Варяг II (СИ). Страница 51

— ДЕТИ МОИ! — раненой волчицей закричала она.

Она спотыкалась, падала на колени, и в этот миг, растянувшийся в вечность, один из лучников Харальда, укрывшийся на крыше соседнего дома, выпустил стрелу. Длинная, с граненым наконечником, она вошла Ингвильд прямо в спину, с отвратительным хрустом ломая ребро и разрывая легкое. Она ахнула и рухнула на землю, взметнув веер желтой листвы. С искаженным от невыносимой боли лицом, она поползла. Поползла к своим мертвым сыновьям. Ее рука тянулась к Акселю, пальцы судорожно сжимали окровавленный камень. Она смотрела на Бьёрна, и в ее глазах, полных слез, стояла не просто боль, а бесконечная, вселенская печаль, упрек судьбе и… прощание. Прощание с ним, с их жизнью, с их любовью.

Бьёрн умер в этот момент… Весь мир, весь грохот битвы, вся ярость — все исчезло. Осталась только эта картина. Его жена, умирающая, ползущая к убитым детям. Он не видел больше врагов, не слышал криков. Он видел только их. Свою вселенную, растоптанную в грязи.

К Ингвильд подскочил огромный, залитый чужой кровью воин Харальда. Он даже не посмотрел на нее, просто, словно отрубая сук, занес свой топор и опустил его ей на затылок. Раздался тот же кошмарный хруст, что был секунду назад у Олафа. Ингвильд замерла, ее протянутая рука безвольно упала на спину старшего сына, и она накрыла собой обоих мальчиков, как птица-наседка, защищая их даже после смерти, уходя в небытие всем своим маленьким, хрупким миром.

Бьёрн опять умер… В сердце ударила белая звонкая, абсолютно безмолвная пустота. И в этой пустоте родилось новое существо. Не конунг Буяна. Не муж. Не отец. Не воин. Родился дух возмездия. Воплощение самой Смерти, пришедшей за своими детьми.

Он медленно, почти ритуально, достал из-за пазухи небольшой, оплетенный темной кожей рог. В нем было зелье берсерка. Но не простое… Это был дистиллят ярости, отчаяния и смерти. Смертельная доза, которую он поклялся принять только в одном случае — если потеряет все. Та, что не просто обращает воина в безумного зверя, а сжигает его душу и тело дотла, даруя несколько минут абсолютной, богоподобной, разрушительной силы перед неминуемым, мучительным концом.

Он осушил рог до дна. Густая черная, отвратительно горькая жидкость обожгла горло, и тут же по телу разлился огонь вулкана. Мускулы вздулись, налились сталью, кожа натянулась, словно пергамент. Зрачки расширились, поглотив радужку, и мир стал черно-белым и невероятно четким. Боль, усталость, горе — все исчезло, сожженное этим внутренним пламенем. Осталась лишь одна мысль-приказ.

Он перевел свой тяжеленный взгляд через поле боя. И сразу нашел его. Харальда Прекрасноволосого. Тот стоял на небольшом возвышении у самого причала, окруженный плотным кольцом своих верных хускарлов. Рядом с ним терся красивый воин, вероятно, его кузен или брат, с тем же высокомерным выражением лица.

— ХА-РА-ЛЬД!!!

Это был рев гиганского зверя, рев рушащегося мира, рев самого Рагнарёка, возвещающего конец времен. Звук, от которого на миг затихла вся битва в радиусе ста ярдов.

— ИДИ СЮДА, ТРУС! Я ЗАБЕРУ ТВОЮ ДУШУ! Я УБЬЮ ТЕБЯ, СУКА!!!

И ИСТИННЫЙ КОНУНГ БУЯНА сдвинулся с места. Он пошел тяжелой неумолимой поступью. Его топор, «Весельчак», свистел в воздухе, описывая широкие смертоносные дуги.

Он вошел в толпу врагов, и началась бойня. Настоящая, первобытная, нечеловеческая. Он не парировал и даже не уворачивался — это уже было ни к чему…

Его топор проламывал щиты, как гнилые орехи, рассекал кольчуги и доспехи, отрубал руки, ноги, головы. Кровь фонтанировала, обливая его с головы до ног, превращая в пугающее божество войны. Кишки, вываливаясь из распоротых животов, путались под его ногами. Он шел по телам, по лужам крови и внутренностей, и с каждым его шагом круг ужаса и смерти вокруг него расширялся. Воины Харальда, закаленные в десятках битв, отступали перед этим молчаливым, методичным уничтожителем, перед этим стирателем, в чьих глазах горел лишь холодный свет небытия.

