Варяг I (СИ). Страница 24

И в этот самый момент, нарушая звенящую тишину, раздался оглушительный треск. Громкий, сухой, будто сломали огромную кость. Звук шёл справа, из самой густой части леса.

Все разом вздрогнули, схватились за оружие и повернулись на шум.

На противоположной стороне поляны, из-за стволов древних елей, вышел Белый олень. Огромный! Я бы даже сказал «исполинский»!

Его шкура мерцала и излучала собственный, фосфоресцирующий, призрачный свет, будто его окутали лунным сиянием, хотя до ночи еще было далеко. Он казался видением, вырезанным из света и тени.

А рога… Боги, его рога! Они походили на сплетение голых, мёртвых, побелевших ветвей — неестественно сложные, тяжёлые, словно гигантская корона. А вместо глаз у «короля» зияли абсолютно чёрные, отполированные до зеркального блеска обсидианы. Бездонные и пустые, не отражающие ничего, кроме сумрака.

Зверь не испугался нас и не бросился бежать, как любое нормальное животное. Он просто стоял на краю поляны и смотрел. Его безжизненный, каменный взгляд скользнул по всему отряду, заставив каждого невольно отшатнуться, и в итоге остановился на мне. Словно знал, что я приду. Словно всё это было ради меня.

Сердце заколотилось где-то в горле, перехватывая дыхание. Творилась какая-то отборная чертовщина! Передо мной стояло послание из мира, в правила которого я не был посвящён. Древнее, как сам этот лес, и столь же безжалостное.

Побледневший Бьёрн медленно и с предельной концентрацией поднял своё тяжёлое, предназначенное для крупного зверя копьё. Эйвинд, затаив дыхание, так же медленно натянул тетиву своего лука. Я ватными руками поднял свой неуклюжий самострел и вставил в него короткий, толстый болт.

Белый олень вдруг издал странный звук, будто где-то глубоко под землёй сломался лёд толщиной в милю. Звук, от которого кровь застыла в жилах.

Затем он развернулся с той же неестественной, призрачной грацией и метнулся обратно в чащу. Его белая, светящаяся фигура мелькнула между деревьями и начала таять в зелёном мраке.

— ВПЕРЁД! ЗА НИМ! — проревел Бьёрн, и его хриплый, срывающийся крик разорвал злое, давящее наваждение.

Охота началась. И мы, как одержимые, ринулись в погоню за мистическим видением, в самую глубь Сумрачного леса, навстречу неизвестности…

Глава 10

Воздух трепетал, как натянутая ветром холстина. Помимо обычных «лесных» запахов в нем таился смутно знакомый и тревожный аромат… Но какой, я пока не мог разобрать…Вокруг стояла гнетущая, неестественная тишина.

После тщетной погони за дичью (в прямом и переносном смысле) мы остановились на привал. Отряд замер в очередных приготовлениях.

Я слышал глухие и методичные шорохи — некоторые дружинники втирали в щиты смолу хвойных деревьев и животный жир, чтобы древесина не размокла от этой вечной сырости и не предала в самый нужный миг. Не у всех воинов щиты были обтянуты кожей, вот и изгалялись, как могли.

Рядом шипело: тетивы луков натирали кусками воска, смешанного с бараньим салом. Палец должен был чувствовать гладкость, а не шершавость влажного волокна. Также проверяли посадку наконечников на древках: не шатается ли, не сдвинется ли при ударе? Каждый звук был обрывистым, приглушённым. Будто мы уже боялись потревожить то, что ждало нас впереди.

Я проверял свой арбалет. Самодельная, уродливая конструкция из подручного железа и упругого ясеня выглядела забавно, но никак не угрожающе. Тетива, сплетённая из бычьих жил, была натянута до предела. Эйвинд, наблюдавший за мной, криво усмехнулся:

— Собрался белку сшибить, скальд? Или медведя насмерть напугать?

— Собираюсь остаться в живых, — буркнул я, не отрываясь от работы. — В отличие от тех, кто надеется только на мышцы да на крик.

Он хмыкнул, но не стал спорить. Наша странная связь, возникшая на тренировках, крепла. Он презирал мою «хитрость», но уважал её результаты.

К нам подошёл самый молодой воин в отряде. Его звали Ульфом. Он был сыном охотника. Паренёк лет шестнадцати, с глазами, привыкшими подмечать всё неочевидное. Его взгляд скользил по земле, читая невидимый мне текст.

