Ведьмы.Ру 3. Страница 3

– У всех проблемы.

– И у Лёшки… и его мать, она и вправду…

– Откуда ж мне знать-то?

– Действительно. Но остальное вот? У меня кредиты. Пусть пока больше никто не появлялся, но ведь придут же?

– Обязательно.

– А… ты бы могла кредиты погасить?

– Могла.

– Но не погасишь?

– А ты хочешь? – спицы остановились.

– Не знаю. Наверное. Но… если эти погасить, всплывут другие, так?

– Скорее всего, – Антонина Васильевна кивнула, подтверждая собственные Ульяны догадки.

– И тогда получается, что гасить их смысла никакого нет. Этак можно любое состояние отдать, а всё равно с долгами остаться.

– Не скажи. Она ведь новой крови не получила? А старая не так и долго хранится. Так что, сколько бы твоя матушка ни взяла, повторить этот фокус у неё не выйдет. И да, детонька, я могу дать денег. У рода они есть. И у жениха твоего тоже.

– Василия?

– Василия. Попроси. Он не откажет.

Это Ульяна и сама знала, но просить категорически не хотелось. Если она попросит, то… то получится, что будет должна Василию. И уже не деньги, но что-то большее.

Как в сказке.

Отдай мне то, о чём не знаешь. И сейчас Василий ничего не требует, но он ведь всё равно демон. Как знать, когда вспомнит об этом и долгах?

– Нет, – Ульяна покачала головой. – А… как-то иначе можно?

– Можно.

– Как?

Бабушка усмехнулась.

– Сами думайте.

– Но…

– Улечка, – она поймала выскочивший было клубок и вернула в корзинку. – Детонька, я, конечно, могу всё решить. Взять и… да, не так просто, но могу. Или вот дочек позвать. Иную родню. Они придут. Но захочешь ли ты такой помощи?

– Не знаю.

Другую? Это сестёр Ляли, которые по её утверждениям куда более прекрасны? Или вот оборотней? Упырей? Ещё ведьм? Стоило представить такое, и Ульяна затрясла головой.

Нет уж.

Пока… пока всё не так и плохо. То есть плохо, но не настолько, чтобы прямо взывать о спасении.

– Род тем и хорош, что, если ты слаб, тебе помогут, поддержат и защитят. Но с другой стороны, став частью рода, ты должна будешь думать не только о себе.

– Не знаю. Я как-то никогда не была частью чего-то.

Бабушка кивнула и спицы вновь пришли в движение.

– Видите! Видите! Он опять пешку сожрал! Просто взял и проглотил! – долетело в открытое окно. – Это нечестно! Это… козлятство какое-то! Полное!

– Есть ещё кое-что, – бабушка поглядела в окно и улыбнулась. – А Фёдор Степанович нынче в ударе.

Скорее уж Лёшка удар схватит от возмущения.

– Что? Ба, ты сказала, что есть ещё кое-что.

– Дети, выходя из-под родительского крыла, учатся сами справляться с жизнью.

– Я уж давно вышла, но так и не научилась.

– Не вышла. Ты до сих пор в её тени. Как и они все.

– Они?

– Игорёк с детства болеет. И его матушка просто с ума сходит от страха, а заодно уж спешит возвести вокруг него стены. Она вон задумала построить особую стерильную комнату, в которой Игорёк будет жить, получая по трубкам необходимое питание.

Ульяна представила и вздрогнула. С одной стороны, конечно, причины есть, но с другой – это же хуже тюрьмы получается.

– Его, как появилась болезнь, отделили от прочих, заперев в родном доме, а теперь вот и вовсе от мира отрежут. Ляля младшенькая. Родилась последышем и тоже слабою. Вот все вокруг её и вились, что матушка, что сестрицы. Из любви, конечно, да только, когда в той любви все вокруг твердят, что ты слаб…

– Поневоле поверишь, – завершила фразу Ульяна.

– Именно.

– А Никита? Он же…

– Он был мелким, но крепким. И дух у него есть. Для них сила духа важна… хотя и били его, конечно, не раз и не два. А потом вот оборот. И получилось, что получилось.

– Неплохо ведь получилось. Он… смелый.

– Да. И характер никуда не делся, как и сила духа. Но всей родне вдруг стало страшно, что его обидят. И вот уже ему без опеки братьев из дому выглянуть не можно. И родители вздыхают, и переговариваются шёпотом, обсуждают, как бы его отослать к деду, на дальний хутор.

