На золотом крыльце 4 (СИ). Страница 3

— Время и место? — спросил я.

— Заброшенный док №17 Пеллинского судоремонтного завода, знаешь, где это?

— Узнаю.

— Приходи сегодня в полночь. Не бойся, я тебя убивать не стану… Поговорим и разберемся, как мужчина с мужчиной. Как маг с магом… Оставь мою девочку в покое, слышишь?

— Пафосная дичь, — вздохнул я. — До встречи.

И отдал телефон Эльвире.

— Клавдий обещал открутить тебе голову за мою поруганную девичью честь? — глянула на меня она.

— Типа того. Пока что предложил просто поговорить, — я считал себя человеком порядочным и потому старался лишний раз не лгать. — Встретиться один на один.

Недоговаривать — другое дело. Даже — любимой девушке. Особенно — любимой девушке.

— И что ты думаешь делать? — поинтересовалась она. А потом заявила: — Если что — можешь не ходить, мне пофиг. Я не для того от них ушла, чтобы терпеть ермоловские забабоны дальше. Меня уже от них тошнит!

— Ну, пойду. Ну, поговорю, — пожал плечами я. — Будет наезжать — стану сопротивляться. Хоть Клавдий и наговорил мне какой-то бредятины, но он — твой брат, и я видел, как он о тебе заботится. Значит, глубоко внутри у него есть что-то хорошее… Наверное.

Я кривил душой, на самом деле. Историю про Ермоловых и кхазадов я помнил хорошо.

— Знаешь, — Эльвира переминалась с ноги на ногу, ей было явно неловко такое говорить. — Клавдий из тех людей, до которых действительно важные вещи доходят только через болезненный опыт. Например, до того, как он отправился в Паннонию с этой своей Селезневой, он был страшным снобом, за равных почитал только магов человеческого происхождения, да и то… А вернулся с гораздо более широкими взглядами! Алиска мне сказала по секрету, что ему там кто-то наподдал! Плохо такое говорить про родного брата, конечно, но уж как есть…

— Хотелось бы без этого как-то обойтись, конечно, — признался я.

Мне было страшновато: все-таки Клавдий очень, очень крутой, и, в отличие от меня, реально воевал. Но я в в рукаве имел не туза, а целого джокера, про который пока мало кто знал…

— Фу, — сказала Эля. — Какие противные разговоры мы с тобой ведем. Вроде вот договорились про «стань сам себе предком», а все равно — от родни никуда не деться.

— Ага! — вздохнул я. — А я все жду, когда батя объявится. Он ведь сделает это, и скоро! Есть у меня такое наитие… Пошли лучше к Лейхенбергу, он обещал какой-то кхазадский безалкогольный пунш сегодня замутить. И меня звал!

— А я не помешаю? — запереживала Эля. — Он все время ворчит, когда меня видит!

— О, нет, Эля, Тебя он сильно любит, хоть этого и не показывает.

— Да-а-а? А я думала, он ругается…

— Не-е-ет, «шёнес хенсеблюмхен» — это «прекрасная маргаритка!» — заверил ее я. — А «хуемадхен» — это «хорошая девочка».

— Хи-и-и-и-и! — мы шли и смеялись, и толкались, и кидались снежками, и были счастливы.

Глава 2

Поединок

В заброшенный док меня провел Вяземский. Это, конечно, звучит диковато, но Афанасий в зимний период взял — и пошел работать на завод. И устроил его туда я, через Фрола. Ну, как — устроил? Узнал информацию, что такой специалист там бы пригодился, и довел ее до ушей Вяземского. Он сразу офигел, конечно, а потом прикинул, посчитал деньги — и пошел на проходную договариваться о подработке.

Ну, а что? Княжич даром, что из великого клана, а на кармане свои средства иметь хочется и практиковать магию — тоже. С его специализацией на льде и холоде — предприятие готово было платить бешеные деньги! Ну, представьте, никакого обледенения на корпусах, незамерзающая гавань, и все такое… Вяземский оказался очень востребован, ему даже прозрачно намекали на контракты за пределами Пеллы — в отдаленной перспективе.

И вот теперь я следом за Афанасием шагал по почищенной от снега дорожке, вдоль административных корпусов, складских зданий и сухих доков в сторону самой дальней, забытой Богом и коллективом завода части промзоны. На молодом маге было легкое пальтишко, под ним — костюм-тройка с жилеткой и белой рубашкой. Никакого головного убора — его черные длинные волосы трепал ветер. М-да.

