Княжна Екатерина Распутина (СИ). Страница 48

— Колечко не простое… Артефакт… Берег его для своей будущей невесты. Вырастешь, захочешь, продашь, будет на что приданное купить или ту же свадьбу сыграть. Второе у меня дома лежит. Они парные и активируются при слове «невеста».

Холодный пот прошиб меня насквозь. Я судорожно схватилась за кольцо и принялась его снимать, но пальцы мои словно онемели, превратившись в непослушные культи. Золотой ободок впился в кожу, словно живой, и ни за что не желал покидать насиженное место.

— Ты чего притихла? — спросил он напряженно, замотал головой, словно пытаясь прогнать наваждение, понять, где я.

— Извини… Я… Я случайно его примерила, а теперь не могу снять, — прошептала я, едва сдерживая слезы.

— Это моя вина… Я активировал артефакт, — прохрипел он. — Но ты… не переживай. Второе кольцо… оно у меня. Сам не знаю, зачем взял с собой маленькое. Как только меня не станет, связь прервется, и ты сможешь снять свое, — мучительно улыбнулся он, словно вырывал слова из самой груди.

Я не дала ему договорить. Коснувшись его лба, мысленно погрузила его в сон, а внутри меня разрасталась паника, смешанная с горьким осознанием собственной беспечности. Слезы подступили к горлу, прожигая его огнем сожаления.

— Ага, как же… Помрёшь ты, — прошептала она с издевкой, а в голосе сквозила ледяная насмешка. — А что прикажешь делать мне?

С обручальным кольцом на пальце путь в дом Соловьёвых был заказан. Не избежать допросов хуже пыток. Поразмыслив, я пришла к единственному решению, безумному, но неизбежному: нарастила кожу, затем обвила ею ненавистный золотой ободок, погребая его под слоем плоти. Палец у основания выглядел неестественно широким, но оставалась слабая надежда, что никто не вспомнит его прежний вид. Поднявшись, я, словно старая карга, поковыляла в сторону усадьбы, гадая, каким эхом откликнется в будущем эта авантюра.

Глава 21

Новые возможности Хромуса

Неспешно ступала я по парковой аллее, вдыхая пьянящий аромат прелой листвы, еще помнящей зиму, и нежный, травянисто-сладкий дух распускающихся почек. Весна, щедрая на тепло, раскрашивала май буйством красок, готовясь явить миру свою чарующую красоту.

Пролетел еще один год моей жизни в усадьбе Соловьевых, и я с нетерпеливым трепетом ждала отъезда в академию. Но стоило лишь вспомнить о ней, сердце начинало тревожно биться, а душу окутывала горечь скорой разлуки. Первая влюбленность — словно ураган, обрушившийся внезапно, пленивший разум и не желающий отпускать. Как целитель, я могла бы исцелить многие недуги, но против этой напасти оказалась бессильна. Наверное, такое чувство дается свыше, и нам не подвластно ни управлять им, ни приказать сердцу забыть того, кто неумолимо притягивает взгляд.

Сколько раз я прокручивала в голове тот поход в разлом, ту роковую цепь событий, что навеки изменили мою жизнь… Невольно коснувшись пальцем места, где бережно хранилось спрятанное от посторонних глаз колечко, я вновь погрузилась в пучину воспоминаний.

'Отойдя от пациентов на три сотни шагов, я укрылась за раскидистым кустом плакучей ивы. Необходимо было убедиться, что Хромус выполнит порученное.

В томительном ожидании меня бросало то в жар, то в ледяную дрожь. Перед глазами плясали черные мушки, к горлу подступала тошнота. Я судорожно пыталась направить остатки целительной энергии на себя, но лишь усугубляла свое состояние.

Впервые мне довелось бороться за жизнь сразу трех человек. И все бы ничего, будь то простые царапины или переломы. Но их балансирование на грани жизни и смерти заставило меня выложиться без остатка. И моё донорство не прошло бесследно. Мучила нестерпимая жажда, а живот, казалось, прилип к позвоночнику.

Хромус нашел мужиков, и вместе они погрузили раненых охотников на телеги и повезли их к целителю. Я верила, что их спасут.

Расправившись с кустами, выбралась на дорогу и, словно пьяная, побрела в сторону усадьбы, проклиная ее удаленность. Сколько времени прошло, не знаю. Тишину разорвал оглушительный хлопок, эхом прокатившийся по округе. Инстинктивно обернувшись, я едва успела зажмуриться от ослепительной вспышки, на миг превратившей вечер в день. Воздух словно загустел, налился тяжестью, ощутимо задрожал. И это была ударная волна.

