Хозяин теней 6 (СИ). Страница 42

— Позволю себе напомнить, — он ответил на шутку снисходительной улыбкой. — Что на послезавтрака у нас с вами, Савелий, планы имелись. И не вижу причин их менять. Так что жду вас у школы к одиннадцати. И очень прошу не опаздывать.

— Странно, — произнёс Демидов, глядя в спину Каравайцеву. — А сейчас вроде и ничего так. Ну, в смысле, обычно. Только звучит… знакомо так. А вспомнить не выходит.

— Не мучайся. Потом выйдет, — Орлов поднял тряпку двумя пальцами, хотя была та не так уж и грязна. — А кто умеет полы мыть?

— Все, — ответил я.

— За всех не говори. Лично меня такому не учили.

— Тогда самое время начать. Кстати, а вода тут где?

— Там я умывальни видел, — Демидов махнул куда-то в сумрак коридора. — Сейчас принесу.

С уборкой мы не затягивали. В целом в комнатах было вполне себе прилично, разве что пыли набралось да воздух застоялся. В общем, до завтрака и управились.

— Вот всё-таки не графское это дело, — проворчал Орлов, вытирая пот со лба. — Я не создан для таких лишений…

— Молчи уже, граф, — Яр постепенно успокаивался. А я вот не мог отделаться от мысли, что встречались они с Вороном раньше. И отнюдь не мимолётно. Поэтому и было ощущение неправильности. Оно ведь и у меня возникало, когда я на Ворона глядел. Если глядел пристально. Такое, будто рябь или вот ощущение, что два человека сливаются в одного.

— Графин, — Метелька поднял ведро с грязной водой.

— Почему? — удивился Орлов…

— Потому что пока не граф. Ну или не совсем граф. А маленький граф — это графин…

— Сам ты… графин, — буркнул Орлов, принимая горделивую позу. — Нет такого титула!

— Яр, — я замялся, потому что не отпускала мысль, что были они с Вороном знакомы. — Слушай… а у вас там, на Урале, революционеры водятся?

— Медведи — водятся, — вопрос Демидова удивил. — А вот революционеров нету. Чтоб такие, прям, как тут. Ну, приходили какие-то на заводы. Листовки раскидывали. Эти… прокламации. Сперва и внимания никто не обращал. А потом история такая приключилась… мужики их побили, потом ещё с полицией разбираться пришлось.

— Чего?

— Так крепко побили. Один и вовсе Богу душу отдал, а это дело такое, что и на каторгу можно… Дай сюда. Ты мелкий ещё вёдра таскать. А ты, графин, бери вон… слушай… точно! Я ж с батей тогда в больницу ходил! И готов поклясться!

— Молчи, — я оборвал Демидова. — Извини, Яр. Не здесь. Давай, после завтрака в беседку? Если быстро позавтракаем, то пару минут перетереть будет. А здесь лишнего ботлать не след.

Потому как пусть и не почуял Призрак посторонних артефактов, но мало ли. В беседке всяко спокойней.

— Это если Георгий Константинович отпустит…

Отпустил.

Он вообще сделал вид, что ничего-то этакого, особенного, в нашем появлении и нет. И уже само это равнодушие показалось мне подозрительным донельзя.

Нет, с этакой жизнью я точно параноиком стану. А вот сразу после завтрака, который проходил в почтительном молчании, подозреваю, ввиду присутствия Георгия Константиновича, в оба глаза бдящего за порядком, и Шувалов появился.

Один.

Без папеньки, но с чемоданом, который нес тип весьма характерного обличья.

— О! — Орлов чемодан отобрал. — Димка, потом со шмотьём разберешься. Времени нету. У нас тут такое…

— Какое? — Шувалов чуть нахмурился и осмотрелся.

— Не знаю. Но чувствую, интересное. А потому бросай свой чемодан.

И сам его под кровать запихнул.

В беседке было сыровато и пахло сигаретам. В кустах обнаружился окурок, а под лавкой — начатая пачка папирос «Самсон», которую Орлов покрутил и вернул на место, сказав:

— Надо будет глянуть, кто тут повадился порядки нарушать.

— Что, завидуешь, что не ты? — Яр занял место у выхода.

— Чему тут завидовать? Мы ж тоже, помнишь…

Яр закатил глаза.

— В четвертом классе он принёс пачку сигарет, — пояснил Шувалов, опускаясь на лавку.

— Между прочим, отличнейших! «Герцоговину», а не это вот…[2]

— Всё одно гадость, — Шувалов поморщился. — И как я позволил себя уговорить?

Кажется, он и сейчас этому факту удивлялся.

