Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ). Страница 13

С трудом оторвавшись от меня, Иван тащит за руку дальше. Я знаю, куда мы идем. У самых зарослей камыша есть крохотная полянка на берегу — полоска травы и песка, со всех сторон скрытая кустами. Там нас никто не увидит.

Протискиваемся туда, опять начинаем жадно целоваться. Я больше не могу ждать. Снова запускаю руки под футболку, но Иван стаскивает ее сам, бросает на траву.

— Не бойся, я взял резинки, — лихорадочным шепотом, прежде, чем я успеваю спросить.

Я расстегиваю его джинсы, он стягивает мои, вместе с трусами, попутно лаская — грубо, торопливо, заходя пальцами по самую ладонь.

— Ты уже готова, да? — облизывает пальцы, отчего желание захлестывает с головой. — Черт, прости, не могу больше терпеть. Хочу тебя!

Шелест фольги, скрип влажно поблескивающего силикона — смотрю, не отрываясь, задыхаюсь, то ли скулю от нетерпения, то ли всхлипываю. Кровь бьется в ушах, под ложечкой, стекает в живот, превращается в прозрачную влагу, которая обильно сочится между губами. Собираю ее пальцами, обмазываю член по всей длине.

Ну же, быстрее!!!

Надавив на плечо, Иван заставляет меня опуститься на колени. Входит резко и глубоко, до упора. Почти полностью выходит и повторяет движение — еще резче, снова и снова, все быстрее. Одна рука под футболкой, на груди, обхватывает ее, стискивает и без того сжавшиеся в горошины соски, то один, то другой. Пальцы второй, влажные то ли от слюны, то ли от сока, гладят набухший клитор, и от каждого прикосновения меня словно пробивает электрическим током.

Выгибаю спину, касаюсь затылком его груди, опускаюсь на локти, носом в сырую, остро пахнущую росой траву. Кусаю в кровь губы, чтобы не стонать слишком громко, а так хочется ни в чем не сдерживать себя, верещать, как дикая кошка, полностью раствориться, уйти в эти ощущения — невероятно яркие, горячие, острые.

Да, с Егором было хорошо — но мне просто не с чем и не с кем было сравнивать.

Неужели бывает вот так, когда полностью сливаешься с другим человеком, растекаешься кровью по его венам, умираешь от наслаждения в ритме его пульса, становишься им?!

Земля и небо меняются местами и рушатся в темную озерную воду, когда я взрываюсь звездной пылью и взлетаю выше сумерек, в бесконечную черноту. Нет, не я — мы, в один стон, в одну судорожную дрожь, в последнем движении навстречу.

— Твою мать… — шепчет Иван, рвано дыша, все еще сжимая мои бедра.

Мягко подаюсь вперед, от него, поймав на выходе слабый, но не менее сладкий афтершок оргазма. Встаю, снимаю футболку и с разбега бросаюсь в озеро. Холодная вода обжигает разгоряченное тело. Отхожу по шею, ложусь на волны, провожу ладонью над самым телом — струйки ласкают грудь, живот, между ногами.

— Может, лучше я?

Иван оказывается рядом, подхватывает на руки, прижимает к себе. Его пальцы снова входят внутрь, находя самые отзывчивые точки. Что-то колышется на волне, заставляя скосить глаза.

— Забыл снять, — фыркает Иван, провожая взглядом уплывающий презерватив. — Все, пизда экологии и высшей водной растительности.

Не могу удержаться, хохочу, как пьяная русалка.

— Ты сказал, что взял резинки,  — жирно подчеркиваю множественное число. — Значит, есть еще?

— Есть, — отвечает он голосом змея-соблазнителя и закрывает мне рот глубоким поцелуем.

Холодная вода не спасает, все тело горит, а там, где его пальцы, — сильнее всего.

Боже, как хорошо! Только не останавливайся!..

_____________

*Известная шведская экоактивистка

Глава 8

Иван

июль 2022 года

Рация захрипела, захрюкала, забулькала.

— Иван, на связи?

— Да, Надюш, привет.

— Ты где?

— Из Куги иду, Коник справа.

— К нам не хочешь завернуть?

