Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ). Страница 31

А может, нам все же как-то поговорить? Нет, не прямо сию минуту, а перед моим отъездом. Так и так: давай все точки над i наконец расставим. Чтобы не осталось ничего невыясненного. И на этом навсегда распрощаемся, потому что больше уже не увидимся. На мои похороны тебя все равно не пригласят, а я не приду на твои. Ну да, скорее всего, будет больно. Даже очень. Но лучше прижечь рану, чем она и дальше будет гнить под пластырем.

Ну а если не захочет, я хотя бы буду знать, что попыталась.

Странное дело, даже дождь стал шипеть не так противно, когда я приняла решение. Вот такой же я была и в науке. Главное — наметить цель. Ну а дальше… «вижу цель, не вижу препятствий»*. Веселее мне от этого, разумеется, не стало, даже наоборот, но серая хмарь над будущим показалась не такой плотной. Да и в реале тоже.

Иван не ошибся: к вечеру ветер разогнал тучи, перед самым закатом показалось солнце — огромное, кроваво-красное. Аж мурашки по спине — такое жуткое.

— Все правильно, — он пожал плечами. — Я так и говорил. К ветру. К холодному ветру.

И снова я подумала, что это как-то… символично. Холодный ветер… перемен?

Ну что ж… пусть так и будет.

Пока топилась баня, я вышла к причалу. Волны перехлестывали через мостки белую пену. Ветер гудел в вершинах деревьев, гнул молодые стволы, как тростинки, пробирался под куртку. Я тут же замерзла и поспешила обратно в тепло, а потом, в бане, никак не могла согреться. Лила горячую воду на каменку, задыхалась от раскаленного пара, но все равно знобило.

Уже у себя в комнате нацепила все теплое, что только было, закуталась в одеяло, как в кокон. Я всегда мерзла — то ли от недостатка веса, то ли из-за низкого давления. А уж осенью, когда становилось холодно, но еще не топили, и вовсе постоянно стучала зубами. Вот так же, как сейчас, надевала по сто одежек. Обнимая меня — одетую в теплую пижаму поверх футболки, Иван ворчал:

— Во замоталась, не доберешься ни до сиськи, ни до письки.

— А ты меня погрей, — мурчала я, прижимаясь к нему. — А потом уже добирайся.

— Лягушонка! Нос холодный, лапы холодные! Давай их сюда, на самое теплое место.

— А место не простудится от холодных лап?

— Говорят, трением огонь добывают. И лапы согреются, и место не замерзнет.

— Попробовать, что ли?

— Главное, притормози, когда дымиться начнет.

Аж глаза зажгло слезами. Потому что никто никогда больше не назовет меня лягушонкой, не станет греть, отпуская пошлые шуточки. Будет что-то другое с кем-то другим, но вот так — точно нет.

И снова безумно захотелось обвинить во всем Киру, но… я прекрасно понимала, что смысла в этом — ноль без палочки. Потому что все уже случилось.

осень 2018 года

— Где тут у вас можно кофейку хорошего попить поблизости? — спрашивает Кира, когда мы выходим в коридор.

— Ну прямо совсем поблизости нигде. Можем в буфет, там сейчас никого не должно быть.

— Буфе-е-ет… — брезгливо кривится она. — Ну ладно, идем.

Спускаемся на первый этаж в кафетерий, который все по привычке называют буфетом. Берем кофе, булочки, садимся за столик.

— Слушай, Сань… — Кира заговорщики понижает голос и поблескивает глазами. — А что тот красавчик? Ну помнишь, я зимой приходила и мы его в коридоре видели?

— Магнич? — притворяюсь удивленной. — А что он?

— Женат?

— В разводе.

— А баба есть?

— Точно не знаю, но, вроде, постоянной нет.

— Сань, а как бы мне с ним познакомиться, а?

Прислушиваюсь к себе, не проснется ли собака на сене. Но собака спит мертвым сном. Пусть забирает — если сможет. Мне все равно не нужен. Он свое дело сделал, разбудил от летаргического сна.

— Приходи в курилку. Под дальней лестницей на первом этаже.

— Я ж не курю.

— Ну не знаю тогда. В буфете карауль, он здесь обычно обедает. Или можешь на беспозвоночную кафедру зачем-нибудь зайти. Придумай что-нибудь. Диссер защитила, значит, не дурочка.

— Стебешься? — Кира надувает губы. — Я думала, ты меня познакомишь.

