Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ). Страница 26

Заканчиваю свои дела, спускаюсь в вестибюль, иду к выходу.

— С праздником, Александра! — кто-то, подойдя вплотную, открывает передо мной дверь.

Оборачиваюсь — Магнич!

Надо же, узнал мое имя!

— Спасибо. А вас, простите, как зовут?

— Вячеслав. Осторожно! — он поддерживает меня под руку: на крыльце скользко, накапало с крыши и замерзло.

По горлу прокатывается мягкое тепло, я пытаюсь его проглотить и неожиданно замечаю машину Ивана. Короткий испуг — как будто застукали за чем-то… непристойным? Хотя я просто вышла вместе с коллегой.

— Извините, Вячеслав, меня муж ждет. С праздником.

Иду к машине, сажусь, целую Ивана в щеку. Он мрачно интересуется, с кем я любезничала.

Это что, ревность? Он — ревнует? Серьезно?!

Внутри словно разворачивается, распухает из крохотной точки огненный шар. Что-то жгучее, острое, сладко порочное. Когда-то это уже было, я точно помню.

Ну да, конечно! Когда мы танцевали на поляне у костра. Перед тем как уйти вдвоем к озеру.

И когда он предлагает сначала поехать в ресторан, а потом домой и трахаться, как кролики, меня накрывает таким сильным желанием, какого я не испытывала уже очень давно. Настолько сильным, что терпеть до дома просто невозможно…

___________________

*транквилизаторы и антидепрессанты (сленг)

Глава 16

Иван

август 2022 года

Башка разламывалась от боли, глаза отказывались открываться, а кто-то целовал в щеку.

Сашка?!

Вчерашняя сцена на причале всплыла из памяти, как Левиафан, и заставила застонать сквозь зубы. Но что было дальше? Я помнил только то, как вернулся в дом и выпил еще. Потом — провал. Неужели мы с ней все-таки?..

По миллиметру открывая глаза, впуская под веки свет, яркий, как вспышка ядерного взрыва, увидел рядом морду Лисы. Она старательно пыталась меня разбудить мокрым холодным языком.

— Лис, иди на фиг! — рявкнул я и скривился от боли в висках.

Обиделась, ушла.

Ну и сволочь ты, Ваня, собаку-то за что? Она же как лучше хотела. И явно не с голодухи — в миске что-то лежало. Значит, Саша уже встала и позавтракала.

Боже, зачем я это ей вчера сказал? Зачем?!

Отвык от бухла, потерял квалификацию.

Первый год после развода пил как не в себя. Да и потом с Витюхой тоже неслабо. А когда тот уехал, одному стало не в тему. Или, может, слова отца Рафаила так зацепили?

Я тогда приехал к ним с похмелюги, и, видимо, он учуял перегар.

— Не в том, Ванечка, печали топишь, — только и сказал.

Но как сказал…

И с чего вдруг меня вчера пробило? Или, может, подумал, когда предлагал ей, что напьемся вместе и ляжем в постель? Потому что по пьяни будет уже все равно?

Две недели ада. Две недели боли в яйцах и хронического стояка, который уже и прятать перестал. Две недели тупой дрочки по ночам — хотя можно было просто встать и открыть дверь в соседнюю комнату. Подойти, сдернуть с нее одеяло, вместо него накрыть собою и трахать так, словно последний раз в жизни. Ведь знал же, она не оттолкнет. Потому что хочет того же.

Хочет — и точно так же понимает, что будет только хуже.

Поэтому… ничего не будет.

Две недели прошло, две осталось. Но уже не придется вот так целыми днями рядом, с утра до вечера.

Переболеть. Переломаться. На этот раз окончательно.

Правда, говорят, что наркоманию вылечить невозможно, а она… да, она мой наркотик.

И что я в ней нашел? Чем она меня так захватила?

Неужели только тем самым местом?

Да нет, конечно. Не только. Но сейчас я заставлял себя так думать. Хотеть ее — разрешил себе, когда понял, что не смогу… не хотеть. Но говорил, что, кроме желания, не осталось больше ничего. Потому что она все убила.

Нет, Ваня, мы все убили. Вместе. Каждый по отдельности, но все равно вместе.

