Не отдавай меня ему (СИ). Страница 18

Я свободна.

Когда мы выходим, Заур проходит мимо, и на секунду его взгляд находит меня. В нём — обещание. Обещание мести. Этот взгляд впивается в меня мерзкой занозой.

Джафар-бей берёт меня под локоть, твёрдо и бережно, и помогает сесть в машину. Его прикосновение обычно заставляет меня трепетать, но сейчас я ничего не чувствую, кроме оцепенения.

Дома нас встречает Джала. Её доброе лицо полно беспокойства.

— Ну что, дочка? Как ты? — она обнимает меня, и я в этот момент так благодарна ей за участие и доброту.

— Всё закончилось, — тихо говорю.

Аиша ещё в школе. Джафар-бей коротко кивает Джале и говорит мне:

— Пойдём в кабинет.

Мы снова здесь, где всего несколько дней назад его губы коснулись моих. Теперь между нами лежит целая пропасть. Он стоит у своего стола, я — в нескольких шагах от него, у окна.

— Всё закончилось, — повторяю я, глядя во двор. — И как только я приведу в порядок документы, я уеду.

Он замирает.

— Уедешь? Куда? Это бессмысленно, Латифа. Тебе и ребёнку нужна защита. Крыша над головой.

— Я не могу оставаться здесь, Джафар-бей.

— Почему? — его голос становится жёстче. — Из-за того, что произошло между нами?

Я закрываю глаза. Да. Из-за этого. Из-за этого запретного чувства, которое обжигает меня изнутри. Из-за стыда, который я испытываю каждый раз, когда вижу его. Из-за того, что я готова забыть обо всём на свете ради его прикосновения, и это меня пугает больше, чем угрозы Заура.

— Да, — выдыхаю я, не в силах лгать. — Спасибо вам за всё, но я хочу начать новую жизнь вдали отсюда. Я написала двоюродной сестре мамы. Она согласна приютить меня на время. И я начну сначала.

Я вижу, как напрягается его тело, как он сжимает челюсть. В глазах Джафара вспыхивает боль, гнев, разочарование. Но он лишь цедит сквозь зубы:

— Я подумаю.

Хозяин дома уходит, хлопнув дверью. Я остаюсь одна в тишине его кабинета, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. Не от печали, а от опустошения.

Через несколько часов, когда я сижу в своей комнате и бесцельно листаю книгу, в доме раздаются гневные голоса. Я выхожу в холл и замираю, увидев бывшую свекровь Зулейху-ханум и золовку Зарину. Мать Джафара и Заура в гневе. Её лицо пунцово от ярости.

— Ах ты неблагодарная гадина! — она бросается ко мне, тыча в меня пальцем. — Ты довольна? Рассорила моих сыновей! Сделала их врагами!

— Мама, оставь, это была плохая идея. Джафар нам этого не простит!

— Нет, пусть она знает, что сделала!

Я отступаю, словно от удара.

— Зулейха-ханум, я…

— Молчи! Не смей мне ничего говорить! Ты разрушила мою семью! Прокляну тебя! Да сгниёт твоё чрево, раз ты не смогла дать мужу ребёнка и совратила его брата!

Её слова подобно плети бьют хлёстко и невыносимо больно. Внезапно между нами встаёт Джала. Её обычно доброе лицо сурово.

— Ханум, опомнитесь! Побойтесь Аллаха! Как вы можете говорить такое? Уходите из этого дома!

— Я не уйду! — Зулейха истерично смеётся. — Позвоню сыну! Посмотрим, кого он выгонит!

— Звоните, — спокойно говорит Джала. — Хозяин знает, где правда.

— Сын против матери не пойдёт! — кричит Зулейха, но в её голосе слышна неуверенность. — Но и я здесь не останусь, пока эта дрянь здесь. Пойдём, Зарина! А ты, — она снова смотрит на меня, — будешь жить с этим. С моим проклятием. Оно будет преследовать тебя и весь твой женский род.

Она разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что задрожали стены.

Я стою, прислонившись к стене, и дрожу. Джала подходит ко мне, пытается обнять.

— Не слушай её, дочка. Это злость говорит в ней.

— Нет, — плачу я, отстраняясь. — Джала, пожалуйста, не говори об этом Джафар-бею. Хватит с него. Он из-за меня со всеми переругался. С братом, с матерью, сестрой. Хватит. Не хочу больше ничего знать об этой семье. Завтра же уеду.

Джала хочет возразить, но видит моё лицо и лишь грустно вздыхает.

