Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ). Страница 51

Внезапно Елизар, наш безмолвный лесной дух, шедший впереди, остановился на тропе и поднял руку, призывая к тишине. Его жест, резкий и властный, мгновенно вернул всех из полудремы усталости в состояние боевой готовности. Мы замерли, превратившись в тени. В ночном лесу любой звук мог означать смерть.

— Что там, отец? — беззвучно приблизившись, прошептал я.

Старовер стоял, опираясь на свой посох, и смотрел куда-то вбок от тропы, туда, где сквозь густые ели виднелась тёмная, маслянистая полоса воды. Он не ответил сразу, лишь наклонил голову, прислушиваясь к ночи.

— Слышишь, Андрей Петрович? — наконец проговорил он. — Река. Та самая, что все прииски Рябова поит.

Я вслушался. Монотонный шум текущей воды, который до этого был лишь фоном, теперь обрёл детали. В нём действительно слышалось что-то необычное — словно глухие, ритмичные удары сердца гиганта.

— Плотина там стоит, — Елизар потёр седую бороду, и в его выцветших глазах появился задумчивый, хитрый огонёк. — Старая ещё, при прежних хозяевах строенная. Рябов её чинил, укреплял, инженера из города выписывал. Без неё все его прииски вниз по течению — как без рук. Вода-то вся оттуда идёт. И на промывку, и на быт, и на что хошь.

В моей голове будто вспыхнула молния, осветив новую, дерзкую до безумия схему. Я уставился на старика, а в мозгу уже проносились варианты, расчёты, риски. Это был шанс. Шанс, который выпал прямо сейчас.

— Далеко она?

— Час ходу. Может, полтора, — старовер кивнул в сторону реки. — Если напрямую через лес резать.

— Игнат, — я повернулся к нему, и мой бывший унтер-офицер, увидев выражение моего лица, понял всё без слов. Его собственное лицо окаменело.

— Нет, командир, — он решительно покачал головой, его голос был тихим, но твёрдым, как сталь. — Мы на ногах больше суток. Люди вымотаны до предела. Мы несём золото. Целое состояние. Наша задача — донести его до лагеря и самим добраться живыми. Любая задержка, любой лишний шаг — это риск, на который мы не имеем права.

Он был прав. Абсолютно прав с точки зрения военной тактики и здравого смысла. Мы выполнили задачу, взяли добычу, нужно было отходить, растворяться в ночи. Но я видел ситуацию иначе. Мой мозг из XXI века, привыкший к другим категориям, кричал, что сейчас нельзя останавливаться. Мы сейчас были как боксёр, нанёсший сокрушительный удар. Противник качается, он оглушён, дезориентирован. И вот сейчас, пока он не пришёл в себя, нужен второй удар. Короткий, точный, в солнечное сплетение. Чтобы свалить наповал.

— Мы отрезали ему палец, Игнат, — возразил я, стараясь говорить так же спокойно. — А нужно бить в сердце. Этот прииск — мелочь, царапина. Завтра он пригонит туда новых работяг с новым инструментом. А вот главный его прииск, тот, что кормит всю его свору, — он работает. И пока он работает, Рябов будет на коне.

— Елизар, — я вновь повернулся к старообрядцу. — Если эту плотину… повредить. Что будет?

Он прищурился, соображая.

— Повредить-то можно по-разному. Если так, чтоб насовсем — взорвать, скажем, — то Рябову полгода восстанавливать. Но шуму будет — на весь уезд. А если… — он замолчал, его взгляд стал отсутствующим, он явно прикидывал что-то в уме. — А если хитро сделать… Подрубить опоры. Не все, а те, что главные. Чтобы при малой воде, сейчас, она держала. А когда воды станет больше…

— Сама рухнет, — закончил я за него.

— Сама, — кивнул Елизар. — Как от старости. Или от сильного ливня. Рябов и доказать не сможет, что её кто порушил.

— А когда воды-то больше станет, отец? — с надеждой спросил я. — Не весеннего же паводка нам ждать⁈

Елизар впервые за всё время нашего знакомства открыто улыбнулся одними глазами и кивнул в сторону вершин, скрытых ночной мглой. Я посмотрел, но кроме темноты ничего не увидел.

— И что там, Елизар?

— Ветер поменялся, не чуешь? С верховьев тянет. И звёзд там не видно. Тучи. В верховье реки дождь пойдёт вот-вот. Сильный. Я по запаху слышу. И к утру воды будет в два, а то и в три раза больше. Как раз хватит, чтобы помочь брёвнам устать.

Игнат тяжело вздохнул. Он понял, что я уже принял решение.

