Судный день. Страница 2

Корн опять ткнул в экран, включив громкую связь, чтобы Коди и Дариус могли слышать разговор.

– Я все еще обдумываю решение на этот счет. Хотя хотелось бы сначала узнать ваше мнение, – ответил Пэтчетт.

– Конечно. Позвольте мне обсудить ситуацию с мистером Уорреном. Я пока что переведу вас в режим ожидания.

Уоррен бросил трубку на рычаг древнего настенного телефона. Он уже почти час не мог дозвониться до офиса губернатора, и Корн не без удовольствия дал ему понять, что может связаться с губернатором в любую минуту. Эта небольшая демонстрация силы вызвала у Корна приятное покалывание в животе.

– Послушайте, Корн… Он сыграл куда как меньшую роль в том ограблении, как ни крути. Он не заслуживает смерти, и вы это прекрасно знаете. Он еще совсем молодой человек. У него вся жизнь впереди, и я просто-таки убежден, что в один прекрасный день появятся новые свидетельства, которые очистят его имя. Пожалуйста, просто дайте ему шанс, – произнес Уоррен прерывающимся и уже готовым сорваться на крик голосом: он не покладая рук пытался спасти Дариуса Робинсона от «Желтой мамаши» вот уже пять дней подряд.

Выражение лица Корна оставалось бесстрастным. Этого пустого, кукольного лица. Он ничего не сказал в ответ, явно наслаждаясь видом того, как Уоррен, затаив дыхание, заглядывает ему в глаза, дожидаясь ответа, в поисках хоть какой-то надежды.

Никто не произнес ни слова. Никто не осмеливался даже вдохнуть воздуха. Корн мог стоять совершенно неподвижно, когда хотел, – еще одна черта, из-за которой он временами казался чем-то неодушевленным. Всех окутала зловещая тишина, полная вероятных перспектив и затаенного страха. И Корн наслаждался этой зловещей тишиной, как будто купался в мертвой воде.

А затем эта тишина была нарушена. Дариус резко втянул воздух сквозь зубы. Это напоминало тот мимолетный вакуум в космосе, когда ядро звезды разрушается, затягивая все в свою разбитую на куски сердцевину – прямо перед тем, как взорваться ослепительной вспышкой.

– Портер наставил на меня пистолет после ограбления! Если б я не увез его оттуда, он бы меня убил! Я не знал, что он собирался кого-то застрелить и ограбить. Клянусь, что не знал! – выкрикнул Дариус, и в каждом его слове сквозили страх и отчаяние.

– Я вам верю, – негромко произнес Корн.

– Вы… что? – изумленно спросил Уоррен.

– Я верю ему. Исполняющий обязанности губернатора поступит так, как я ему скажу. Я прямо сейчас опять к нему подключусь. Дайте мне секундочку, и скоро все закончится, – произнес Корн.

По щекам Дариуса Робинсона потекли слезы.

Плечи Коди Уоррена резко обмякли, как будто со спины у него только что сняли какой-то тяжеленный груз. Он поднял глаза к потолку, прошептал: «Слава небесам!» и закрыл глаза. Он только что спас жизнь этому молодому человеку. И в этот момент ничто не могло быть для него столь же сладостным, как это чувство облегчения.

Коди подошел к камере смертников, просунул руки сквозь решетку и обхватил своего клиента за щеки.

– Все будет хорошо, – шепнул он.

Корн большим пальцем нажал на экран своего мобильника.

– Губернатор, вы еще здесь?

– Здесь. Давайте не будем затягивать, Рэндал. Чего вы от меня хотите? Вообще-то я склонен смягчить приговор, основываясь на аргументах мистера Уоррена, но все-таки не пойду против своего окружного прокурора, если только у вас самого нет каких-либо веских аргументов. Что вы сами-то по этому поводу думаете?

Корн на шаг отступил, любуясь открывшейся перед ним сценой. Уоррен и Робинсон обнимали друг друга через прутья камеры. Теперь уже оба плакали.

– Я поговорил с мистером Уорреном. Он весьма убедителен. У него есть веские аргументы в пользу смягчения приговора Робинсону. Насколько я понимаю, вы тоже этого хотите. Нелегко отнять жизнь даже во имя правосудия, – произнес Корн в телефон.

