Башня. Новый ковчег-3. Страница 3

– Ты кто? Отвечай! – Гриша направил на Лёньку пистолет.

Два мальчишки. Один – трясущийся от страха, второй – одурманенный ненавистью и запахом крови.

– Я – Барташов… Леонид…

Кира не успела ничего ответить (хотя что она могла ответить, она даже не соображала, что тут можно соврать), как Лёнька выдал себя с головой.

– О, Игнат Алексеич, смотрите-ка, этот из Барташовых. Из тех, которых мы недавно… к стеночке, да?

– Да уймись ты, Савельев. Хватит уже, – военный подошёл к парню и, положив крепкую ладонь тому на запястье, заставил его опустить пистолет.

– Чего, уймись! – проговорил Гриша с какой-то обидой. – Он же враг. Сын врага. Их Совет приговорил. Чего их жалеть? Вон, смотрите, в каких хоромах живут. Картины у них, фортепианы всякие. Жируют тут, а мы на них вкалываем.

Гриша тряхнул светлой головой и повернулся к Лёньке. В серых глазах мелькнула злость.

– А ты видел, как внизу там? Какие там каморки у людей? Видел? – Лёнька от Гришиного голоса ещё больше съёжился. – Ни хрена ты не видел. Вон, рубашечка какая, брючки, мать твою, со стрелочками. На фортепианах играете. Да у меня в комнатуху, где я с родителями живу, даже половину этой бандуры не впихнуть. А вы их пожалели, Игнат Алексеич! Эх!

– Хватит, Гриша, – повторил военный. – Я сам его. Слышишь? Сам. Идите, я вас догоню.

Двое, Кира только сейчас обратила на них внимание, оба немолодые, один в грязной спецовке, а второй в шёлковой, явно с чужого плеча рубашке, тут же подчинились и направились к двери. Гриша же по-прежнему мешкал, сверля Лёньку злыми глазами.

– Ну, как знаете, Игнат Алексеич, – наконец отступил и он, убирая пистолет в карман штанов. – Только он всё равно враг. И все они – враги.

Игнат Алексеевич молчал. Дождался, когда хлопнет входная дверь, громко хлопнет – видимо, Гриша Савельев не пожалел молодецкой силы, – потом медленно достал из-за пояса пистолет. Поднял его и, резко развернувшись, два раза выстрелил в висящую на стене картину.

Посмотрел на Киру, в усталых глазах промелькнула боль, или Кире так показалось.

– В общем, сама придумай что-нибудь, хорошо?

Кира, поняв, о чём это он, судорожно кивнула, и Игнат, тяжело ступая, вышел вон из комнаты.

Глава 1. Кир

– Кирилл! Постой!

Кир обернулся на голос, досадливо поморщился и остановился. Чёрт, знал ведь, что надо обойти, свернуть в обход, туда, где сновали ремонтники, и стены содрогались от их перфораторов. Но поленился, отправился коротким путём, решил, что проскочит. И вот – не проскочил.

Вера Ледовская шла к нему, решительно и торопливо.

– Кирилл! Хорошо, что я тебя встретила. Привет.

– Привет, – отозвался Кир, настороженно глядя на Веру.

Он сознательно её избегал. Её и всех остальных, Марка и братьев Фоменко. С тех пор как…

«Чёрт её принёс», – подумал он тоскливо.

– Ты что, избегаешь нас? – Вера словно прочитала его мысли, и Кир поёжился под её пристальным взглядом. Сейчас она была похожа на своего деда, легендарного генерала. Такие же холодно-серые, проникающие насквозь глаза и голос – не говорит, а приказы раздаёт.

– Почему избегаю? Просто дел много…

Кир отвёл глаза и уставился в пол.

– Какие у тебя, интересно, дела? – Вера прищурилась. – В больнице никого не осталось, кроме наших стариков. А туда ты как раз и носа не кажешь, пока мы там.

– Мне Анна Константиновна поручение дала… – Кир пытался придумать какой-нибудь предлог, но с этим у него было туго.

– Какое поручение?

– Не твоё дело, – грубо огрызнулся он, так и не найдя никакого предлога.

Так было всегда – едва Кир чувствовал опасность или неловкость, он сразу начинал хамить. Вот и сейчас, он засунул руки в карманы, ухмыльнулся и нагло уставился в стальные Верины глаза. А ведь он, в сущности, ничего не имел против этой девчонки, она ему даже нравилась, как и все они, вся их компания. Но в сложившихся обстоятельствах он просто не мог заставить себя с ними общаться.