— Иди отдохни, кизим. Ты бледная, а тебе нельзя нервничать.

Я киваю и, пошатываясь, ухожу к себе. Голова раскалывается от боли, в висках стучит. Задернув шторы, ложусь в постель, надеясь, что сон принесёт забвение.

Просыпаюсь от внезапных, тянущих болей внизу живота. В комнате темно. Я вся в липком, холодном поту, меня бьёт мелкая дрожь. Я включаю ночник и не сразу соображаю, сколько времени и сколько я проспала.

И только теперь я чувствую под собой влагу, сбрасываю одеяло и вижу, как на бежевой простыне расползается и алеет кровавое пятно.

Сначала я не могу даже пискнуть. Потом воздух с силой вырывается из моих лёгких, превращаясь в дикий, животный крик, полный такого ужаса и отчаяния, что, кажется, слышен во всём доме и за его пределами.

— Джала! — кричу, вцепившись в простыню, глядя на кровь, что отнимает у меня всё будущее. — Джала, помоги!

Глава 24

Прямоугольный белый потолок. Тиканье часов на стене. Пение птиц, доносящееся из приоткрытого окна. Я лежу и смотрю, как прозрачная жидкость из бутылька по тонкой трубке стекает в мою вену. Холодная струйка внутри — единственное, что я сейчас чувствую. Внутри осталась только бездонная пустота: там, где всего несколько часов назад билось маленькое сердце, теперь нет ничего.

Джала сидит рядом на стуле. Её тёплая ладонь лежит на моей ноге поверх одеяла, мягко поглаживая.

— Девочка… — тихо говорит она, и в её голосе столько боли, что мне хочется плакать, но слёз нет. Они все вышли там, в машине, когда я кричала от невыносимой боли в животе и в душе. — Ты ещё молодая. Аллах даст тебе ещё детей, всё ещё будет в твоей жизни.

Я медленно перевожу взгляд на неё. Голос звучит ровно и глухо, будто из глубокого колодца:

— Я не хочу ничего. Только чтобы меня все оставили в покое.

Она сжимает мою ногу сильнее.

— Не говори так.

— Это правда, — шепчу я, снова глядя в потолок. — Если бы не ты, возле моей койки никого бы и не было. По факту, я в жизни была нужна только своей маме. Даже родному отцу всегда было всё равно. Он быстро женился после смерти мамы, привёл в дом другую женщину, спокойно отдал меня Зауру, когда пришло время, лишь бы сбыть с рук.

Джала качает головой, её глаза наполняются слезами.

— Джафар, как только узнал, сразу приехал. Он за дверью. Ждёт. Боится зайти.

Стоит услышать его имя, острый ледяной кол вонзается в сердце.

— Ему не надо, — выдыхаю. — Будет лучше, если он уедет. И отпустит меня. Я и так принесла ему столько бед. А он… кто бы что ни говорил, он не заслуживает этого. Он заслуживает счастья и покоя.

В этот момент в палату входит медсестра. Она улыбается мне сочувствующей улыбкой и ловко снимает капельницу. И именно в этот миг дверь снова открывается — входит Джафар-бей. Он стоит на пороге, огромный и вдруг такой неуверенный. В его глазах — буря из вины и страха. Джала молча встаёт и выходит, давая нам возможность побыть наедине. Тишина становится мучительной.

Джафар подходит и тяжело опускается на стул, который только что занимала Джала. Несколько секунд он просто смотрит на меня, а я не выдерживаю этого взгляда и отвожу глаза к белой стене. Кажется, если посмотрю на него дольше, во мне что-то окончательно надломится.

— Латифа, — зовёт он надтреснутым голосом. — Этого не должно было случиться.

Я делаю глубокий вдох, собирая остатки сил. Пришло время говорить правду. Всю.

— Ваша мама, Джафар-бей, была сегодня в доме, — начинаю я, глядя в стену. — Она прокляла меня. И весь мой род.

Я чувствую, как он напрягается. Слышу его тяжёлое дыхание.

— Я знаю, вы хотели защитить меня, — продолжаю. — Но из-за этого вы сами стали врагом для своей семьи. Для своей матери.

Говорить тяжело. Губы сухие, я облизываю их.

— Джафар-бей, я вернусь в ваш дом, соберу вещи и уеду к тёте. Мне там будет спокойнее. Вдали от всей вашей семьи.

— Нет. Нет, Латифа. Я не могу тебя отпустить. Не могу.