На биостанции я был три дня назад, что им могло от меня понадобиться? Вряд ли соскучились, у них и так там весело: трое сотрудников и прикольный охальник дед Ленька — за лаборанта и прочий технический персонал. Уже открыл рот отказаться, но сообразил, что это возможность убить время. Возвращаться к себе не хотелось, хотя бы до вечера.

— Ок, скоро буду. Покормите? А то я с утра без росины во рту.

— Покормим, — хмыкнула Надя. — Давай, плыви.

Грозы ничего не предвещало. Встретили, за стол посадили, накормили, а потом Надя выдала:

— Ты, Иван Федорыч, давно пиздюлей не получал?

— Э-э-э? — я чуть не подавился печеньем.

— Какого хера мне твоя баба питерская звонит и жалуется, что ты ей помогать отказываешься?

Так, приплыли. Мне и в голову не могло прийти, что Саша найдет телефон и позвонит Надежде. Я и сам-то им пользовался раза три за два года.

— Надя…

— Пока еще Надя, но не стоит доводить до Надежды Макаровны. Ваня, нам за каждого научного пиздострадальца копеечка капает. Мы их должны в попу целовать, на руках носить и какаву в постель подавать. А ты тут выдрючиваешься. Учти, когда нам финансирование порежут, именно я буду решать, кого на лопате вынести. И что-то мне подсказывает, без тебя мы не погибнем. У нас Мишка эколог, если что — справится. Так что, любенький мой, гонор свой поумерь, будь ласочка. Как только девушка открывает рот, ты подрываешь свою перделку и несешься делать то, что она скажет. Компран?

— Уи*, - буркнул я, чувствуя себя школьником в кабинете директора.

Наденька на самом деле была здоровенной мужеподобной бабищей предпенсионного возраста. В хорошем настроении милая и обаятельная, в плохом она становилась похожей на разъяренного щитомордника. И не дай бог оказаться в зоне поражения. А уж если это самое плохое настроение вызвал ты — туши свет. Я рассчитывал поболтаться у них пару часиков, но после этой содержательной беседы самым разумным было исчезнуть со скоростью визга. По крайней мере, пока Надя не успокоится.

— Привози к нам девушку, — предложила она, выйдя приводить меня на причал. — Все веселее будет.

Я чуть не ляпнул снова, что никакая она не девушка, а моя бывшая, но вовремя прикусил язык: вот так палиться было бы глупо. Хватит того, что Сашке-шоферу сказал, но тогда у меня совсем шарики за ролики заехали. Надя сама была в разводе, не стоило усугублять и дразнить гусей.

Внутри кипело и бурлило, раздражение требовало выхода. Конечно, я мог вернуться домой и вылить его на Александру Андреевну, но это было непродуктивно. Поэтому развернулся на юг и пошел вдоль берега в сторону целлюлозно-бумажного комбината, который был моей перманентной жопоболью. Как раз подошло время брать там пробы воды.

Построили его еще в тридцатые годы прошлого века, тогда же деревянными бейшлотами** перекрыли стоки двух рек — Ваймы и Сухой Волы. Уровень воды в целом поднялся незначительно, но большой залив на юге стал пригоден и для промышленных целей, и для лесосплава. В советские времена за очистными сооружениями худо-бедно следили, в девяностые все пришло в упадок. Не закрылся комбинат только потому, что остался чуть ли не единственным в стране, выпускающим подпергамент — бумагу для мешков. Тогда же полностью прогнившие деревянные плотины заменили бетонными нерегулируемыми дамбами.

В нулевые местные экоактивисты бурно требовали лавочку прикрыть, однако, как часто бывает, весь пар ушел в свисток. Комбинат продолжил работать, хотя очистку немного модернизировали. Но именно что немного. С химическими загрязнениями она справлялась, а вот с биологическими — так себе. Бурое цветение в южной части озера с почти стопроцентной вероятностью было связано именно со сбросами органики. Раньше диатом там практически не водилось.

Самое поганое, что пробы, хоть и бултыхались у красной черты, все же за нее не выходили. Формально придраться было не к чему. Я не раз ругался с главным инженером очистных сооружений, писал докладные, однажды даже добился приезда комиссии, которая, разумеется, не нашла грубых нарушений. Поругался и сейчас, хотя мы оба понимали, что это рутинный процесс. Инженер вяло отмахивался, как лошадь отгоняет хвостом слепня, я выпустил пену и уехал.