Русская промышленная революция: Управленческие уроки первой половины XIX века. Страница 9
Герой Отечественной Войны и любимец женщин, граф Александр Христофорович в своих чрезвычайно интересных записках больше обращает внимание на политические и военные вопросы. В посещаемых императором городах он примечает в основном военные, благотворительные и образовательные учреждения. Но иногда упоминает и «знакомство с произведениями местной промышленности».
Стиль управления: жесткость и гиперконтроль
У советской исторической науки император Николай Павлович был, пожалуй, самым нелюбимым правителем России за всю ее тысячелетнюю историю. Красок не жалели для создания максимально мрачного образа «Николая Палкина» и «душителя Пушкина». Масштаб передергиваний при этом превосходит всякие разумные пределы.
Петру I и Екатерине II многолетний бытовой разврат не мешает быть «Великими». А вот скромная фрейлина Нелидова при императоре Николае Павловиче – несмываемое пятно на биографии. Хотя, в отличие от фаворитов Екатерины, Нелидова не пыталась влиять на политику императора и припадать к дойной корове госбюджета. Впрочем, и не в характере государя было бы такое позволить.
Одна проигранная Крымская война – это позорное и провальное правление. Хотя Крымская война уязвила в основном нашу гордыню. Территорий мы не потеряли, приобрели некоторые неудобства с использованием черноморского флота, которые вскоре исправили.
А вот выигранные русско-турецкая и русско-персидская войны, присоединившие к империи очень важные и ценные территории, – это не упоминается, не считается и не акцентируется.
Мне кажется, критик императора Николая Павловича, если хочет быть честным человеком, не должен отдыхать в Сочи и Минводах. Император ведь не только присоединил к державе эти территории, но и вложил многолетние управленческие усилия в их замирение, интеграцию в общеимперскую жизнь.
Блестяще осуществленная за восемь лет кодификация законодательства, к которой безуспешно подступались несколько раз в предыдущие сотню лет, – это все талант Сперанского, государь ни при чем.
Мощный промышленный рост, в том числе на протяжении всей Крымской войны, создание и поддержка нужных для этого институтов – это безличные производительные силы и производственные отношения постарались.
Рис. 2–2
В год 100-летия со дня рождения императора Николая Павловича соотечественники лучше помнили его достижения [Гулишамбаров, 13]
Отложив в сторону очевидную пропаганду, в контексте управленческого разговора нужно рассмотреть две реальных претензии к стилю управления императора Николая Павловича: жесткость, в советской версии – патологическая жестокость, и сверхцентрализация управления, гипертрофированный, по мнению многих современников, личный контроль.
О степени жесткости или жестокости правителя нужно судить не по представлениям эпохи историка, а по представлениям эпохи правителя.
Иван Грозный казнил, по разным оценкам, от 3000–4000 до 10 000–15 000 человек. Генрих VIII в это же время казнил, по разным оценкам, около 40 000–50 000 человек.
Иван Грозный поддерживал монастыри и учредил в России первую типографию. Генрих VIII разорял монастыри и уничтожал их библиотеки. Погубил гигантское по тем временам количество книг, несколько тысяч.
Иван Грозный разводился с надоевшими женами, а Генрих VIII их казнил.
Но почему-то Генриха VIII англичане не называют «Henry the Terrible», или хотя бы «Henry the Fearsome», более корректно переводя прозвище «Грозный». Нет, всего лишь «Old Cupper Nose», Старый Медный Нос, за порчу монеты.
Петр I лично рвал ноздри и рубил головы, а Карл XII не рвал ноздри и лично не рубил головы. Но зато Карл XII отметился приказами об истреблении безоружных русских военнопленных и сожжении домов мирного населения в Польше. Кто из них был более «Terrible»?
Степень жесткости императора Николая Павловича как руководителя нужно оценивать в соответствии с его исторической эпохой.
Давайте разберем омерзительное прозвище «Палкин», присвоенное императору Львом Толстым «на основании рассказов старых солдат».
В российской армии наказывали шпицрутенами, т. е. прутами. А вот в английской армии наказывали «девятихвостой кошкой», которая, в отличие от шпицрутена, разрывает кожу.
В Англии после порки в спину провинившегося втирали соль. Русские жестокие варвары в своем медвежьем углу до такого изуверства не додумались.
В российской армии случались приговоры к количеству ударов шпицрутенами, эквивалентные смертной казни. В английской армии существовали юридически закрепленные приговоры к 300 и даже 500 ударам «девятихвостой кошкой», притом что мучительная смерть наступала примерно после 200 ударов.
Почему великий романист Чарлз Диккенс не присвоил императору Георгу IV прозвище «Кошкин»? Может быть потому, что английские романисты XIX в. в среднем любили свою Англию больше, чем российские романисты – Россию?
При этом наши историки и романисты почему-то не вспоминают, что ввел шпицрутены в русской армии обожаемый и царской, и советской историографией Петр I. И что именно император Николай Павлович сначала сократил предельное число шпицрутенов до 6000, а потом, в 1834 г., и до 3000 [Выскочков, 583].
Герцены, Добролюбовы и их советские последователи измарали тонны бумаги, описывая жуткую чудовищность казни декабристов.
Серьезно? Пятеро повешенных и несколько десятков отправленных на каторгу по результатам вооруженного восстания против правительства? Петр Великий счел бы это непростительным либерализмом и полной профнепригодностью. Вспомним, сколько сотен человек он своими руками подверг нечеловеческим пыткам и казнил после стрелецких бунтов. Не говоря уже о казни собственного сына.
Если вернуться в гражданское управление, в стиле императора Николая Павловича нигде близко не видно ни жестокости, ни какой-то чрезмерной жесткости. Строгость, требовательность, решительность видны во всех резолюциях, переписке, распоряжениях. Но это вообще-то неотъемлемое качество эффективного руководителя.
На одной из наших тайм-менеджерских программ профессиональной переподготовки учился действующий офицер СВО. В его зону ответственности входили выплаты, в том числе в связи со смертью военнослужащих. И вот, обладая этой статистикой, он поделился очень важным наблюдением: у «вредных» командиров люди гибнут реже.
Никто не любит командира, который «докапывается», «вредничает», заставляет соблюдать все правила по окапыванию, маскировке и т. п. Однако вскоре обнаруживается, что у такого командира гибнет меньше подчиненных, чем у «доброго».
А вот наблюдение современника, завершающее разговор о «жестокости» и открывающее разговор о личном контроле – или «гиперконтроле»:
Государь Николай Павлович часто посещал [морской] корпус [где я учился], и я помню два случая: первый, когда он проезжал по 12-й линии мимо окон малолетней роты, и все воспитанники вскочили на окна и криками приглашали государя заехать, и он заехал.
Другой раз он приехал и незамеченный вошел в роту, спрятался за колонну и поздоровался с нами, что произвело невообразимый гвалт, пока отыскали государя.
Вообще Николай Павлович был чрезвычайно милостив к воспитанникам; приезда его ждали с восторгом, дети его обожали, и этим он с малолетства формировал себе преданных людей.
Посещения его были всегда производительны, государь все осматривал: пищу, одежду, лазарет – и ему невозможно было втереть очков, и все знали, что за беспорядок с начальствующих будет строго взыскано.
Особенно государь обращал внимание на лазарет, и в случае серьезных больных присылал своих лейб-медиков и при операциях часто присутствовал и поддерживал дух оперируемого.
Николай Павлович искренно любил детей, и они это понимали и, в свою очередь, его обожали [Качалов, 117, курсив Г. А.].