— Кир, ну…

— Саш, привет. С началом учебного года! Можно к вам?

— Привет, Слав. Конечно.

— На ловца и зверь, — шепчет Кира, полируя взглядом задницу Магнича.

— Познакомьтесь, — предлагаю чопорно, когда, взяв кофе, он садится к нам. — Это Вячеслав, это Кира, наш новый преподаватель с прикладной экологии. Мы учились вместе.

— Очень приятно, — вежливо улыбается Магнич в ответ на лучезарную улыбку Киры, по замыслу способную растопить льды Антарктиды.

В два укуса проглатываю булочку, залпом выпиваю кофе.

— Ребят, вы извините, мне… ко мне дипломница сейчас должна подойти. Побегу.

Кира довольно кивает, Магнич заметно скисает. Но это уже не мои проблемы. Еду домой, пытаясь препарировать, что чувствую. Выходит, ровным счетом ничего. Наверно, даже рада буду, если Кира приберет его к рукам, потому что мне он уже здорово надоел, а послать лесом человека, который ничего плохого не сделал… Черт, я так не умею.

Да, весной был момент соблазна, и довольно острого, но я научилась перенаправлять свой интерес по другому адресу, нам с Ванькой пошло только на пользу. А сейчас и это уже не нужно. Просто свинство вот так держать его при себе, заставляя на что-то надеяться. Парень-то хороший, даром что скучный. Даже если с Кирой ничего у них не сладится, хоть отвлечет его от меня.

Но надеюсь я зря. То ли Кира слишком напирает, то ли Магнич такой твердый орешек, но дело не двигается. А она, похоже, увлеклась не на шутку. Каждый день караулит в буфете, выучила его расписание и по возможности ловит на выходе. Славка стоически терпит, но не сдается. После очередной неудачи, когда он не приглашает ее куда-нибудь приятно провести вечер и не предлагает подвезти, Кира заваливает ко мне — благо квартиру снимает в двух трамвайных остановках. Для нее благо, не для меня. Жалуется, страдает, строит новые завоевательные планы. Мои прозрачные намеки на то, что я занята, понимать отказывается. Потом приходит после вечерних лекций Иван, и я вижу, что он злится.

К концу сентября мое терпение лопается, и я уже хочу поговорить с ней всерьез, но тут происходит нечто, поставившее крест и на моих благих намерениях, и на наших с ней отношениях.

Каким-то чудом нам с Магничем удается пообедать без Киры. Прямо как на свободу из тюрьмы вырвались. Заворачиваем под лестницу перекурить, стоим, болтаем ни о чем.

— Стой, у тебя мусорина какая-то, — он снимает что-то с моих волос, и тут меня словно горячим ветром обжигает.

Кира, вцепившись в перила, смотрит на нас, и я прекрасно понимаю, как это выглядит в ее глазах: Славка со своей обычной блаженной улыбкой гладит меня по голове. Не говоря ни слова, она разворачивается и идет наверх.

— Прекрасно, — усмехаюсь, бросив окурок в банку из-под томатов. — Магнич, походу, нас спалили.

— Было б чего палить, — он пожимает плечами. — Мне жаль, если у тебя будут проблемы, но, может, хотя бы от меня отстанет? Я слишком дурно воспитан, чтобы послать женщину туда, куда хочется.

— Ты ей нравишься.

— А она мне — нет. Мне нравится другая женщина, которая, к сожалению, замужем.

Притворяюсь глухой. Наверно, я тоже дурно воспитана и не могу его послать. А как отделаться деликатно, не знаю. Но сейчас меня больше беспокоит другое. А именно, каких гадостей ждать от Киры. Зная ее, можно не сомневаться: гадости будут.

Она караулит меня около аудитории, где я провожу семинар. Заявляет во всеуслышание, не дожидаясь, пока пройдут студенты:

— Какая же ты сука, Лазутина!

Стиснув зубы, молчу, пока любопытные физиономии с отвисшими челюстями и блестящими глазами не исчезают из поля зрения. Кира тоже молчит, ждет моей реакции.

— Знаешь, — говорю, глядя в окно, — если ты за месяц не смогла его заинтересовать, я не виновата.

— Правда? Знаешь, Шурочка, почему ты сука? Потому что уже второй раз, глядя в глаза, утверждаешь, что мужик, который мне нравится, тебе не нужен, и тут же хапаешь его себе. А я тебе в жилетку плакалась, как дура. А вы с ним потом надо мной смеялись, да?