— Это авантюра, командир. Большой риск. Если нас застукают на плотине… Это не прииск с тремя охранниками. Это стратегический объект. Там может быть серьёзная охрана.

— Не застукают, — отрезал я. — Сейчас глубокая ночь. На том прииске, что мы разгромили, — паника. Рябов узнает о нападении не раньше утра. И все его силы будут брошены на погоню за нами, на поиски золота. Ему и в голову не придёт, что мы в этот момент будем рушить опоры его плотины. У нас есть окно. Несколько часов. Елизар, ты можешь довести нас до этой плотины так, как ты говорил — напрямую? Чтобы обойти все тропы и возможные дозоры?

— Могу, — просто ответил старик.

— Тогда идём. Игнат, ты с волками и золотом идете к лагерю. Дорогу помнишь?

Он кивнул.

— Хорошо. А мы сделаем Рябову ещё один сюрприз. Кремень — ты с нами.

Игнат хмыкнул, но в его глазах появился знакомый хищный огонёк.

— Ну раз так… Удачи тебе, командир. Будем ждать тебя.

Волки коротко кивнули. Мешки с золотом перекочевали на плечи тех, кто уходил. Игнат встал во главе отряда.

Нас осталось трое. Старовер повёл нас не по тропе, а напрямик. Шли молча, быстро. Усталость отступила, её место заняло напряжённое возбуждение. Шум реки нарастал.

Плотина появилась внезапно. Мы вышли на скалистый уступ, и передо мной открылась картина, от которой перехватило дыхание. Внизу, зажатая между двумя скалами, чернела старая плотина. Она была сложена из огромных, потемневших от времени брёвен. Вода бурлила, ударяясь о них, и этот глухой, мерный рокот наполнял ночной воздух.

— Вот она, — прошептал Елизар. — Рябов её три года назад чинил. Инженера даже из города выписывал. Без неё все его прииски вниз по течению — мертвы.

Я медленно изучал конструкцию. Мой мозг, привыкший к анализу технических систем, быстро вычленил слабые места. Всю нагрузку несли шесть центральных опор — толстенные стволы лиственницы. Если убрать их или хотя бы критически ослабить…

— Кремень, есть топор?

— Есть, — он похлопал по топору за поясом.

— Нам нужно аккуратно перерубить. Желательно тихо.

Мы натянули верёвку от берега до ближайшей центральной опоры. Я, взяв топор, первым полез в воду. Ледяная, горная вода обожгла тело, течение норовило сбить с ног. Добравшись до опоры, я обнял её, чувствуя под щекой шершавую, холодную кору.

Дерево было твёрдым, как камень. Топор кое-как вгрызался в бревно. Пот смешивался с ледяными брызгами.

— Меняемся, командир! — через десять минут крикнул Кремень. — Ты же посинел уже!

Я и не заметил, как начал замерзать. Руки онемели, зубы выбивали дробь. Я передал топор ему и выбрался на берег. Мы менялись, работая как проклятые, сцепив зубы, стараясь рубить как можно тише. Елизар сидел на берегу, грея у маленького, бездымного костра воду в котелке, чтобы мы могли отогреться.

К рассвету мы подрубили первую опору почти до середины, так, что не видно было с берега, но изнутри зияла белая рана, уходящая в самое сердце ствола.

— Не успеем вторую, командир, — Игнат показал на восток, где небо начинало сереть. — Светает. А вода уже прибывает.

Он был прав. Уровень воды незаметно поднялся.

— Тогда делаем по-другому, — я огляделся. — Вон та опора, справа. Видите, она уже подгнившая снизу? Рябов её новыми подпорками укрепил. Мы эти подпорки уберём. А саму опору подрубим несильно. Когда центральная рухнет, вся нагрузка пойдёт на неё. И она не выдержит.

Мы быстро выбили новые подпорки, а трухлявую опору подрубили по диагонали. Когда мы закончили, небо на востоке уже розовело.

— Всё, — сказал я, выбираясь на берег в последний раз. — Уходим. Быстро.

Мы свернули верёвку и затоптали следы. Елизар вывел нас обратно на скалистый уступ, откуда открывался вид на ущелье. Мы залегли, закутавшись во всё, что у нас было, и ждали.

Солнце вставало. Тайга просыпалась. Вершины были затянуты густыми черными тучами — там явно шел дождь. Вместе с рассветом начала прибывать вода. Я видел, как её уровень у плотины стал медленно подниматься. Напор на плотину возрастал. Вдруг я услышал низкий, протяжный гул. Будто стонал гигантский зверь. Это гудела плотина.