Я поняла это, когда невидимые руки подхватили меня, бережно, словно в колыбели, приподняли над землей и понесли. Сопротивляться не было сил, да и смысла — меня словно выжали до последней капли. Оставалось лишь беспомощно наблюдать, как под напором невидимой силы пригибаются травы и молодые деревца, словно кланяясь неведомому божеству.

Вскоре тиски, сжимавшие меня, разжались, и я рухнула плашмя на накатанную колесами машин и телег дорогу. Подняться не было сил, тело налилось свинцом. В голове гудел рой растревоженных пчел, веки казались неподъемными, словно вылитые из чугуна. Осознание беспомощности, как ледяной ком, окатило меня с головой. Я свернулась калачиком, словно загнанный зверек, и провалилась в долгожданный, манящий омут небытия.

Я очнулась резко, словно меня грубо выдернули из глубокого сна, подбросив на невидимой кочке. Гул мотора и приглушенные голоса пробивались сквозь пелену забытья. Встрепенулась, чувствуя, как меня сдавливают горячие, сильные руки, держа в плену. Моя голова покоилась на твердом, мускулистом мужском торсе. Догадаться, кому он принадлежит, не составило труда. Легкий оттенок пота смешивался с дорогим, едва уловимым ароматом одеколона.

Любопытство — это мое все. Я с трудом приподняла голову и утонула во встревоженном, полном заботы взгляде Дмитрия, старшего наследника рода Соловьевых.

— Очнулась, красавица, — прозвучал его бархатистый баритон, обволакивая теплом, и по коже пробежали тысячи мурашек. — Ну и напугала ты нас. Когда увидели этот столп света… Мощнейший удар, от которого земля содрогнулась, все сразу поняли — это в районе разлома. Гостей как ветром сдуло, мигом по домам разъехались. Мы стали пересчитывать домочадцев и обнаружили твое отсутствие. Бросились на поиски. Когда нашел тебя, лежащую без сознания на дороге… Невозможно описать тот ужас, что я испытал. Зачем ты одна бродишь по округе? Вдруг прорыв, а тебя и защитить некому. Хотя о прорывах в этих местах можно забыть, — Дмитрий обрушил на меня целый поток вопросов.

— Почему? — прошептала я, облизывая пересохшие губы.

— Да нет больше разлома. Исчез, словно его и не было. Феерическое, надо сказать, было волшебство, — усмехнулся он, и машина плавно остановилась.

Я отчаянно попыталась вырваться из его хватки, но словно попала в стальной капкан.

— Не дёргайся, — в его голосе прозвучали стальные нотки властной силы, против которой не хотелось и невозможно было устоять. Инстинктивно повинуясь, я обвила его шею руками, когда он легко вынес меня из машины.

Дмитрий бережно донес меня в комнату и, опустив на кровать, одарил такой обезоруживающе чистой и открытой улыбкой, что мои губы невольно расцвели в ответ.

— Сейчас пришлю Резника.

— Не надо Анатолия Родионовича, — пропищала я, в ужасе от мысли, что целитель увидит мой пробудившийся дар. Я была слишком слаба, чтобы скрыть его сейчас.

— Ну чего ты так его боишься? — серые глаза Дмитрия в этот момент согрели меня таким теплом, что щеки невольно вспыхнули от воспоминания о его стальной груди, к которой я только что прижималась. К счастью, он истолковал мою неловкость по-своему.

— Неужели стесняешься? — он окинул меня долгим, оценивающим взглядом, задержавшимся на моих едва наметившихся холмиках груди. Качнув головой, унося с собой рой только ему ведомых мыслей, добавил: — Ладно. Умойся и ложись. Завтра я приду и посмотрю на твое состояние. И если оно ухудшится… — он запнулся, словно слова застряли в горле, — … берегись! — И, пригрозив пальцем, выскользнул из комнаты, оставив после неповторимый мужской аромат.

Когда вернулся Хромус, он поведал, что охотников разместил в больнице Вологды и щедро оплатил лучшего целителя. Сочтя свой долг исполненным, он вихрем примчался ко мне, сердце его терзалось тревогой. Ослепительное зарево, словно прорвавшийся из преисподней свет, было видно за много верст.