Его дружинники, ведомые его последней волей, шли за ним, как тени, пробивая ему дорогу в этой живой стене плоти и железа.

Краем глаза Бьёрн заметил… С другой стороны что-то мелькнуло… В ряды врагов врезался еще один вихрь ярости и отчаяния.

Сигурд. Его брат.

Лицо родича было так же искажено гримасой безумия и всепоглощающего горя. Он потерял сына. Они оба потеряли все, что имело для них значение.

Их взгляды встретились на мгновение. Ни слова не было сказано. Ни кивка. Просто молчаливое, братское, древнее как мир понимание. Прощение всех старых обид, распрей и предательств. Признание общей, невосполнимой потери. И общая, последняя цель…

Два брата, два старых волка, потерявших свои стаи, бок о бок, как в далекой юности, врезались в ближний круг Харальда. Их топоры работали в унисон, дополняя друг друга — сокрушительные, размашистые удары Бьёрна, не оставлявшие шанса на жизнь, и яростные, точные, как удар гадюки, выпады Сигурда.

Они прорвались. Оказались в нескольких шагах от Харальда. Конунг-объединитель смотрел на них без страха, но с холодным восхищенным интересом. Его телохранители сомкнули щиты, создавая непробиваемую стену.

Бьёрн взревел, поднимая свой окровавленный топор, и в его рыке был слышен хруст костей его детей и предсмертный хрип жены. Сигурд подхватил его крик, вложив в него всю ярость за убитого сына.

И ОНИ БРОСИЛИСЬ ВПЕРЕД!

НАВСТРЕЧУ СВОЕЙ СУДЬБЕ!

НАВСТРЕЧУ МЕСТИ!

Навстречу гибели, которую они сами избрали своим единственным утешением и своим последним ПОДВИГОМ.

Дорога к нему была вымощена трупами. И они шли по ней, не зная пощады, неся с собой лишь тишину могил и громыхающий гул приближающейся ВАЛЬХАЛЛЫ!!!!!!!!!!!!!!

Глава 20

Всё, что осталось от Бьёрна Веселого, так это: окровавленный топор, тело в шрамах и пустота внутри… Такая же холодная и мокрая, как берег в Хельхейме.

Он больше не смеялся в пылу битвы. Старое прозвище «Весельчак» было навсегда стерто из памяти. Слезы беззвучно текли по его грязным щекам, смешиваясь с потом и кровью. Это было отвратительно. И куда более пугающе, чем любой боевой клич.

Он тараном врезался в щиты дружинников Харальда. Его топор заработал, как заведенный — методично, словно мясницкий тесак: расколотый щит, рассеченная ключица, отрубленная кисть, еще сжимающая рукоять меча, выпущенные кишки…

Теплая и липкая кровь брызгала ему в лицо. Он чувствовал, как чей-то меч скользит по его рёбрам, чувствовал, как стрела впивается в плечо, цепляясь за сухожилие. Это была просто ещё одна боль. Просто ещё один кусок плоти, который скоро перестанет слушаться.

Воздух смердел железом, потом и испражнениями умирающих. Под ногами хлюпала грязь, замешанная на крови. Каждый вздох обжигал легкие дымом и смертью.

Рядом рубился Сигурд. Брат резал и колол с тихой, сосредоточенной яростью загнанного волка. Уже не для славы. Не для Вальхаллы. Просто чтобы забрать с собой на тот свет ещё несколько этих ублюдков в блестящих кольчугах. Его клинок нашел шею одного, пах другого. Распоротое предплечье Сигурда хлестало кровью, но он, казалось, этого не замечал. Его мир сузился до острия меча и глоток, которые просто нужно перерезать.

Харальд Прекрасноволосый, наблюдавший за этим с усмешкой из-за спин своих воинов, наконец, устал от зрелища. Его собственный меч, изящный и отточенный, мягко вышел из ножен.

— Они так всех моих воинов положат. — бросил он своему двойнику, Рагнару. — Мы разделаемся с этими псами лично!

Бьёрн встретил его удар, который мог бы раскроить надвое быка, а затем контратаковал. Харальд уклонился с кошачьей грацией, и его собственный клинок, быстрый как змея, прочертил глубокую борозду на боку Бьёрна. Свежая рана закричала, горячим ножом входя в самое нутро, но Бьёрн лишь хрипло выдохнул, ощутив во рту вкус крови, и развернулся, чтобы принять на свой топор удар Рагнара. Металл зазвенел, высекая сноп искр.