Прошивка. Глас урагана. Полное издание. Страница 5
Саре интересно, что видели его цейсовские глаза. Видели ли они рентгеновские вспышки, последовавшие за ними запуски глыб весом в десять тысяч тонн с помощью орбитальных двигателей, которые прорывались сквозь атмосферу и обрушивались на города Земли? Искусственные метеориты, каждый обладающий мощью ядерного взрыва, сначала упали в восточном полушарии, на Момбасу и Калькутту, и к тому времени, когда планета повернулась и мишенью стало уже западное полушарие, Земля сдалась – но орбитальные компании посчитали, что Запад недостаточно хорошо их понял, и камни упали снова. Сбой в системе связи, так это объяснили. Миллиарды людей на Земле прекрасно понимали, что произошло на самом деле.
Саре тогда было десять. Когда три огромные глыбы уничтожили Атланту и убили ее мать, девочка находилась на экскурсии в Молодежном Реабилитационном лагере близ Стоун-Маунтин. Ее восьмилетний брат Дауд остался под развалинами, но соседи услышали его крики и смогли его вытащить. Потом Сара с братом очень долго скитались по приютам, а затем оказались в Тампе у отца, которого не видели и не слышали с тех пор, как Саре исполнилось три года. Социальный работник вел девочку за руку по обветшалой лестнице, а Сара сжимала ручонку Дауда. В коридорах воняло мочой, на втором этаже, у лестницы валялась расчлененная кукла, разломанная на кучу кусков, подобно всем нациям Земли, подобно жизням множества людей. Когда дверь квартиры отворилась, она увидела мужчину, глаза которого слезились от выпитого алкоголя, а рубашка была покрыта пятнами пота. Незнакомец скользнул непонимающим взглядом по Саре и Дауду, а потом уставился на социального работника. Тот вручил ему документы и сказал:
– Это ваш отец. Он о вас позаботится. – А затем выпустил руку Сары.
Сказанное оказалось ложью лишь наполовину.
Она смотрит на выцветшие фотографии в пыльных рамках, на мертвых мужчин и женщин с металлическими цейсовскими глазами. Морис оглядывается на них. Он заблудился в воспоминаниях, и кажется, что он хочет заплакать; но глаза его теперь смазываются лишь силиконом, а слезные протоки пропали вместе с мечтами – и у него, и у еще миллиарда людей, которые надеялись, что орбиталы помогут улучшить их жизнь, а теперь у них всех осталась всего одна надежда – хоть как-то выбраться наружу, в холодный, идеальный кобальт неба.
Саре очень хотелось и самой уметь плакать – по умершей надежде, оставшейся в фотографиях на стенах и обрамленной черным; по себе и Дауду; по разбитым мечтам, к которым стремятся все земные твари, да даже по зацеперу, который увидел шанс сбежать, но не оказался достаточно умен, чтобы выйти из игры начатой его надеждами. Но слезы давно высохли, и на их месте застыло стальное желание – желание, роднящее всех, кто выходит из земной грязи, всех мальчишек и девчонок – грязнуль, как их презрительно зовут орбиталы. И чтобы добиться того, о чем она мечтает, нужно желать этого намного сильнее, чем остальные, и она должна быть готова сделать то, что необходимо для этого, – или, если понадобится, позволить это сделать с собой. Она вспоминает о Ласке, и рука невольно поднимается к горлу. Нет, сейчас не время для слез.
– Ищешь работу, Сара?
Это говорит доселе молчавший мужчина, сидевший в конце бара, подходит ближе и кладет руку на спинку стула. Он улыбается так, как будто не привык это делать. Она, прищурившись, бросает на него косой взгляд и делает нарочито долгий глоток.
– Я работаю по другому профилю, белый воротничок.
– У тебя хорошие рекомендации. – Его голос походит на наждачную бумагу. Услышишь его раз – и больше не забудешь. И кажется, ему никогда не приходилось этот самый голос повышать.
Она смотрит на него и делает новый глоток.
– И кто мне их дал? – спрашивает она.
Улыбка исчезла. Теперь на его неприметном лице проявилась настороженность.
– Гетман, – говорит он.
– Михаил? – уточняет она.
Он кивает.
– Меня зовут Каннингем.
– Не возражаешь, если я позвоню Михаилу и спрошу его лично? – говорит она. Гетман контролирует всех посредников в этом городе, и она порой с помощью Ласки выполняет его поручения. Саре совсем не нравится мысль о том, что ее имя полощут среди незнакомцев.
– Как угодно, – говорит Каннингем. – Но сначала я хотел бы поговорить с тобой о работе.
