Император Пограничья 11 (СИ). Страница 48

Михаил нахмурился, поправляя кобуру пистолета.

— Воевода, может, не стоит одному?

— Хозяин этого дома слишком умён для грубых методов, — усмехнулся я.

Секретарь, сделав вид, что не услышал мои слова, провёл меня через массивные двери из тёмного дерева и удалился.

Пентхаус поражал не показной роскошью старых денег, а изысканной современной магической эстетикой. Стены из умного стекла меняли прозрачность, подстраиваясь под освещение. В воздухе парили иллюзорные проекции — новостные ленты, биржевые котировки, карты Содружества. Мебель из чёрной кожи и хромированной стали соседствовала с артефактами последнего поколения. На стеллажах вместо книг — ряды записывающих кристаллов.

— Маркграф! — из глубины помещения вышел хозяин апартаментов.

Александр Сергеевич Суворин оказался именно таким, каким я видел его на снимках в Эфирнете. Светловолосый мужчина лет сорока со щегольскими усами, острыми чертами лица и вкрадчивыми манерами опытного манипулятора. Дорогой костюм сидел безупречно, запонки с рубинами поблёскивали в свете кристаллов. Но главное — глаза. Холодные, расчётливые, оценивающие. Взгляд человека, привыкшего видеть людей насквозь и использовать их слабости.

— Александр Сергеевич, — я сдержанно кивнул.

— Прошу, располагайтесь, — медиамагнат жестом указал на накрытый стол у панорамного окна. — Надеюсь, вы не откажетесь от ужина? Мой повар — настоящий виртуоз.

Мы сели друг напротив друга. Вид на ночной Смоленск впечатлял — огни города расстилались до горизонта, мерцая как россыпь драгоценных камней.

— Блестящее интервью, — начал Суворин, разливая вино по бокалам. — Вы загнали Марину в угол её же методами. Не каждому это удаётся.

— Сорокина профессионал, — ответил я нейтрально, пробуя вино. Превосходное, разумеется. — Просто сегодня удача была на моей стороне.

— Скромничаете, — усмехнулся медиамагнат. — Запись разговора с Крамским — это мастерский ход. К утру вся страна будет обсуждать угрозы главы Академического совета.

Каждое слово он произносил с лёгкой иронией, словно мы обсуждали театральную постановку, а не реальные события. Я мысленно анализировал его манеру — слишком расслаблен для простой беседы, слишком внимателен для праздного любопытства.

Мы ужинали, обсуждая какие-то мелочи. Мой визави явно не спешил затрагивать главную тему, ради которой меня сюда и пригласили. Когда с горячим было покончено, Суворин промокнул губы салфеткой и задумчиво повертел в пальцах бокал.

— Знаете, маркграф, за ужином сложно вести серьёзный разговор. Слишком много отвлекающих факторов, — он поднялся, жестом приглашая следовать за ним. — Предлагаю продолжить за более… медитативным занятием.

Собеседник подошёл к журнальному столику, на котором лежала шахматная доска.

— Прошу, располагайтесь, — он жестом указал на кресло. — Надеюсь, вы играете?

Я сел, изучая позицию. Белые теснили чёрных, но у тех оставался неочевидный ход конём.

— Интересная партия, — заметил я. — Чья?

— Воспроизвожу по памяти, — Суворин разливал вино по бокалам. — Знаете Павла Ягужинского? Талантливый был человек. Лет пятнадцать назад метеором взлетел — из мелких дворян в советники князя Рязанского. Все газеты о нём писали.

Температура в комнате едва заметно понизилась — кристаллы климат-контроля приглушили свечение. Я почувствовал лёгкое магическое прощупывание — Суворин проверял мой резерв. Ответил тем же, касаясь его ауры краем восприятия. Магистр третьей ступени, в шаге от становления Архимагистром… Стихия… песка. Как любопытно. Очень узкая и необычная специализация.

— И что с ним стало? — спросил я, делая глоток вина. Великолепное, с едва уловимой горчинкой.

— О, банальная история. Решил, что достаточно силён для самостоятельной партии. Отказался от… покровительства Смоленска. — Суворин передвинул белого слона. — Через полгода его обвинили в растрате. Доказательства появились в прессе внезапно. Все каналы, все газеты — синхронно. Покончил с собой, не дождавшись суда.

