Бездарь и домовой (СИ). Страница 12
— Так, никаких мне тут фотосъемок, сказал! — раздался над ухом неприязненный голос.
Оглянулся — явно блюститель порядка, сиречь милиционер. Да не простой, офицер-начальник. Опустив фотоаппарат, нарочито медленно достал из кармана редакционное удостоверение, предъявил в развернутом виде.
— Работает пресса. Фёдор Нетин, «Тарусские вести».
— Опа как, ять. А Лапшённикова где?
— Позавчера уволилась, и фьють — только и видели.
— В Калугу подалась, поди, — кивнул милиционер. — Там же сервитут, жизнь ключом и тридцать три удовольствия, прямой путь в эти… сервитутки, — он изволил заржать. — Ну, тогда будем знакомы, что ль? Капитан милиции Копейкин, Петр Сергеевич. Как нетрудно догадаться — всей тарусской милиции голова.
— Нетин Федор Иванович, редактор, всем «Тарусским вестям» руки, ноги, глаза и всё в таком духе — третий день пошёл, как.
— Ну, знакомство обмоем во внеслужебное время как-то потом… Так! Червонский! Вон тех копателей мне возьми, сказал! Совсем обнаглели — место преступления раскапывать!
Я посмотрел — на пригорке, который явно входил в границы «места происшествия», два мужичка, не обращая внимания на происходящее, споро махали лопатами.
— Петр Сергеевич, для прессы, срочно в номер. Что здесь произошло и что предпринимается?
Милиционер приосанился. Я догадался, и пару раз щелкнул камерой, после чего включил на планшете диктофон.
— Значит, так. В вечерне-ночной период суток на указанной территории произошел массовый вооруженный конфликт между группировкой снага под предводительством Агафона Хренактаева, 1987 года рождения, проходящего в ориентировках под кличкой «Хмурый», и некоторым числом пока неустановленных лиц. В ходе конфликта группировка «Хмурого» была полностью уничтожена при помощи неизвестных тупых и острых предметов, коими всех ее участников расчленили на мелкие фрагменты. Численность группировки удалось установить по количеству сохранившихся голов, в количестве восемнадцати штук.
Сегодня утром по подозрению в организации упомянутой расправы задержан и помещен под стражу житель города Тарусы, имя которого в интересах следствия пока не разглашается. Ведутся следственные действия, о ходе которых городское управление милиции будет информировать жителей по мере достижения значимого результата.
— Спасибо, господин капитан. В ближайшем номере дадим во всех известных подробностях.
— Ну, и добро, — кивнул Копейкин. — Чую, сработаемся.
— Теперь не для печати. Кого взяли-то?
— Да Никанорова, библиотекаря, кого ж еще. Он нам, веришь ли, этим пустырём давно все мозги задолбал — мол, нельзя тут ничего делать, историческое место…
— А что, купцы уже выкупили его? А то видел табличку, мол, «частная территория».
— Да где там, — махнул рукой капитан. — То процесс небыстрый. Но вот тоже: охота им свой базар возле кладбища ставить, а? Хотя, пусть их, всё лучше, чем бурьян и снажьи разборки.
Тем временем к нам подвели копателей. Перегаром от обоих разило за версту.
— Так! — сказал капитан Копейкин. — Пошёл я работать, Фёдор. Будет что — прибережем для следующего номера. А с этими голубями сизоносыми я сейчас дважды предметно побеседую. Потому как лопата — это предмет. А тут мы их имеем в количестве двух штук. Ну, бывай, Фёдор Иваныч, — и жестом дал понять, что мое дальнейшее присутствие нежелательно.
Ну и ладно, материал у меня уже есть, его еще нужно написать и переделать всю верстку. Но этого мало. Потому что, хотя эту суматоху можно растащить аж полосы на полторы, еще один материал по любому нужен.
— Погоди, господин капитан. Сейчас уйду, подскажи только, у нас в Тарусе благоустроительные работы ведутся где?
— Какие-какие работы? — вытаращился Копейкин.
— Ну, там дорогу замостить, цветочки посадить, детскую площадку сделать…
— Ну, ты спросил! Вот уж хрен его знает… Хотя… Обратно иди по Кладбищенской, там старик Панфилов что-то копал — может, палисадник делает?
«С паршивой овцы хоть шерсти клок», — мысленно вздохнул я и, поблагодарив капитана, пошел на Кладбищенскую.
Искомого старика Панфилова я нашел на углу Кладбищенской и Лесопильной. Пока полгорода продолжало пялиться на исторический пустырь, сей горожанин, в самом деле, весьма почтенного возраста, с иконой в руках ходил вокруг ямы, старательно распевая псалмы. На контакт он не сразу, но пошел, и сразу же обрадовал, что делает он тут не клумбу, не палисадник, а самую настоящую детскую площадку, да ещё общественного пользования. Мотивы у старика оказались насквозь прагматичные: окрестные мальчишки часами изводили дразнилками его цепного пса Полкана, так что тот улаивался до полной потери голоса, при этом куры, принадлежавшие Панфилову, на фоне перманентного стресса, вызванного бесконечным лаем, нестись отказывались наотрез. Вот и придумал старик нагородить всяких горок, качелей и тарзанок. Вопросы безопасности запланированных аттракционов не волновали его ни в малейшей степени: «Убьются — так и хрен с ними», — махнул рукой благоустроитель. Записав всю эту историю и сделав несколько портретов героя, я совсем уже собрался идти в редакцию, но напоследок, теша любопытство, спросил, зачем дед освящал площадку.
— Тут вон кака хреновина, — задумчиво ответил он. — