Лекарка поневоле и 25 плохих примет. Страница 13

– Да неужто? – хмыкнула наставница. – Этот Дрогим всю жизнь был ни говно, ни пряник, нечего за него идти.

– Он к лоузе пристрастился. Вот староста всем и запретил мне платить. Решил, что я от безысходности пойду за Дрогима и вылечу его.

– Вот ведь сявый хлыщ! Ишь чего удумал! Такую красотку – и Дрогиму-жевуну в жёны? Перебьётся! Хотя… мож, сходила бы. Жевуны-то долго не живут, через годик вдовой станешь, всё меньше налога платить.

– Я думаю к Разлому податься, – осторожно поделилась я. – Там вроде целители всегда нужны.

– Так-то нужны и дело хорошее, да и вокруг полно парней не абы каких, а магов и благородий всяких. Глянется какой, замуж пойдёшь… Да только хорошего в том ничего нету. Будет муж сиднем сидеть у Разлома до самой старости, а ежели какой кантрад ему ногу откусит, то за калекой ходить придётся… Зато при Разломе каких только девок в жёны не берут! А ты чистой карамелью медовой выросла. Глядишь, и командира какого заарканишь, ежели дурить не будешь. Мужики когда раненые лежат, больно чувствительные становятся. В глаза заглядывают, руки целуют, подарки потом дарят. А всего-то и надо что улыбаться изредка да нахваливать. Оченно они на ласку и похвалу падки становятся, когда чувствуют себя немощными.

Я вымученно улыбнулась. А вариантов не ходить замуж тут в принципе не предполагается? Хотя кого мне спрашивать, у бабы Грисы мужей было чуть ли не пятеро, сыновей целый выводок, не меньше дюжины. И дочка вроде тоже есть, правда, всего одна.

– Из моих у Разлома двое сыновей трудится и внуков… несколько. Коли решишь окончательно – приходи, напишу тебе письмо рекомендательное, пока глаза хоть чего-то видят.

– Спасибо.

Наставница с кряхтеньем поднялась с места и подошла к печи. Открыла заслонку и поставила внутрь чёрный от копоти чайник с единственной светлой частью – тускло блестящей металлической ручкой.

Жилище бабы Грисы было гораздо просторнее и обставлено куда лучше Ланиного. Тут тебе и три разных металлических ларя-холодильника, и целая стена, уставленная артефактами и статуэтками, и отгороженная тонкой стенкой «медицинская» часть. В её правой стороне высокий стол расположился так, чтобы на него попадал свет из двух окон, но при этом было расстояние в два шага от каждой стены, а в левой примостились две кровати, поставленные буквой Г. Под потолком висела футуристичного вида магическая люстра с пятью плафонами в форме осиных брюшек, каждое из которых жалом нацеливалось на пустующий явно операционный стол.

Лана бы позавидовала такой роскоши, а меня лишь передёрнуло. Ничего из того, что я хотела бы видеть в своей жизни, на операционных столах не показывали.

Всё свободное место в избе занимали шкафы с книгами, склянками, банками, пучками трав и ещё какими-то приблудами неизвестного назначения.

В общем, уютненько.

Шельма, явно присмиревшая после профилактического поклюя в пятнистый зад, завозилась у меня на руках и принялась упираться лапами, чтобы её, бедолагу-пленницу, выпустили на волю и позволили приструнить все местные половички и занавески. Наученная не то чтобы горьким, но всё же опытом, я этого не позволила. Тогда она извернулась и вцепилась зубами в угол деревянного обеденного стола.

Поймав вопросительный взгляд наставницы, я виновато проговорила:

– Простите! Подозреваю, что у неё в роду были бобры.

Перехватила покрепче и засунула Шельме в пасть антидепрекусьный пирожок. Поняв, что в неволе неплохо кормят, она огромными глазами никогда в жизни не евшего существа выклянчила у меня ещё три штуки, потопталась на коленях и наконец уснула. Видимо, всё же утомилась после длительной прогулки.

Я чуть усилила сон заклинанием и переложила кису в корзинку – пусть набирается сил перед обратной дорогой.

Когда чайник вскипел, баба Гриса поставила на стол угощения, а я достала всё те же пирожки и рассказала о начинке. Идея пришлась старушке по вкусу, и вскоре она перебралась в кресло качалку и сыто щурилась:

– Ляпота-то какая… Благость… И даже никто не бесит… – она вздохнула и прикрыла веки, погружаясь в дремоту.

