когда я просыпалась — мокрая от пота и страха, что произнесла его имя вслух. С перепуганным сердцем, что кто-то услышал, понял, знает мою тайну. Дрожащая, с пересохшими губами и пульсацией между бёдер, ненавидящая себя и свое желание, я смотрела на спящую сестру и выдыхала.

Витта крепко спала. И даже если я стонала во сне, сестра не слышала.

И тогда я обнимала сестру, как символ, как знак того, ради чего я сражаюсь сама с собой, вслушивалась в ее мерное дыхание и потихоньку засыпала.

Два дня.

Всего два дня отделяли меня от того, чтобы навсегда потерять право даже думать о нём.