Уоррен и Робинсон теперь улыбались сквозь слезы, смеялись. Необъятный, невообразимый страх, который сковывал их в течение нескольких недель, остался позади, и чувство облегчения тоже было всеобъемлющим.

– Но именно поэтому мы обязаны исполнить приговор по этому делу, – закончил Корн.

Уоррен первым осознал, что только что услышал. Голова у него резко повернулась, глаза нацелились на окружного прокурора.

– Присяжные признали мистера Робинсона виновным в убийстве и приговорили его к смертной казни. Мы проявим вопиющее неуважение к этим присяжным, а также к жертве мистера Робинсона, если оставим его в живых. Нет – по моему мнению, Дариус Робинсон должен сегодня же вечером расстаться с жизнью.

Уоррен двинулся было к Корну, но два охранника встали между ними, схватили Уоррена за руки и оттащили его назад.

– Как я уже сказал, Рэндал, я не собираюсь оспаривать ваше решение. Казнь состоится так, как это было запланировано. Ходатайство о помиловании осужденного отклоняется, – объявил Пэтчетт.

В течение нескольких недель, предшествовавших этому дню, сотрудники Департамента исполнения наказаний проводили подготовительные учения, уделяя все внимание тому, чтобы ремни были плотно затянуты, губка на голове приговоренного содержала достаточное количество соленого физиологического раствора, а все электроды надежно закреплены. Покончив со своими хорошо отработанными действиями менее чем за две минуты, они вышли из камеры исполнения смертных приговоров, оставив Робинсона пристегнутым ремнями к «Желтой мамаше» и с завязанными глазами.

Сама камера была относительно небольшой. Электрический стул располагался в самом центре этой комнаты с кирпичными стенами, перед большим смотровым окном. Пульт с рубильниками и измерительными приборами находился в отдельном помещении. Сквозь стеклянное окошко в двери этого помещения Корну и предстояло наблюдать за казнью.

Синяя тюремная роба Робинсона подверглась некоторой доработке. Левая штанина на ней была отрезана чуть выше колена. К икре осужденного был прикреплен электрод, смазанный токопроводящим гелем. Обе ноги были притянуты к стулу за лодыжки толстыми кожаными ремнями с яркими никелированными пряжками. Другие ремни перетягивали живот, грудь, руки и лоб. Губка, содержащая ровно три унции физиологического раствора, была уже надежно укреплена на электроде, высовывавшемся из того, что тут именовалось «шлемом», – колпака, который подаст в тело Корна бо́льшую часть тока. Если б в губке оказалось слишком много физиологического раствора, этот электрод закоротило бы. Если слишком мало, то у Дариуса могла загореться голова.

На тюремной робе заключенного темнели влажные пятна – под мышками и на груди. Одежда Робинсона просто-таки пропиталась потом. Даже крепко пристегнутый, он все равно дрожал, словно пистолет в руке у маленького ребенка.

При помощи рычага в пультовой подняли занавес в камере со стулом, открыв стеклянную стену и людей за ней. Полдюжины свидетелей. Никто из них не имел никакого отношения к торговцу подержанными автомобилями, убитому Портером. Нет, это были профессиональные свидетели и репортеры. Коди Уоррена там не было. Его вывели из здания. Корн мог видеть свидетелей, но они не могли видеть его – его смотровая панель была односторонней.

Осужденному было предложено произнести последнее слово.

– Я невиновен, и все они это знают!

Корн тоже это знал. Однако это его ничуть не заботило. Он не стал бы прокурором в штате, где до сих пор применяется смертная казнь, если б его заботили такие вещи, как вина и невиновность. Его привлекала система. Правосудие было просто плащом, который он надевал, чтобы скрыть свою истинную натуру.

Теперь воцарилась полная тишина. А затем он услышал глухой стук, с которым смертоносная аппаратура возродилась к жизни.

Через секунду Корн услышал что-то еще – низкое гудение, которое внезапно стало громче, когда левое плечо Робинсона резко дернулось, а затем ударилось о спинку стула.

«Желтая мамаша» начала прогонять свой первый цикл.

Через Робинсона теперь проходил электрический ток напряжением почти в две с половиной тысячи вольт. Глаза у Корна расширились, губы приоткрылись. Во рту появился металлический привкус. Воздух был до предела насыщен статическим электричеством.