На такой случай плана у меня не было, тем более что в сонном доме меня тоже потянуло прилечь – не выспалась же сегодня.

Внезапную постпирожковую идиллию разрушил деликатный стук в дверь. Я его даже не сразу услышала – настолько ненавязчивым он был в сравнении с тем, как деревенские ломились ко мне.

– Баб Грис, а баб Грис? – жалобным басом протянули из-за двери. – Ты б посмотрела меня, а? Шото шишка какая-то на спине выскочила болючая… А завтра на весь день в поле… Я уж думаю – кабы чё не того, а?

Наставница приоткрыла один глаз, величественно повела подбородком в сторону двери и снова задремала.

Повиновавшись безмолвному указанию, я открыла дверь и впустила внутрь смущённого плечистого детину лет двадцати пяти. При виде меня он сначала приосанился и зазывательно ухмыльнулся, а затем, видимо, вспомнил, зачем пришёл, и малость приуныл.

– Проходите, показывайте, – вздохнула я, понимая, что наставница даёт мне шанс подзаработать.

За пациентом тянулся шлейф перегара, поэтому я философски решила, что дышать – несколько переоценённая потребность на этом отдельно взятом отрезке жизненного пути. Зайдя за перегородку, детина сначала развязал пояс, а потом стянул штаны вниз.

У него что, альтернативная анатомия? Спина в штанах находится? Я было хотела заорать от возмущения, но когда он повернулся ко мне задом и предъявил шишку, орать хотелось уже от ужаса.

С верхней части потной волосатой ягодицы на меня смотрел он – Мистер Чирей… Огромный, воспалённый и вызывающий оторопь.

Заботы о деньгах отошли на второй план, и я, нервно икнув, сдавленно скомандовала:

– Ждите.

Вышла из медкомнаты в основную часть избы, окинула её взглядом и отчаянно захотела сбежать. Просто сбежать куда подальше и больше никогда, ни при каких обстоятельствах не сводить близкое знакомство с чужими фурункулами и чирьями…

Однако память Ланы чётко показывала, что сбежать из деревни можно, да только спрятаться от налога негде. Полуденники сдадут мытарю просто из любви к искусству, а полуночники такие хитрости раскусывают на раз-два.

Отдышавшись, вволю наикавшись и в сотый раз пропесочив себя за чрезмерную доверчивость во сне, я вернулась к пациенту и щедро плеснула на него обеззараживающего средства – чтоб обеззаразить с головы до ног. Судя по характерному амбре, он активно обеззараживался и обезболивался либо вчера, либо сегодня утром, перорально.

Взяв в руки скальпель, я снова установила с Мистером Чирьем зрительный контакт. Клянусь, он мне подмигнул.

Те же лица, акт второй.

В целом, фундаментальных возражений против того, чтобы воткнуть пьяному детине скальпель в зад, у меня не было. Воткнуть и убежать.

А здесь придётся остаться и смотреть… и лечить…

Задумавшись, я чуть не забыла обезболить, но вовремя опомнилась.

Дрожащей рукой вывела на липкой коже знак. И если бы этот детина чирьястый не дёрнулся в самый последний момент, получилось бы с первого раза. Но он пьяненько гыгыкнул и повернулся ко мне, растянув губы в дебильной улыбке:

– Ты мне делаешь щекотно!

– Могу сделать больно, – любезно предложила я. – У нас медкабинет высоких стандартов – все медики трезвые и готовы исполнить любой каприз за ваши сто арчантов.

– Но приём стоит только восемьдесят!

– Поэтому не капризничайте, – миролюбиво припечатала я и всё же обезболила нужное место.

Суеверные полуденники любят приметы? Вот проверенная: бесить человека со скальпелем в руках – к новым дыркам в организме.

Я икнула для храбрости и ткнула кончиком скальпеля прямо в зеницу чирья.

Знаете, иногда бывают такие моменты, когда ты вдруг осознаёшь очевидные истины. Например, что изюм – это сушёный виноград, каперсы – бутоны цветов, а маслины и оливки – один и тот же плод.

Вот и я сейчас внезапно осознала, зачем медики носят халаты или фартуки.

Кровь вперемешку с гноем брызнула в разные стороны, окропив и меня, и девственно белую стену.