— Скальд, — обратился он ко мне, указывая на едва заметную вмятину в мшистом ковре. — Посмотри.

Я наклонился и увидел отпечаток копыта. Глубокий, раздвоенный.

— Старый вожак, — Ульф водил пальцем в воздухе, не касаясь священной метки. — Широкий, грузный. Видишь, как копыто заворачивает внутрь? Хромает на левую переднюю. Причем, давно. Кость неправильно срослась. И шёл не спеша, не пугался. Щипал мох. Мы его не спугнули. Он просто шёл своей дорогой, будто вёл нас куда-то.

Для него это была летопись. Для меня — набор загадочных символов. Я кивнул, делая вид, что всё понимаю. Бьёрн, молча наблюдавший за нами, коротко бросил:

— Держимся «Пасти Тора». От неё направимся ко «Сну Утгарда».

Я посмотрел туда, куда он указывал. Вдали виднелась гигантская сосна, расколотая надвое ударом молнии. Её чёрный шрам зиял, как настоящая пасть. Ещё дальше высилась гряда темных скал, напоминавшая очертаниями спящего великана.

— У него есть имя? — спросил я.

— У всего здесь есть имена, — отозвался Эйвинд. — Иначе как говорить с землёй? Как просить духов о помощи?

Карт не было. Карта была вписана в саги, в сказы, в плоть этих людей. Они были её живыми носителями. Я, с моими чертежами и схемами, чувствовал себя слепцом, впервые вышедшим на свет.

Бьёрн повернулся к густому скоплению деревьев, куда уходили следы оленя. Его широкая спина в намокшем от сырости плаще, сейчас казалась частью этого пейзажа.

— Перевели дух? Теперь вперед!

Он шагнул под сень ветвей. Лес поглотил его беззвучно. Мы двинулись следом.

Воздух густел с каждым шагом, становясь тягучим, как кисель. Пахло хвоей, влажной гнилью, превшей листвой и чем-то ещё… сладковатым и приторным, от чего слегка кружилась голова и тошнило. Мерещилось всякое.

Мы шли несколько часов. Время здесь текло иначе, растягивалось, пульсировало в такт набухшим от влаги вискам. Шли по памяти Бьёрна и по едва уловимым знакам, на которые указывал Ульф.

К вечеру Бьёрн поднял руку. Останавливаться здесь, в этой сырой, давящей чащобе, не хотелось, но и ночь в Сумрачном лесу без костра считалась за верную гибель. Не от когтей, так от собственного страха. Многие были раздражены. Уже вспыхивали конфликты и ссоры, но ярл пока удерживал дисциплину. Вопрос только: «надолго ли этого хватит»?

Костер разводили особенным способом — «нодьёй». Срубили два длинных, нетолстых бревна, уложили их параллельно друг другу, а между ними разожгли огонь. Получился длинный, ровный, экономичный жар. У него можно было лечь, вытянувшись во весь рост, и не переворачиваться всю ночь, чтобы не замерзнуть с другой стороны.

Выставили дозор. Бьёрн не стал назначать очереди. Он просто обвёл взглядом своих людей — лица, подёрнутые испариной от напряжения.

— Кто глаза сомкнуть боится — вперёд. Первая стража. Сон здесь вам всё равно не будет в радость.

Вызвались двое — те, у кого зрачки были шире всего, а пальцы непроизвольно сжимались на рукоятях оружия. Лучше бодрствовать, чем видеть кошмары, рождённые этим местом.

Я сидел у конца «нодьи», протянув к огню онемевшие, скованные холодной сыростью пальцы. Бьёрн пристроился рядом, с негромким, ритмичным скрипом водя по лезвию своего ножа точильным бруском. Этот звук был единственным якорем в одуряющем гуле тишины.

— Это чистой воды море! — вдруг сказал Бьёрн, не глядя на меня, в такт движению бруска. — Только из дерева и тени. Глупый капитан бросает вызов шторму. Умный — ищет бухту. Глупый воин бросает вызов лесу. Умный ищет тропу. Ты можешь не знать его дна, но ты можешь знать его течения и мели. И дух этой чащи испытывает нас…

Я посмотрел на язычки пламени, лизавшие почерневшую древесину. Они показались мне неестественно яркими в этом поглощающем свет месте. Все казалось не таким… Я будто угодил в картину художника-сюрреалиста.