Дом молчания. Страница 2

Гипнотизируя ребенка, она никогда не выходила из этого диапазона, поскольку звуки на средних волнах могли нарушить естественные ритмы психики, вызывая дискомфорт, вроде головокружения и спутанности сознания.

Фату начала расслабляться, впадая в транс. Отдавшись на волю подсознания, она ответила на вопросы Эрики. Помимо прочего, выяснилось, почему она не хочет гулять во дворе на переменках. Оказывается, ее задирало какое-то школьное хулиганье, докучая при малейшей возможности.

Обычно гипнотизеры ограничиваются тем, что выслушивают своих пациентов как сторонние наблюдатели или исповедники. Узнав о болезненных событиях или тайнах, они испытывают фрустрацию, поскольку не могут ничего предотвратить. Их задача – помочь эмоционально пережить то, что уже случилось. Впрочем, иногда психотерапевт может предоставить человеку инструменты для самозащиты.

Вот и Эрика решила помочь Фату справиться с забияками. Достаточно было придать девочке больше уверенности в себе. Однако та пока пребывала в поверхностном трансе, которого недостаточно, чтобы повлиять на волю и последующее поведение. Нужно затянуть ее вглубь самой себя.

Эрика покрутила верньер в поисках иной частоты и вдруг наткнулась на странное звучание. Такого ей еще не попадалось. Среди шорохов, наводящих на мысли о потаенных песнях китов или танце планет в далекой галактике, она различила синкопированные звуки, напоминавшие голоса. Множество голосов, накладывающихся друг на друга в диковинной гармонии. Эффект оказался приятным, и Эрика посмотрела на тюнер радиоприемника. Стрелка указывала на частоту 723 кГц.

А главное, сработало. Девочка как будто еще глубже погрузилась в диванные подушки.

Эрика уже собралась научить ее противостоять хулиганам, как вдруг Фату заговорила на идеальном итальянском, не дожидаясь вопросов:

– Где я?

Это сбило Эрику с толку; на миг она оторопела, но быстро оправилась от удивления и задумалась. Прежде Фату ни разу не говорила с ней по-итальянски. Более того, у Эрики сложилось впечатление, что девочка не понимает ни слова на ее языке. Притворялась? Предположим. Но где она могла его выучить? По песням «883», что ли?

– Ты здесь, со мной, – ответила Эрика по-итальянски.

Помолчав, малышка продолжила:

– А ты где? Я тебя не вижу.

Ясности ее слова не привнесли, лишь еще больше озадачили. Эрика никогда не сталкивалась ни с чем подобным.

– Я тут, рядом с тобой, – повторила она, стараясь ободрить девочку.

На миг личико Фату исказилось в недовольной гримаске, потом черты разгладились, вновь став безмятежными. «883» тут явно были ни при чем. Девочка говорила точно как носительница языка.

– Ты здесь? – спросила тогда Эрика.

На сей раз ответа не последовало. Судя по всему, итальянские фразы прорвались с глубинного уровня психики, и если Эрика хочет получить дальнейшие ответы, придется погрузиться еще глубже. Она немного увеличила громкость на таинственной радиочастоте и повторила:

– Ты здесь?

– Я очень боюсь, здесь темно. – В голосе Фату звучал настоящий ужас.

Однако было кое-что еще. Именно оно пугало Эрику больше всего. Ей был знаком этот голос. Дыхание Фату замедлилось, девочка успокоилась.

– Поговори со мной, – настойчиво потребовала Эрика.

Безуспешно. Девочка погружалась все глубже и глубже. Психолог решила продолжить и еще прибавила громкости. Фату забеспокоилась, почувствовав перемену.

– Почему ты боишься?

– Потому что я одна.

– Ты не одна, я с тобой.

Она не могла отделаться от назойливой мысли, что разговаривает вовсе не с Фату.

– Вы все были очень грустными, – вдруг сказала девочка. – Я вспомнила…

– О чем? – Эрика уже ничего не понимала.

– О дне, когда шел снег. Когда вы положили меня сюда.

– Куда? – Она ждала и страшилась ответа. – Где ты сейчас?

– Шел снег, а вы положили меня в ящик и закопали в землю.

В горле у Эрики встал ком, она оцепенела. Несмотря на сорокаградусную жару, ей сделалось холодно, как будто на улице действительно пошел снег. Фату заплакала. Тихо, жалобно, из-под закрытых век потекли слезы.