«Холод всегда мне был по душе!- женским голосом пропела остаточная память Руслана Королева. — Отпусти и забудь!»

Мне почему-то стало дико смешно, хотя я и не понимал причин своей веселости.

Спустя шагов двести Вяземский остановился. Развернувшись на каблуках, княжич жестом руки притормозил и меня. Мы находились у забора из ржавой сетки-рабицы, дальше громоздились только груды металла, остовы кораблей и вдалеке виднелась крыша эллинга.

— Он тебя уже там дожидается, — испытующе глянул на меня Вяземский. — Ты, Титов, конечно, парень бедовый, но это — Ермолов. Клавдий! Говорят, он семерых убил только за три года на дуэлях, и не последние маги были… Это ли не повод задуматься?

— Волнуешься за меня? — ухмыльнулся я, глядя ему в глаза.

— Вот еще! Подохнешь — я к Кантемировой снова подкатывать стану. Она ж теперь не Ермолова, почему бы и нет? — вернул мне ухмылку он.

— Скотина ты, Афанасий, — констатировал я. — Беспринципный мерзавец.

— А ты — позер и дурак, — парировал он. — И этот… Латентный парасуицидник. Продолжим выдавать очевидные вещи за оскорбления, или ты пойдешь туда и порешаешь свои вопросы?

— Пойду, — сказал я. — Если через час ни я, ни он оттуда не выйдем — сообщи, например, Борису Борисовичу.

— Сообщу. Лезть за тебя под удар Тьмы я не буду, Титов. Это ты и так понимаешь. Но к Розену в лабораторию в случае чего — доставлю, — Вяземский смотрел на меня с явным сожалением. — Дурак ты, что к нам в клан не пошел. Вяземские — нормальные. Кабальные у нас живут зажиточно, Государю мы никогда не изменяли, земли — полно… Взял бы двойную фамилию, Титов-Вяземский, были бы мы с тобой кузенами и очень влиятельными людьми…

— Я польщен, правда. Даже растроган, — снова оскалился я. — Обещаю — ваше предложение рассмотрю первым, если идея лучезарного сплочения и высокодуховного родственного единства с каким угодно кланом вообще станет для меня привлекательной. Я — сам по себе, Вяземский. При всем уважении.

— Дурак, я же говорю, — он махнул рукой и пошел прочь.

Даже странно, как порой те, кто раньше казался воплощением всего, что мы ненавидим, открываются с другой стороны. Афанасий — неплохой, просто — продукт среды, в которой воспитан. Но я-то тоже своего рода продукт! Даже — фрукт, если говорить начистоту.

— Питахайя, — сказал я вслух. — Или маракуйя.

А потом отодвинул погнутую створку ворот из металлопрофиля и прошел за ограждение. Снег тут тысячу лет никто не чистил, навалило по колено. Эдакий белый ковер — чистый, нетронутый. По воздуху, что ли, Клавдий сюда прилетел? На снегу-то следы должны были хорошо отпечататься. Хотя — с него станется. Есть же у Ермоловых эти левитирующие диски!

Я шагал по колено в снегу к доку №17, и на душе у меня было тревожно и неуютно. Уже отсюда, метров за триста, я видел этот кошмар в эфире: щупальца тьмы дергались и извивались, пронзая огромный эллинг — крытый ангар. Здоровенные такие щупальца, толщиной с мою ногу, и длиннючие — метров пятнадцать или двадцать. Это не аура, это дикая дичь просто! И я туда должен идти! Зачем мне это вообще, можно, я чай пойду пить, с баранками?

— Я вижу тебя! — раздался голос как будто из преисподней, и щупальца рванулись ко мне.

Клавдий не собирался мешкать: он решил разделаться со мной сразу, даже не выходя из укрытия. Ну, так и я в таком случае мог не миндальничать: мои руки сжались в кулаки, и эллинг тоже сжался, повинуясь движениям вездесущих серебряных нитей. С жутким стоном вмялась внутрь крыша, грохоча и разрушаясь во время движения, схлопнулись стены, поднялся пузырем пол! Жуткая какофония звуков воцарилась в заброшенной части промзоны, а я все лепил, лепил из эллинга огромный ком, сжимал его, давил, пока щупальца не исчезли совсем.