Демонстрация силы. Классический приём — показать возможности, намекнуть на угрозу, предложить альтернативу.

— Печальная история, — я изучил доску и сделал ход конём, открывая неожиданную атаку на короля.

Суворин приподнял бровь.

— Вы видите неочевидные ходы. Это редкость. Кстати, попробуйте вино ещё раз. Оно раскрывается постепенно.

Я сделал второй глоток. Горчинка усилилась, но появились новые ноты — что-то пряное, тревожное.

— Урожай 1756 года, — продолжил медиамагнат. — С виноградников, которые теперь на дне Чёрного моря. После того эксперимента с Бездушными в Херсоне вся береговая линия изменилась. Князь Потёмкин коллекционирует такие вина. Говорит, в них есть привкус истории. Истории о том, как неконтролируемые эксперименты приводят к катастрофам.

Освещение в комнате стало теплее — золотистые блики заиграли на хрустале. Очередная магическая проверка, на этот раз тоньше — Суворин пытался нащупать эмоциональный фон.

— Но вы ведь не о вине хотели поговорить, — заметил я.

— Вы правы. У нас с вами больше общего, чем кажется. Мы оба понимаем силу информации. Оба умеем использовать слова как оружие. Меня интересует образование, — внезапно заявил он. — Точнее, ваш эксперимент в Угрюме. Смоленская академия тоже экспериментирует — у нас есть программа для одарённых простолюдинов. Маленькая, всего тридцать мест, но результаты впечатляющие.

Он сделал ход ферзём, прикрывая короля.

— И вы хотите расширить программу? — я не спешил с ответным ходом.

— Я хочу предложить сотрудничество. Дружбу… Образовательный мост Смоленск-Угрюм. Обмен студентами, преподавателями, методиками. Смоленская академия получает практический опыт, Угрюм — академическую легитимность. Князь Потёмкин готов лоббировать проект на уровне Содружества.

«Дружба….» Я мысленно усмехнулся. Забавно, как резко взлетели мои акции после недавних событий. Сначала Старицкий с его реформаторским крылом, потом Посадник со своими торговыми интересами, а теперь вот Суворин от имени Потёмкина. Все внезапно захотели стать моими лучшими друзьями. Словно я из захудалого воеводы превратился в самую перспективную инвестицию Содружества. Впрочем, популярность — оружие обоюдоострое. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

— Щедрое предложение. Что взамен?

Суворин улыбнулся, передвигая пешку.

— Консультации. Возможно, иногда небольшие услуги. Время от времени. По вопросам… образовательной политики. Ваше мнение очень ценно для тех, кто думает о будущем.

Слишком расплывчато. Он что-то недоговаривает.

— Кстати, — собеседник наклонился вперёд, понизив голос. — Как жест доброй воли. Сегодня днём ко мне обращался Крамской. Просил начать масштабную кампанию по вашей дискредитации. Обещал серьёзные деньги и связи.

— И вы отказали? — я приподнял бровь.

— Пока думаю, — медиамагнат загадочно улыбнулся. — Но склоняюсь к отказу. Крамской — вчерашний день. А вы, маркграф, — будущее.

Ложь. Искусная, почти неуловимая, но ложь. В интонации промелькнула фальшивая нота. Истинный мотив глубже. И тут меня осенило — Потёмкин. Князь Смоленский стоит за Сувориным, а сейчас через своего человека пытается получить рычаги влияния на потенциального лидера реформаторов.

— Знаете, что самое сложное в шахматах? Не увидеть выигрышный ход — а решить, когда его сделать. Слишком рано — противник успеет защититься. Слишком поздно — позиция изменится. Крамской сделал свой ход слишком поздно. Его позиция уже рухнула.

Я взял чёрную ладью и неожиданно поставил шах.

— А ваш князь? Его позиция прочна?

Глаза Александнра сузились. Магическое давление усилилось — уже не проверка, а демонстрация силы. Я ответил тем же, и хрустальные бокалы едва слышно зазвенели от напряжения.

— Князь Потёмкин играет длинную партию. Он думает не ходами, а эпохами. Некоторые его… исследовательские проекты рассчитаны на десятилетия вперёд. И в его расчётах вам, маркграф, отведена важная роль.