– Зачем вы так со мной? – спросила она ломким голосом.

Страдания девочки были неподдельными. Эрика могла положить им конец, сменив частоту, но что-то ее удерживало.

– Поговори со мной еще, – попросила она.

Фату резко прекратила хныкать, ее лицо застыло, превратившись в восковую маску. Эрика чертыхнулась. Она потеряла с ней связь. Сердце забилось часто-часто. Она понятия не имела, с чем имеет дело. И самое главное, не знала, подействовало неведомое колдовство на ребенка или на нее саму. Я уже слышала этот голос.

Эрика вновь бросила взгляд на тюнер. 723 кГц. Что бы ни таилось на этой частоте, оно открывало доступ к неведомым глубинам подсознания. Чуть поколебавшись, она выкрутила громкость на максимум. Странный хор заполнил крохотную комнатушку, заглушив голоса детей за окном и все остальное. Дыхание Фату изменилось, словно кто-то, некая сущность, устала и покинула ее тело.

– Ты еще здесь? – спросила Эрика.

Молчание. Однако Эрика знала, что оно еще тут. Ужасно хотелось задать один вопрос, просто ей не хватало смелости. Я тебя знаю, думала она про себя. Но как такое возможно?!

Слова, от которых Эрика рухнула в пропасть отчаяния, произнесла сама малышка:

– Мама, это ты?

1

Впервые встречаясь с родителями очередного маленького пациента, Пьетро Джербер с первого взгляда понимал, что им нужно. Он сразу узнавал страх, затаившийся в глубине глаз. За время работы детским психологом Джербер сталкивался с ним нередко. Их глаза говорили: раз уж они постучались в его дверь, значит никто другой не смог им помочь и он – их последняя надежда.

В роли «святого покровителя отчаявшихся» Джербер чувствовал себя как рыба в воде. Внимательно, не перебивая, выслушивал этих людей, и даже если с первых слов понимал, что ничем не сможет им помочь, позволял закончить рассказ. По опыту он знал, что они, помимо лечения для ребенка, ищут внимания и участия. Поэтому Джербер позволял им выговориться до конца, сколько бы времени это ни потребовало. И лишь затем сообщал, берется за дело или нет. В обоих случаях он терпеливо объяснял, как работает гипнотерапия и почему он считает, что от нее будет или не будет толк.

Обычные люди понятия не имели, в чем заключается его метод. Их довольно смутные представления основывались на случайных сведениях или распространенных мифах. Различные кривотолки создали вокруг гипноза мистическую, даже почти магическую ауру, что сильно усложняло работу психологов, специализирующихся в данной области, поэтому им приходилось сначала развеивать устоявшиеся заблуждения и только потом объяснять, какую помощь они в силах предложить.

Вдобавок Джербера знали во Флоренции как улестителя детей, или Баюна. Что, конечно, не способствовало укреплению его репутации как профессионала. Публика принимала его за своего рода чародея, если не колдуна. Именно поэтому выбранная схема общения представлялась ему наиболее правильной: сначала говорят родители, затем, подробно аргументируя, – он сам, чтобы не оставалось недоразумений. Ему ни разу не пришлось пожалеть о времени, потраченном на рассказы родителей. Ни разу.

До этого дождливого и сумрачного зимнего дня.

Была пятница, часы только что пробили одиннадцать. Джербер сидел в своем кабинете, в мансарде, неподалеку от площади Синьории. Он только что закончил сеанс гипноза. Шестилетнюю девочку преследовали панические атаки после того, как она потерялась в торговом центре. Проводив малышку в приемную, где ждала мать, он тепло попрощался с обеими и назначил следующий прием через неделю.

Вернувшись в кабинет, Джербер принялся за рутинную подготовку к будущему сеансу: переставил кресло-качалку, в котором гипнотизировал маленьких пациентов с помощью электронного метронома, открыл окно, чтобы проветрить комнату. Ополаскивая в раковине чашки, из которых они с предыдущей пациенткой пили липовый чай, Джербер размышлял о предстоящем сеансе с двенадцатилетним мальчиком, страдающим от несильных фобий, мешавших ему жить столь же беззаботно, как его сверстники. Остаток дня, как ожидалось, был полностью свободен.