Назад в СССР: Классный руководитель 2 (СИ). Страница 33

— Ваши имена, товарищи? — спросила она вежливо.

— Олег Туманов и Борис Островой, — опередил меня Борис.

Девушка подвела нас к столику, где я увидел таблички с именами и подумал, что все предусмотрено — гостей рассаживают по их чинам. Нас с Борей, как обслугу, в самом конце зала. Я уселся за столик, в центре которого стоял хрустальный графинчик с прозрачной жидкостью, бутылка «Боржоми», графин из цветного стекла, полукругом стояли хрустальные вазочки с чёрной и красной икрой, на фарфоровых тарелках — нарезка из сыро-копчённой колбасы нескольких видов, красной и белой рыбы, красиво украшенные овощные салаты — один в виде красного рака из нарезанных помидоров, который возлежал на импровизированном «пляже» из зёрнышек кукурузы. Всё это источало такой одуряющий аромат, что хотелось съесть это все сразу, даже без хлеба. С утра я ничего не ел — не успел пообедать. А бешеная скачка по просёлочным дорогам только усугубила аппетит. Но Борис лишь наложил себе на фарфоровую тарелку салат и рыбу, а икру брать не стал. Положил кусочек красной рыбы в рот и стал меланхолично жевать.

— Ты не любишь икру? — поинтересовался я.

— Нет. Ненавижу. Тошнит от неё уже. Ешь сколько хочешь. Ещё принесут.

Я решил тоже не показывать виду, что дико голоден. Но от икры не отказался. Особенно чёрной — настоящей икры в своей жизни я не видел никогда. В советское время продавали какие-то белёсые шарики, которые зачастую сцеплялись в безвкусные твёрдые комочки. Болтали, что искусственную икру делают из нефти. На самом деле, та чёрная икра, что продавалась в магазинах, была просто из перемолотой рыбы, и с помощью каких-то ухищрений наших химических НИИ она выглядела шариками. А та, что я попробовал, просто таяла во рту. И почему-то на ум пришли строчки из юморески Жванецкого, которую гениально озвучил Аркадий Райкин — «я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет — у меня есть! Ты попробовал — речи лишился! Вкус спецфический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди.»

И я тоже лишился речи на мгновение, пока поглощал всё эти деликатесы. Нет, в моё, современное время, я бы все это смог купить без проблем. Хотя и чертовски дорого. Ну, кроме чёрной икры, конечно, которая так и оставалась искусственной. Но тут я ощутил себя реально голодранцем, которого подпустили к столу, за которым ест знать.

Прожевав несколько кусочков, Борис взял хрустальный графинчик с прозрачной жидкостью и спросил:

— Будешь?

— А это что?

— Водка. Так себе. Пить можно под закуску.

— Я не пью алкоголь, — покачал головой.

— Ну, не пьёшь, значит, не пьёшь, — Боря даже спрашивать не стал, почему я отказываюсь от водки, просто поставил на стол, наколов на вилку кусок колбасы, отправил в рот. — И мне нельзя.

Взяв со столика бутылку боржоми, Борис открыл, помотал передо мной, предлагая, когда я отказался, налил себе. А я решил попробовал, что налито в стеклянный графин — виноградный сок, настоящий, не разбавленный, словно только, что выжатый из свежих ягод.

Я уже заметил, что напротив нас, у стены установлен длинный стол, застеленный светло-бежевой льняной скатертью с бахромой. В центре, как королева, восседала Марина в открытом золотистом платье, слева ее отец, справа — муж, почему-то с такой кислой физиономией, будто сделал большое одолжение присутствующим, что пришёл на праздник. Над столом висел дугой транспарант с надписью «Поздравляем с днём рождения нашу несравненную Марину Кирилловну!», украшенный разноцветными воздушными шариками. Подняв глаза к потолку, девушка задумчиво слушала разговор мужчин и явно скучала. Ринуться к ней с цветами я постеснялся, сидел и смотрел на неё, ощущая как досадой заполняется душа, жжёт боль из-за моего унизительного положения. Марина вдруг заметила меня, расплылась в радостной улыбке, призывно помахав рукой.

— Олег Николаевич! — рядом с нашим столиком возникла фигура мужчины в роскошном тёмно-синем костюме и галстуке-бабочке — прямо вылитый метрдотель из ресторана «Яръ» начала века. — Вас приглашают. Пройдёмте.

