Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ). Страница 23

Глава 11

Я стоял посреди нашего нового дома. Сруб пах смолой и свежим деревом и он уже жил. В центре, как огромное, теплое сердце, гудела наша печь-голландка, собранная по моим чертежам Егором и Михеем. Она не чадила, не дымила. Весь дым уходил в трубу, а в общем зале было так тепло, что мужики ходили в одних рубахах. На плите, в большом котле, булькала похлебка, распространяя по избе умопомрачительный запах мяса и кореньев. Из духовки тянуло свежеиспеченным хлебом — настоящим, пышным, а не каменными сухарями, к которым все привыкли. А самое главное — по глиняным трубам, скрытым в стенах, тепло расползалось по маленьким комнатам, где у каждого теперь была своя лавка, застеленная сухим лапником.

Мои артельщики, еще недавно похожие на забитых каторжников, сидели за длинным столом, который мы сколотили из толстых досок. Они ели. Ели не торопясь, с достоинством, как люди, знающие, что завтра их снова ждет горячая еда, а не пустые щи. Они смеялись, переговаривались. Петруха, чья нога заживала с поразительной скоростью, уже вовсю травил байки, опираясь на самодельную палку. Это было не просто пристанище. Это была цивилизация. Маленький, но работающий островок XXI века посреди дикого девятнадцатого.

Но, глядя на их сытые, довольные лица, я ощущал не радость, а растущую тревогу. Наш дом был крепостью, но крепость эта стояла на вулкане. Под полом, в тайнике, который знал только я и Игнат, лежало то, что могло как вознести нас до небес, так и сжечь дотла. Золото. Его было уже много. Слишком много для кожаного кисета. Оно лежало мертвым грузом, не работало, но с каждым днем увеличивало риск.

Вечером, когда артель угомонилась, я собрал свой «военный совет» в отдельной комнате, которую мы отвели под контору. Игнат, Степан и Елизар. При свете сальной свечи я высыпал на стол лишь малую часть нашего богатства. Горка золотого песка тускло замерцала, отражая пламя.

— Это красиво, — первым нарушил тишину Степан, задумчиво потирая подбородок. — Но это просто желтый песок, пока мы не превратим его в деньги. А деньги — это мука, это соль, это ружья, в конце концов.

— Верно, — кивнул я. — Нам нужно выходить на рынок. Но делать это нужно осторожно. Как разведка боем.

Я посмотрел на Игната.

— Пойдешь в поселок. Вот, — я отмерил небольшую часть песка, граммов сто, не больше, и ссыпал в кисет. — Продашь это местному скупщику. Не Рябову, найди кого-нибудь помельче. На вырученные деньги купишь все, что сможешь унести: муку, крупу, порох, свинец. Но главное — слушай. Все, что говорят о нас. Нам нужно знать, что зреет в этой паучьей банке.

— Не лучший это путь, Андрей Петрович, — вдруг подал голос Елизар. Его глубоко посаженные глаза серьезно смотрели на меня. — В поселке золото принимают за бесценок. Приказчик с урядником и прочие кровопийцы на том и живут, что старатель из тайги в город с золотом не пойдет. Далеко, опасно. Вот и отдают за полцены, лишь бы на хлеб да на водку хватило. Обдерут твоего солдата как липку.

— Я знаю, отец, — ответил я. — Это не для прибыли. Я хочу, чтобы они увидели, что мы начали продавать золото. Что оно пусть и немного, но появилось у нас. Хочу посмотреть на их реакцию. Игнат, — я снова повернулся к солдату, — твоя задача сильно не торговаться. Отдай за столько, за сколько возьмут. Но запомни лицо скупщика, запомни, как он будет смотреть на песок, что будет говорить. Что будут говорить остальные. И возвращайся как можно быстрее.

Игнат молча кивнул, спрятал кисет и на рассвете растворился в лесу.

Вернулся он к вечеру следующего дня, нагруженный двумя тяжелыми мешками. В них была мука, соль, крупы. И еще он принес то, о чем я просил его отдельно — два старых, но исправных кремнёвых ружья и бочонок пороха. Он вошел в избу, молча свалил мешки на пол и протянул мне маленький кошель с серебром. В нем звенела жалкая горстка монет.

— Как и говорил Елизар, — глухо доложил Игнат, когда мы снова уединились в конторе. — Скупщик, некто Силантий, вертел песок в руках, цокал языком, говорил, что грязный, с примесями. Дал втрое меньше, чем он стоит на самом деле. Но глаза у него горели. Жадные, злые.

