Месть. Идеальный сценарий (СИ). Страница 9

Первой реакцией было недоумение. Мозг отказывался принимать происходящее. Может, я промахнулась? Я с силой вдавила педаль в пол еще раз. И снова. Тот же пугающий, безвольный провал. Эффекта не было.

Холодный пот мгновенно прошиб меня. Я вцепилась в руль побелевшими пальцами. Паника ледяными тисками сжала горло. Сердце заколотилось с бешеной скоростью, отдаваясь гулким стуком в ушах. Я посмотрела на спидометр. Стрелка замерла на отметке 120. Она не двигалась.

Впереди, метрах в трехстах, начинался плотный затор. Лес красных стоп-сигналов, которые приближались с ужасающей скоростью. Я умру. Прямо здесь, сейчас, в этой груде железа, которая еще минуту назад казалась мне символом безопасности. Мозг лихорадочно искал выход. Аварийка? Сигнал? Но что это даст? Никто не сможет остановить несущийся на них многотонный снаряд.

В зеркале заднего вида я увидела, что машина Дмитрия резко ускорилась и поравнялась со мной в соседнем ряду. Его лицо было искажено криком, который я не слышала за стеклом и ревом мотора. Он отчаянно жестикулировал, показывая мне на правую, аварийную полосу. Она была свободна. Это был шанс.

Собрав всю волю в кулак, я резко вывернула руль. Машину занесло, заднюю часть повело в сторону, но я, вцепившись в руль до боли в костяшках, чудом выровняла ее. Мы вылетели на аварийную полосу. Скорость начала медленно падать за счет трения, но этого было катастрофически недостаточно. Впереди, как пасть гигантского зверя, виднелся крутой съезд с эстакады с бетонным отбойником. У меня оставались секунды.

Тогда я сделала то, что видела в фильмах и всегда считала эффектным, но нереальным трюком. Мой разум отключился, уступив место чистому инстинкту выживания. Правая рука сама нашла рычаг ручного тормоза. Я с силой дернула его на себя.

Раздался оглушительный, раздирающий уши скрежет. Звук рвущегося металла и горящей резины. Машину развернуло почти на девяносто градусов. Мир за окном превратился в смазанное, мелькающее пятно. Затем последовал страшный удар. Боковой, глухой, сотрясающий все тело. Меня швырнуло на дверь, ремень безопасности впился в грудь, лишая воздуха. Перед глазами на мгновение потемнело. А потом наступила оглушительная тишина.

Машина замерла, уткнувшись боком в серое бетонное заграждение. Из-под капота валил густой, едкий дым.

Все произошло за считанные секунды, которые растянулись в моем сознании в вечность. Я сидела, не двигаясь, глядя прямо перед собой. Мир потерял звуки и краски. В ушах стоял только тонкий, высокий звон.

Дверь со стороны водителя рывком открылась. Дмитрий. Его лицо было белым как полотно, в глазах плескался ужас.

— Ты жива⁈ Кира!

Он расстегнул мой ремень безопасности, его руки дрожали. Я хотела что-то ответить, но не могла. Слова застряли в горле. Я сидела, вцепившись в руль, и смотрела на свои руки, на приборную панель, на треснувшее, пошедшее паутиной боковое стекло. Меня била крупная, неудержимая дрожь, сотрясая все тело.

Он осторожно вытащил меня из разбитой машины. Ноги не держали, и я бы упала, если бы он не подхватил меня. Он усадил меня прямо на асфальт, прислонив к холодному бетону отбойника.

Я смотрела на искореженный кусок металла, который еще недавно был моим автомобилем, и одна-единственная мысль, ясная и острая, как лезвие бритвы, пронзила мой затуманенный от шока мозг.

Они не просто зачищали архивы. Они не просто запугивали свидетелей.

Они пытались меня убить.

Глава 8

Обратная дорога в город превратилась в сюрреалистический, беззвучный кошмар. Я сидела на пассажирском сиденье машины Дмитрия, и мир за окном казался отстраненным, словно я смотрела плохое кино на размытом экране. Звуки не долетали до меня, приглушенные толстым слоем ваты, которым шок набил мою голову. Я видела, как другие машины проносятся мимо, как люди в них смеются, разговаривают, живут своей обычной жизнью, и не могла поверить, что я все еще нахожусь с ними в одной вселенной. Всего час назад я была одной из них. Теперь я была другой. Той, кого пытались убить.