– Зачем?

– Затем, чтоб никто-то ему, маленькому, зла не сделал. И чтоб друзья не смеялись. Чтоб…

– Это как-то… как будто они его стыдятся.

– Не стыдятся. Но он так и решил, когда услышал.

Ульяна тоже решила бы так, если б узнала, что родители хотят её отослать куда-нибудь. Точнее… нет, странно вот.

– И ты их забрала. Привезла сюда… а дядя Женя?

Бабушка вздохнула и, перекинув нитки через спицы, воткнула те в клубок.

– Это… уже моё напоминание, что детей надобно отпускать. Ведьмаки в роду появляются не так и часто. Всё ж это как бы не совсем та сила, которая для мужчин. Вот и испытывает она раз за разом. Колобродит, дурманит разум, то в одну сторону толкая, то в другую… а он с малых лет ещё неспокойный. И страшно было, что оступится. Даже не знаю, чего больше боялась. Того ли, что себе навредит или того, что другим… вот и следила за каждым шагом. Куда ходит. С кем ходит. Что делает. Даже не выспрашивала, но допрашивала. Запрещала многое. Проще уж сказать, чего разрешала. А он меня любил. Верил, что для его же блага… одного дня пришёл и говорит, что, мол, ему работу предложили. На государя.

– А вы… с государем…

– Порой сотрудничаем. Сложно жить в государстве и быть полностью от него отделённым. Так что есть договор, который мы блюдём, и правила, и предписания, и многое, многое иное. На службу наших примут… вон, Никиткина родня частенько идёт. Подразделения особые, секретные, но… есть. Кому надо, те знают. Так вот, службу и Жене предложили. Он и загорелся идеей. Прям ни о чём другом и слышать не хотел. А я… я прямо как представила, что он делать будет. Ведьмак – это ведь не лес на пожарищах выращивать или ликвидировать разливы нефти. Это… иное. Они для войны. С тварями, да, но… как бы… твари всякими бывают. И тьма, она ведь не та страшна, которая вовне. Та, что внутри, куда хуже. Твари её чуют. Умеют пробуждать. Пользоваться. И порой случается так, что ведьмак не справляется со своим даром и сам становится тварью. А с такой уже просто не сладить. Бывали случаи. Знаю. Я испугалась, Ульяна. Испугалась, что он пожелает обрести больше силы. Больше свободы. И что потом, после…

– Вы запретили?

– Да.

– А он послушал?

– Спорили мы тогда долго. Много. И я… я сказала, что если уж он так желает, то может быть свободен. И от меня, и от семьи. Пусть идёт на все четыре стороны.

Дядю Женю стало жаль.

Неимоверно.

У Ульяны семьи вот никогда не было, но если бабушка уедет, и Игорёк, и Никитка, и прочие… Ульяне будет плохо. Она осознала это очень ясно. А каково, когда ты в этой семье с малых лет? И вот она берет и от тебя отворачивается.

– Он не ушёл?

– Нет. Он выбрал семью, остался, но это никому не принесло пользы. Женя перестал заниматься и дар свой забросил. Зачем, если ему нет применения, только вред один. Пробовал то одно, то другое… а там и запил.

– Может, если бы… ведь не поздно было бы вернуться?

– Наверное. Я один раз, когда… не выдержала. Так и сказала, чтоб шёл. А он глянул этак, устало, и сказал, что нет у него желания. Ни на что нет желания.

Страшно, если так-то.

– Вы же… вы же добра хотели.

– А так оно зачастую и бывает. Редко кто желает детям зла. Но и добром своим наворотить можно так, что после и не разгребёшь. И поймёшь это, когда уже поздно будет. Если ещё и поймёшь.

– Наново! – крикнула Ляля. – Пусть наново играют! И кто-то следит за шахматами…

– Как наново, если фигур не хватит?! – это уже Лёшка.

– Дети должны взрослеть. А взрослые должны давать им такую возможность.

– И вы сейчас даёте мне возможность повзрослеть?

– Не только тебе.

– А если… если мы ошибёмся?

– Обязательно ошибётесь и не по разу. И до самой смерти ошибаться будете.

Как-то это не особо вдохновляет.

– Я тоже по сей день ошибаюсь, хотя, казалось бы.

Странно это. Она ведь вон, старая и мудрая, а так говорит… хотя, наверное, потому что мудрая, и говорит. Признать свою ошибку непросто. Ульяна это знает.