Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ). Страница 27

— Значит, они знают, — констатировал я очевидное.

Я подошел к ящику, где теперь хранились камни, и вытащил из-под него доску. Под ней был второй тайник, о котором знал только я. В нем лежала пачка ассигнаций, вырученных Елизаром. Наш военный бюджет.

— Вот деньги. Много, — сказал я Игнату. — Твоя задача — найти людей. Не работяг. Солдат. Отставных, списанных по ранению, без дела — неважно. Главное, чтобы они умели держать в руках ружье и знали, что такое приказ. Обещай им хорошее жалованье, кров и еду. Нам нужно минимум десять человек. Десять штыков.

Игнат взял деньги, и его глаза загорелись холодным огнем. Это была задача по его душе. Не торговать, не прятаться, а формировать боевое подразделение.

— И второе, — продолжал я. — Оружие. Не два ружья, а десять. Лучше — больше. Винтовки, штуцеры — все, что сможешь найти. Порох, свинец. Если нужно, давай взятки. Покупай у армейских каптенармусов, у кого угодно. Мне нужен арсенал.

— Но, командир, это займет время, — трезво заметил Игнат. — Неделю, не меньше. А они могут напасть в любую ночь.

— Знаю. Поэтому, ты пойдешь только послезавтра. А завтра мы будем делать ближнюю линию обороны. А пока тебя не будет, мы будем играть в спектакле. Мы покажем им то, что они хотят видеть — страх и растерянность.

Ночь после находки самородка стала первым боевым дежурством. Я разделил всех мужчин, включая Степана и себя, на смены. По два часа каждый. Мы не просто сидели у костра. Мы заняли позиции по периметру, в темноте, с заряженными ружьями, сливаясь с лесом. Я показал им, как не смотреть в одну точку, а сканировать местность, Елизар объяснял как слушать лес, как отличать треск ветки под лапой зверя от шага человека.

Эта ночь изменила все. Артельщики, еще вчера бывшие просто работягами, превращались в гарнизон осажденной крепости. Страх никуда не делся, но он переплавлялся в холодную, сосредоточенную злость. Они защищали не просто свою жизнь. Они защищали свое право на честный труд, свое будущее, которое теперь имело вес, цвет и сияние чистого золота.

Следующий день превратился в театр абсурда. Я отдал приказ работать спустя рукава. Мужики, не понимая моего замысла, но доверяя мне, слонялись по поляне, вяло перебрасывали камни, то и дело с опаской поглядывая на лес. Я сам играл роль растерянного хозяина: ходил из угла в угол, хмурил брови, показательно ругался со Степаном из-за какой-то мелочи. Наши невидимые зрители должны были видеть картину распада, страха и неуверенности. Пусть думают, что мы сломлены и напуганы. Пусть расслабятся.

Возле дома же собрал мужиков: Игната, Елизара с Фомой, Егора и Михея. Делая вид, что пьем чай, стал объяснять задачу.

— Внешний периметр с ловушками — он для шума, для дизориентации врага — объяснял я шепотом, чертя прутиком на земле. — Чтобы предупредить и напугать. Нам же нужно сделать ближний рубеж — через который пройти живым было бы сложно.

Я объяснил что нужно сделать и мы парами попеременно уходили в лес для осуществления задуманного.

Мы копали настоящие «волчьи ямы», но уже не для того, чтобы просто задержать. На дно каждой мы вбивали заостренные, обожженные на костре колья, густо смазанные болотной грязью для верной заразы. Сверху — тонкий настил из веток, присыпанный листьями и землей. Шаг — и ты уже не боец, а кусок мяса, воющий от боли на дне ямы. Мы располагали их в шахматном порядке на самых широких и удобных для атаки участках.

Но главной моей задумкой были самострелы. Примитивные, но смертоносные устройства. Игнат, с его солдатской смекалкой, мгновенно ухватил суть. Мы брали тугой, гибкий тис, который показал Елизар. Закрепляли его между двух деревьев, как арбалет. Тетиву делали из воловьих жил, которые нашлись у Елизара в телеге. В качестве стрелы использовали заостренную ровную ветку с запястье толщиной. Присоединили к этому агрегату с помощью простого спускового механизма, тонкую, почти невидимую бечеву, которую протянули через всю тропу.