Вера несколько секунд сверлила его глазами, словно пытаясь прожечь в нём дыру, через которую на свет божий вылезут его мысли и мотивы поступков, потом вдруг отступила.

– Ладно, мне в принципе плевать на твои дела. Я не про это хотела с тобой поговорить…

Кир напрягся. Его ухмылка стала ещё более наглой, и он даже почувствовал неодолимое желание сплюнуть прямо под ноги Вере. Он знал, о чём она хочет с ним поговорить. Точнее, о ком. Знал и отчаянно боялся этого разговора.

– Ты почему к ней не зашёл? – в лоб спросила она.

В этом была вся Вера – никакой дипломатии, никаких хитрых подходов и вступительных речей. Только напор и грация танка, рвущегося в атаку. Выстрел в упор и полное отсутствие жалости к врагу.

– К кому, к ней?

– Не корчь из себя идиота, – тут же бросила Вера. – К Нике, конечно. Ты хоть представляешь, каково ей сейчас?

Кир представлял. Каждую ночь представлял, лёжа без сна в своей спальне в родительской квартире. И каждый день тоже представлял, слоняясь почти без дела по развороченной и наполненной строительным мусором больнице. Каждый час, каждую минуту. Думал о том, как она там, его Ника. Ему даже не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть её лицо – оно и так стояло перед глазами. Бледное, с едва заметными тенями под глазами и выцветшими веснушкам, искажённое болью и страданием.

Но самым мучительным было то, что он понимал, как легко, несколькими словами он может отогнать эту боль от Ники. Две-три фразы, и Никины глаза снова засияют, появятся искорки-смешинки, и на любимом лице заиграют солнечные веснушки. Всего-то две-три фразы…

– Без меня там утешитель найдётся, – пробурчал Кир.

– Понятно.

Вера поверила. Вероятно, ещё и потому, что тут Кир не врал. Осознание того, что сейчас рядом с Никой не он, Кир, а какой-то непонятный Стёпка, добавляло изрядную порцию болезненных ощущений в тот коктейль из эмоций, который Кир мучительно цедил последнюю неделю.

– Кирилл, ну как ты не поймёшь, что сейчас не время для глупой ревности. Наоборот, именно сейчас ты ей нужен.

– Нужен я ей, как же, – Кир горько усмехнулся.

– Нужен, – убежденно проговорила Вера.

– Это она тебе сама сказала?

– Ты сам знаешь, она такое сама не скажет…

Кир молчал, насупившись. Да, сейчас он выглядит перед Верой ревнивым, обиженным и эгоистичным придурком. Ну и пусть. Пусть. Знала бы она… В мозгу опять калейдоскопом закрутились события: разрушенная платформа, Савельев в бреду, тонкий голос Егор Саныча: «я – врач!», Сашка – ни кровинки на лице, и хитрые, умные и жёсткие глаза Литвинова…

Та страшная ночь, с изматывающей беготнёй по лестницам, с липким страхом, запустившим свои щупальца за воротник, с чужими, навсегда остекленевшими глазами, с запахом крови и пота, сменилась тусклым утром – полусном, полуявью, полубредом.

Кир, очнувшись, вынырнув даже не из сна, а из какой-то фантасмагории, куда погрузилось его усталое сознание, и, сидя на жёстком стуле в полутёмном коридоре, совершенно один, долго не мог сообразить, что происходит. Сидел и тупил, уставившись в стену напротив, скользил растерянным взглядом по трещинам на отслаивающейся и вздувшейся краске. А потом случайно сунул руку в карман, и его обожгло, оглушило, как от звонкой пощёчины – фотография!

Он ни капли не сомневался в том, где, в каком месте он её обронил, потому что отчётливо помнил, как инстинктивно нащупал фотографию в кармане, когда они с Сашкой примчались на двадцатый и занырнули за неработающие арки-металлоискатели. Тогда фотография ещё была с ним, а значит…

И снова привычно замелькали лестницы и этажи.

Кир едва ли отдавал себе отчёт, зачем в то утро он опять помчался на Северную станцию. Что в нём было такого, в этом маленьком кусочке пластика с отпечатанной фотографией серьёзной и чуть сердитой девчонки, у которой и всей красоты-то – одни веснушки, но что-то, наверно, было, что заставляло вот так сорваться с места и нестись туда, куда нестись бы совсем не стоило.