– Я сюда хожу не для того, чтобы работать, – отвечает она. – Встретимся в десять в «Пластиковой Девчонке».
– Это не то предложение, которое может подождать.
Сара поворачивается к нему спиной и смотрит в металлические глаза Мориса.
– Этот человек, – говорит она, – мне мешает.
Выражение лица Мориса не меняется.
– Вам лучше уйти, – говорит он Каннингему.
Сара не смотрит на Канингема, но даже краем глаза замечает, что он похож на разворачивающуюся пружину. Кажется, он даже стал выше, чем был мгновение назад.
– Могу ли я сперва допить? – спрашивает он.
Морис, не опуская глаз, лезет в кассу и бросает на темную поверхность барной стойки купюры:
– Выпивка за счет заведения. Убирайтесь отсюда.
Каннингем ничего не говорит, и лишь молча, спокойно смотрит в немигающие металлические глаза.
– Таунсенд, – говорит Морис.
Это кодовое слово и одновременно имя генерала, который когда-то повел его против орбиталов и вспышек их разрушающей энергии. Электроника «Голубого Шелка» распознает команду, и из-за зеркал бара появляются скрытые до этого орудия, изготовленные к бою. Сара поднимает глаза. Военные лазеры, думает она, купленные на черном рынке или у кого-то из старых резаков Мориса. Сейчас ее больше всего беспокоит вопрос, есть ли в баре достаточно мощный источник питания или это просто блеф.
Каннингем стоит неподвижно еще каких-то полсекунды, затем поворачивается и покидает «Голубой Шелк». Сара на него не оглядывается.
– Спасибо, Морис, – говорит она.
Морис грустно улыбается.
– Черт возьми, леди, – говорит он, – вы постоянный клиент. Кроме того, этот парниша был на орбите.
Сара задумывается.
– Он из компаний? – спрашивает она. – Ты уверен?
– Иннес. – Морис произносит еще одно имя из прошлого, и лазеры прячутся на место. Он протягивает руку и забирает деньги со стойки. – Я не говорил, что он из компаний, Сара, – говорит он, – но он был на орбите. Совсем недавно. Если у вас есть глаза – это видно по тому, как они ходят. – Он подносит корявый палец к голове. – Вестибулярка, понимаете? Гравитация, создаваемая центробежной силой, отличается от обычной. Требуется некоторое время, чтобы привыкнуть.
Сара хмурится. Какую работу хочет предложить этот человек? Наверняка что-то важное, что-то настолько важное, что заставило его спуститься в атмосферу, нанять девчонку из «грязи» и ее Ласку? Ну, это маловероятно. Хотя… Он либо придет в «Пластиковую Девчонку», либо нет. Не стоит и думать об этом. Она переступает с ноги на ногу, и мышцы ноют от боли даже несмотря на эндорфиновый туман, затмевающий разум. Она толкает по стойке свой стакан.
– Пожалуйста, налей еще, Морис, – говорит она.
Медленно и грациозно, как он, должно быть, двигался в высоком небе, где вечно мерцают ночные звезды, Морис поворачивается к зеркалу и тянется за ромом. Даже в этом простом жесте скользит грусть.
¿VIVE EN LA CIUDAD DE DOLOR? ¡DEJENOS MANDARLE A HAPPYVILLE! [1]
– «Пойнтсман Фармацевтикалс АГ»
Направляясь домой, она садится в такси и называет водителю адрес, чувствуя затылком спокойный взгляд Каннингема. Тот стоит через дорогу напротив, под навесом, делая вид, что читает объявление в витрине магазина. Насколько она себе напакостила? Она не оборачивается, чтобы проверить, заметил ли он ее тревогу по поводу правильности своих действий, но почему-то ей кажется, что даже если и так, то выражение его лица не изменилось.
В двухкомнатной квартире, в которой она живет с Даудом, постоянно что-то жужжит. Неизбывно жужжат кулеры и рециркуляторы, и в их хор вплетают свой гул маленькие светящиеся роботы, которые беспорядочно снуют по комнатам, вытирая пыль и полируя полы, всасывая насекомых и пауков и убирая паутину из углов. У Сары стоит в гостиной скромная компьютерная дека, и Дауд подключил к ней огромную аудиосистему с шестифутовым экраном, на котором можно просматривать видео. Сейчас все это включено и по монитору беззвучно ползут сгенерированные компьютером цветные узоры, одновременно транслируясь, с помощью лазера, на потолок и стены. Паттерны постепенно краснеют, и стены начинают гореть холодным безмолвным огнем.