Меня била крупная, неудержимая дрожь. Это был запоздалый, первобытный отклик тела на смертельную опасность. Зубы выбивали мелкую дробь, хотя я изо всех сил сжимала челюсти. Пальцы, скрюченные и непослушные, вцепились в край сиденья, и я не могла их разжать.

Дмитрий вел машину молча. Его профиль в полумраке салона казался высеченным из камня. Ни единого лишнего движения. Только побелевшие костяшки пальцев, мертвой хваткой сжимавшие руль, выдавали бушевавшую в нем бурю. Я видела в боковом зеркале его глаза — в них застыла ледяная, концентрированная ярость. Это была ярость не только на наших врагов. Это была ярость на самого себя. За то, что не предусмотрел. Не защитил. Допустил. Он, профессионал до мозга костей, пропустил удар. И этот удар чуть не стоил мне жизни.

Когда мы съехали с шоссе и погрузились в лабиринт городских улиц, он наконец заговорил. Его голос был хриплым и глухим, как будто он долго молчал.

— Мои ребята уже осмотрели твою машину. Предварительный вердикт однозначный.

Я молча повернула к нему голову.

— Тормозной шланг был аккуратно надрезан, — отчеканил он каждое слово. — Не перерезан полностью, а именно надрезан. Расчет был на то, что под давлением при резком торможении на высокой скорости он лопнет. Идеальное убийство, которое списали бы на техническую неисправность и несчастный случай. Никаких следов.

Я закрыла глаза. Подтверждение. Это было не мое воображение, не паранойя. Это был холодный расчет. Кто-то методично и хладнокровно спланировал мою смерть.

— Ты больше не останешься в своей квартире ни на час, — жестко сказал Дмитрий, и это прозвучало как приговор. — Они знают, где ты живешь. Они знают твой распорядок. Они знают все. Раз они пошли на такое, значит, ставки выросли до предела. Они могут добраться до тебя в любой момент.

В тот же вечер он перевез меня в безликую двухкомнатную квартиру в спальном районе на другом конце Москвы. Мы ехали по городу, который я когда-то любила и считала своим, и я чувствовала себя беглянкой, преступницей. Каждая проезжающая мимо полицейская машина заставляла сердце сжиматься. Каждый пристальный взгляд прохожего казался подозревающим.

Конспиративная квартира, которую он снимал для особо важных случаев, оказалась квинтэссенцией анонимности. Она была не просто безликой — она была агрессивно безликой. Дешевая, но новая мебел, расставленная так, словно ее только что выгрузили из коробки. Бежевые обои с невнятным рисунком. Линолеум под цвет дерева. Ни одной картины на стене, ни одного цветка, ни одной книги. Воздух пах чистотой и пустотой. Это было не жилье. Это был стерильный бокс, временное убежище, где не должно было остаться ни единого следа человеческого присутствия.

— Сиди здесь и не высовывайся, — приказал он. Его тон стал почти жестоким, но я понимала, что эта жестокость порождена его собственным страхом за меня. Он ходил по квартире, проверяя каждый угол, каждое окно.

— Вот «чистый» телефон. Звонить только мне. Тот, старый, больше не трогай. Вот ноутбук, тоже «чистый». Никаких соцсетей, никакой почты, кроме той, что я тебе создал. К окнам не подходи без необходимости. Дверь не открывать никому, даже если будут представляться полицией, пожарными или папой римским. Ясно?

Я молча кивнула.

— Еду и все необходимое я буду привозить сам. Раз в день. Если что-то экстренное — звони. Но лучше, чтобы экстренного ничего не было.

Он уходил. Я слышала, как он закрывает за собой дверь. Один щелчок английского замка. Второй. Третий, контрольный, на массивную задвижку. Звук захлопывающейся тюремной камеры.

Я осталась одна. В оглушительной, абсолютной тишине. Опустилась на пол посреди гостиной и только тогда позволила себе разрыдаться. Я плакала беззвучно, сотрясаясь всем телом, глотая слезы ужаса, бессилия и всепоглощающего одиночества.

Моя новая жизнь началась. Жизнь в клетке.

Дни тянулись бесконечно. Одинаковые, серые, пустые. Я просыпалась, долго лежала, глядя в потолок, потом заставляла себя встать, принять душ, съесть что-то из того, что вчера привез Дмитрий. А потом начиналось самое страшное — часы, которые нужно было чем-то заполнить. Я металась по двум комнатам, как тигр в клетке, измеряя шагами периметр своей тюрьмы. Пыталась читать книги, которые он мне приносил, но буквы расплывались перед глазами, не складываясь в слова.