— А слухи? — спросил я.

— Слухи есть. Весь поселок гудит. Говорят, ты колдун, что землю видишь насквозь. Что нашел демидовский клад. Рябов, говорят, рвет и мечет. Его артельщики, которых он держит впроголодь, начали роптать. Двое вчера от него сбежали. Ищут дорогу к нам.

Степан, слушавший все это, нервно хмыкнул.

— Клад, говоришь? Колдун? Они скоро на нас охоту объявят, как на нечистую силу.

— Да, так себе новости, — буркнул я.

— Но есть и хорошие. — Игнат выпрямился. — В кабаке я разговорился с одним обозником, что ходит с караванами в губернский город. Он подтвердил — там, в казначействе, за золото дают настоящую цену. Официальную. Почти втрое больше, чем здесь. Но…

— Но туда нужно еще добраться, — закончил я за него. — Три дня пути по тракту, где шалят разбойники. И везти с собой не кисет золота, а в разы больше…

В комнате повисла тишина. Это был риск. Огромный, почти безумный риск. Но и куш был соответствующим. Продать золото по настоящей цене — это значило не просто купить провизию. Это значило получить капитал, который позволит нам перевернуть игру.

— Я пойду, — сказал Игнат. — С ружьем, ночью…

— Нет, — прервал я его. — Ты нам нужен здесь. Ты — наш единственный военный. Если ты уйдешь и они нападут… Пойдет другой человек.

Я посмотрел на Елизара. Старовер сидел, поглаживая свою окладистую бороду, и его лицо было спокойным, как лесное озеро в безветренный день.

— Отец, — обратился я к нему. — Ты знаешь эти леса лучше, чем Рябов свои карманы. Ты знаешь тропы, которых нет ни на одной карте. Ты сможешь дойти до города, минуя тракт и заставы?

Елизар медленно поднял на меня свои глаза.

— Смогу, Андрей Петрович. Наши деды еще от царских слуг этими тропами хаживали. Но одно дело — самому пройти, а другое — с таким грузом. И в городе меня многие знают. Сразу поймут, от кого я пришел. Слух пойдет еще быстрее, чем я обратно вернусь.

— Тут уже как получится, — я хлопнул ладонью по столу. — В конце концов, у нас есть документ на эту землю и мы ничего противозаконного не делаем. А если пойдут на нас силой… что ж — когда-то это всё равно должно случиться…

Решение было принято. Следующие два дня мы готовились. Я отмерил недельную добычу — почти килограмм сияющего песка. Мы упаковали его в двойные кожаные мешки, а затем зашили в простой холщовый куль с мукой. Елизар взял с собой только своего сына, ружье и краюху хлеба.

Провожая их, я чувствовал, как холодеет внутри. Я отправлял старика и парня в пасть льва, доверив им все, что мы заработали потом и кровью.

Неделя их отсутствия была самой длинной в моей жизни. Мы работали, как заведенные, шлюз гремел, стены крепости росли, но все это было механически. Каждую ночь я выходил на крыльцо и смотрел в сторону тракта, вслушиваясь в ночные шорохи. Игнат удвоил посты, наши новые артельщики, Егор и Михей, спали с ружьями в обнимку. Мы ждали. Ждали либо вестей, либо беды.

Елизар с сыном вернулись на восьмой день. Они появились на опушке леса так же внезапно, как и исчезли. Усталые и исхудавшие. За плечом Елизара был пустой мешок из-под муки, а за пазухой — нечто куда более ценное.

В конторе он выложил на стол несколько тяжелых мешочков с серебряными рублями и пачку новеньких, хрустящих ассигнаций. Сумма была ошеломляющей. Она была больше, чем все, что я видел за свою короткую жизнь в этом мире.

— Все, как ты и говорил, Андрей Петрович, — его голос был ровным, но я видел, как блестят его глаза. — В казначействе приняли без звука. Чиновник только головой качал, глядя на чистоту песка. Спросил, не с демидовских ли приисков товар. Я сказал, бог послал.

— А слухи? — спросил я, с трудом отрывая взгляд от денег.

Елизар помрачнел.

— Слухи пошли, едва я на базар зашел за солью. Меня там каждая собака знает. Сразу начали шептаться: «Елизар-кержак в городе! А он ведь у этого, у Воронова теперь живет! Видать, с золотом пришел!». Когда обратно шел, уже в открытую спрашивали, правда ли, что ты нашел жилу, где самородки с кулак величиной.