Он провёл меня в коридор и я, прислонившись к стенке, старался унять сердце, которое колотилось у самого горла. Дверь распахнулась, выпорхнула Марина и я протянул ей букет дрожащими руками.

— Ой, какая красота! — она прижала букет, прикрыв глаза, вдохнула аромат. — Откуда вы узнали, Олег? Я обожаю эти цветы. И где вы их достали? Поверить не могу. Спасибо.

— А это вот, — я неуклюже вытащил из кармана пиджака футляр с кулоном.

— Это что? Подарок? — она нахмурилась, но открыв коробочку, вдруг замерла.

— Это маленький сувенир, ничего особенного, — выпалил я, ощущая, как жаром запылали щеки и кончики ушей. — Из коллекции моей прабабушки, она дворянкой была, — соврал я.

Дверь распахнулась вновь, вышел Мельников, подошёл ко мне, протянув руку, которую я пожал. Марина передала отцу букет и стала рассматривать кулон с таким серьёзным выражением лица, будто я предложил её купить украшение за миллион баксов.

— Я давно такой искала, — дрогнувшим голосом, наконец, прошептала она. — Это просто… — у неё сорвался голос.

Она надела кулон, опустив в нежную ложбинку, обвила меня руками за шею и поцеловала в небритую щеку, провела губами и коснулась моего рта. Но потом резко оторвалась, задышала прерывисто, кусая губы. Отпрянула, словно я обжёг её, прислонилась к стене, прижав ладони.

— Папа, ты обещал Олегу сюрприз.

— Ах, да, — Мельников на минуту исчез и вернулся с листом бумаги, протянул мне: — Только не благодарите, Олег. Тут нет никакой моей заслуги.

Я взял из его рук бумагу и замер, прочитав короткий текст несколько раз, сглотнул комок в горле. Я держал в руках, которые ходили ходуном, как у пьяного, вожделенный ордер на установку домашнего телефона.

— Не знаю, как благодарить вас, Кирилл Петрович, — пробормотал я срывающимся голосом. — Но наш дом не телефонизирован. Как это сделать?

— Ничего, перекинут кабель — «воздушку», — спокойно объяснил Мельников. — В вашем доме у некоторых есть телефоны. А благодарить меня не за что. Этот ордер был выдан вашему отцу давно, но он не захотел им воспользоваться. Как у вас дела в школе?

— Всё нормально. Были небольшие проблемы. Но после вашего звонка все решилось.

— А что были за проблемы? — мой ответ Мельникова не удовлетворил, скорее даже заинтересовал.

— Мы хотели с ребятами поставить пьесу Брехта «Трехгрошовая опера», завуч не разрешала, но, а потом директор это дело уладил.

— Пьесу Брехта? Запретила завуч? — седые брови Мельникова поднялись, глаза округлились, потом сузились. — Странно, очень странно. Как раз сейчас проходит под эгидой Министерства культуры месячник, посвящённый юбилею Брехта. Вас должны были на руках носить за вашу инициативу.

— Ну, вот так получилось.

— Вам нужна какая-то помощь в постановке?

— Да нет, мы сами справляемся. Костюмы шьём. У меня в классе ученица есть, Ксения Добровольская, она прекрасный модельер, костюмер. Ну, и декорации надо сделать. У нас в шефах мебельный комбинат на Сходне. Там постараемся заказать.

— Ясно, — Мельников задумался, подёргал себя за подбородок. — Я думаю, что смогу вам помочь.

Достал из кармана пухлый еженедельник в бордовой обложке, полистал и что-то записал туда. Меня это напрягло, постоянно быть обязанным в чем-то Мельникову совсем не хотелось.

Мы вернулись в зал, и когда я присел за наш с Борей столик, заметил, что произошла перемена блюд. Вместо красного рака из помидоров, съеденного лишь наполовину, теперь стояло несколько хрустальных мисок, наполненных салатами. Стараясь не удивляться, наложил себе из каждой. Салат из курицы с грибами, из цветной капусты и зелёного горошка, из яблок с грецкими орехами, из нежной белой рыбы, приправленной тонкими ломтиками помидоров, красного перца, кукурузы. Чего я не увидел, так традиционного салата «оливье». А вот тарелочка с золотистыми тушками шпрот как раз имелась.