— Ага, выкурили сперва по одной, но Никита решил, что этого мало и не по-взрослому. Потом по второй. На третьей, которую взяли, чтоб совсем закрепить, нам и поплохело…

— Ай… глупый бы.

— Теперь поумнел?

— А то… теперь я бы столько за раз не стал бы смолить. Ну да ладно. Сав, колись, чего с Каравайцевым не то?

— Всё, — я забрался на лавку и выпустил теней. — Всё не то… это не Каравайцев. Не настоящий Каравайцев во всяком случае. Яр, расскажешь?

— Так… — Шувалов подобрался. — Что тут…

— По очереди, — прервал я его. — А то не совсем понятно будет.

— Ну… так-то… что тут рассказывать. У нас там не как тут… там горы. Леса. И так-то… в общем, иначе.

— Это мы уже поняли, — откликнулся Орлов. — Дальше давай.

— Нет. Не понял ты ничего, твоё благородие, — Яр покачал головой. — Я и сам толком-то не могу объяснить, потому как нутром понимаю, а слов нет. Места те… они ж дикими долго были. Люди жили, верно, но сами собой. Так-то вроде и под рукой государевой, но по факту…

— Государь далеко, и от его руки ни жарко, ни холодно, — произнёс я.

— Верно. Да и не думали тогда, что в горах чего-то есть. Это уж потом рудное дело развивать стали. Вот народ и потянулся. Сперва остроги поставили, после уж… земля там неспокойная. Вот вроде людей не как здесь, нету прорвы или там, чтоб много, а прорывы случаются частенько. И когда вниз идёшь, хотя тоже раз на раз не выходит. Иную шахту до самого сердца земли протянуть можно и ничего, а в стороночке копнёшь на две лопаты, и всё, уже всякая погань наружу прёт. Так вот. В одиночку там не выжить. И от невольного люду толку немного. Невольнику оружие не дашь, потому как он им и тебя может… того.

И этого.

Логика понятна.

— Потому ещё когда обычай возник, что, если человек в остроге обжился, года два продержался, то уж всё, волен он, что бы там в книгах да уложениях писано ни было.

— И потому к вам люди шли… — Орлов произнёс это задумчиво.

— Да. Жизнь, конечно, не сахар. Особенно поначалу. Но после уж, как обживать стали… с лесными замирились. Торговлишку наладили. Расчистили землю. Поля появились, скотина. Но тоже, и то, и другое охранять надобно, как от людей со зверьём, так и от тварей… твари, конечно, больше к людям. Вот… заводы наши стоят, верно, и люду на них много, но такого, чтоб как тут, чтоб над рабочими измываться… — Демидов покачал головой. — Не принято.

— Ещё скажи, что у вас там рай на земле и рабочих пряниками кормят, — Орлов снова вытащил папиросы.

— Не скажу. Всякое случается. Мой прапрадед, когда ещё землю получил, тот да, сильно строгим был. И народец не жалел. Полагал, что только силой и можно порядки соблюсти. При нём и батогами били, и в железе держали. А на плавильню и вовсе в наказание ссылали.[3] Но это ж когда было… а теперь… да, работа тяжкая у нас. Но какая уж есть. Платим мы справедливо. Вон, госпиталь открыли, своих работников и семьи их лечим за так. Ещё с жильём сподмогаем. И школу вон открыли. Реальное училище помогли создать. Учим. Мастера нужны. Времена и вправду меняются. Машин становится всё больше, а за ними тоже ходить надобно, и обращаться уметь, и с ремонтом, и всякое иное. И хорошо, когда люди этим делом свои занимаются, а не откуда-то там едут, с нашими порядками незнакомые. Такие надолго не задерживаются. Вот… ну и рабочие-то знают… ну, что у нас не так и худо. Вот и… а тут года два тому пошёл слушок, что, мол, скоро эта… революция. И что все заводы отдадут рабочим, что, мол, только они знают, как и чего правильно делать. Только сперва надобно побить всё начальство и управляющих.

Яр перевёл дыхание и поморщился.

— Там ведь не только наши заводы стоят. Урал большой. И люду много. Всякого… только-только слухи пошли про революцию, как на Ветляцких шахтах бунт случился. Там-то в основном ссыльный люд, выкупной. Оно-то каторжан навроде и держать дешевле, платить им не надо, да и спрос, ежели чего, невелик. Но народец уж больно неспокойный. Отец сказал, что эта дешевизна боком выходит. И работают они в полсилы, а той силы изначально немного. И вечно чего-нибудь сломать норовят. И на охрану тратиться надо… вот. А тут бунт. И такой, что солдатиков пригонять пришлось. Те лагерь окружили.