Но почему? Может, просто не могли поверить, что все идет к концу? Казалось, как-нибудь рассосется? Что любовь можно отнести в химчистку, где ее приведут в порядок и вернут — как новенькую? Когда мы перешли ту черту, из-за которой обратного пути уже не было?

Я сел, переждал очередную ракетную атаку внутри черепа, добрался до ведра, выпил ковш холодной воды. На плитке на сковороде обнаружилась давно остывшая яичница. Да и чайник тоже был чуть теплым.

Часы показывали начало первого. Ну да, мужик сказал — мужик сделал. Сказал, до обеда будем спать — так и есть. Интересно, где она? Дверь в кубло открыта, в комнате пусто. Значит, в лабе.

Оделся, заглянул туда. Саша сидела за столом и что-то записывала в распечатанную таблицу. Подняла голову — глядя мимо меня, кусая губы.

— Привет…

— Давно встала? — я тоже не смотрел на нее.

— Давно.

— Слушай… — это мы сказали одновременно и оба замолчали.

— Прости, — разорвал паузу я. — Не знаю, что на меня нашло. Давно не пил. Забей. Ладно?

— Уже, — она опустила глаза на таблицу, что-то старательно подчеркивая в ней ногтем. — Кстати, можем сегодня никуда не ездить. Подождет денек. Завтра посмотрим побольше.

— Да нет, все норм. Ближе к вечеру. Пойдем к тем точкам, которые рядом.

— Хорошо. Только ты… поешь, ладно?

Саша сидела, ссутулившись, по-птичьи приподняв острые плечи, и я вдруг вспомнил — так же остро, — как однажды она стояла перед шкафом, собираясь на работу.

Она всегда была худой, а после больницы, выкидыша, антибиотиков похудела еще сильнее. К тому же снова открылась язва — строгая диета, лекарства.

— Ванька, я такая стала страшная, — Саша смотрела на себя в зеркале и чуть не плакала. Самый маленький лифчик, раньше безнадежно тесный, теперь предательски морщился, как и трусы на попе. — Все кости торчат. Все на мне болтается. Как из концлагеря сбежала.

Мне бы сказать, что она все равно самая красивая, а я ляпнул: мол это повод обновить гардероб, и скинул ей на карту денег.

Пошутил, козел!

Сейчас, оглядываясь назад, я понимал, насколько тупо себя вел. Тогда меня жрало чувство вины — и абсолютной беспомощности. Я не знал, что делать, и повелся на слова тещи: дай ей время, пусть отойдет. Просто молча ждал. Хотя наверняка она имела в виду совсем другое — насчет ребенка.

А ведь, может быть, именно отсюда и начала расти Сашина ревность, расширяя уже наметившуюся трещину? Я слишком мало говорил ей комплиментов, слов любви… да что там, я вообще мало говорил. Всегда казалось, что дела важнее слов. А она, наверно, чувствовала себя некрасивой, непривлекательной для меня, стала более закрытой, скованной в постели — потому что стеснялась своего тела? Боялась, что найду кого-то — поэтому и ревновала?

С трудом прогнав тугой ком сквозь пересохшее горло, я вернулся в комнату, согрел чайник. Через силу запихнул в себя холодную яичницу, подержал на ладони пачку аспирина. От похмелья он помогал хорошо, зато ковырял дырки в желудке. Бросил обратно на полку, лег.

Мысли потекли с того же самого места, на котором я их остановил. Как будто отжал кнопку «стоп». И было странно, что раньше не понимал вещей, которые сейчас казались элементарными. Или требовалось отойти на расстояние — чтобы увидеть?

Я опять вспомнил день святого Валентина, ту неожиданную вспышку страсти и несколько месяцев потом — когда мне казалось, что у нас снова все будет хорошо. Нет, что у нас уже все стало хорошо.

весна 2018 года

— Тебе идет!

— Правда? — Саша улыбается, глядя на мое отражение.

Стою у нее за спиной, положив руки на плечи. Наши взгляды встречаются в зеркале. Новое платье, новая прическа. Она всегда носила распущенные волосы, чуть ниже плеч, только кончики подравнивала. Иногда подкручивала щипцами или собирала в хвост. И вдруг подстриглась коротко. Не под мальчика, но все равно неожиданно. Даже лицо как будто округлилось, скулы не так выпирают. Но главное — в глазах снова появился подзабытый кошачий блеск, который действует на меня как конский возбудитель.