— Они пойдут ночью, гуськом, друг за другом, — шептал я, пока Игнат и Егор натягивали очередную тетиву. — Первый зацепит веревку. Копье ударит второму или третьему прямо в грудь. Они даже не поймут, откуда прилетела смерть. А главное — это тишина. Ни выстрела, ни крика. Просто один из них молча упадет, и остальные в ужасе залягут, не зная, что делать.

Мы установили пять таких самострелов на самых вероятных направлениях. Каждый был нацелен на уровне груди взрослого мужчины.

Елизар с Фомой отвечали за ловушки попроще, но не менее коварные. Они ставили «вьетнамские петли» — замаскированные ямки с доской, утыканной гвоздями, которая проворачивалась под ногой нападающего, пробивая сапог и ступню. А еще они соорудили несколько «завалов». К вершине молодой, упругой березы привязывали бревно, утыканное острыми сучьями. Дерево сгибали почти до земли и удерживали одной-единственной веревкой, перекинутой через тропу. Стоило ее задеть, и «еж» с чудовищной силой летел наперерез, сметая все на своем пути.

Два дня мы работали как проклятые, превращая лес вокруг нашей усадьбы в смертельный лабиринт. Пока одни играли в запуганных овец, другие делали смертельные ловушки вокруг нашего жилища.

На вторую ночь, едва мы забылись тревожным сном, наши усилия дали результат.

Меня разбудило легкое прикосновение к плечу. Я рывком сел на лавке, рука сама метнулась к ножу под подушкой. Передо мной стояла тень. Игнат.

— Командир, — прошептал он так тихо, что я скорее угадал, чем услышал. — Гости. Сработала растяжка на дальней тропе. И спотыкач, судя по звуку.

Сон слетел мгновенно. Я вскочил, натягивая сапоги. Сердце стучало ровно и холодно, как метроном. Началось.

— Пошли, — бросил я.

На улице нас уже ждал Елизар, бесшумный, как лесной дух. В руках он держал одно из наших ружей.

— Пойдем, — так же тихо сказал он. — Я знаю, где.

Мы двинулись тремя тенями в сторону, где только что услышали сдавленный, оборвавшийся хрип и тихий мат. А ловушки-то работают, с удовлетворением подумалось мне. Мы не шли, а плыли во тьме, ступая след в след за Елизаром. Он вел нас одному ему известными тропами, обходя наши же собственные смертоносные сюрпризы.

Воздух был холодным и пах прелой листвой. Предрассветная мгла сгустилась до черноты. В лесу стояла абсолютная, звенящая тишина, нарушаемая лишь редкими стонами непрошенных гостей.

И вдруг эта тишина раскололась. Не выстрелом, не криком. Впереди, там, где должна была быть наша сигнальная растяжка, зажегся один факел. Потом второй, третий. Словно кто-то дал команду.

Через десять минут медленного, осторожного передвижения мы залегли за толстым стволом поваленной ели. Картина, открывшаяся перед нами, заставила меня забыть, как дышать.

Два десятка факелов, как рой огненных шершней, медленно, но неотвратимо приближались к нашему дому. Они шли широким фронтом, освещая стволы деревьев и свои собственные озлобленные, решительные лица. Это были не просто наемники. Это была облава. Сброд из поселка, каторжники, пьяницы, готовые на все ради дармовой выпивки. Они шли, уже не таясь, уверенные в своей численности и безнаказанности. Впереди я разглядел знакомую фигуру Хромого и его рябого подручного.

— Двадцать три, — прошептал Игнат, и в его голосе не было страха, только холодный расчет снайпера. — Против нашей горстки.

— Они не знают, что мы их ждем, — ответил я так же шепотом. — И они не знают, что идут по минному полю. Елизар, возвращайся к дому. Предупреди остальных. Поднимай всех. Пусть занимают позиции у окон. Но огня не открывать до моего сигнала.

Старик молча кивнул и растворился в темноте.

— А мы? — спросил Игнат.

— А мы, Игнат, сделаем всё, чтоб ни одна тварь к нашему дому живой не дошла.

Глава 13

Я лежал на влажной, холодной земле, и каждый удар моего сердца отдавался гулким набатом в ушах. Лес, еще мгновение назад полный ночных шорохов, замер. Даже ветер, казалось, затаил дыхание, наблюдая за роем огненных шершней, медленно ползущим сквозь тьму. Двадцать три факела. Двадцать три озлобленных, жадных до чужого добра мужика, уверенных в своей безнаказанности. Они шли, как на праздник, предвкушая легкую добычу, и не знали, что уже ступили на порог ада, который мы так старательно для них готовили.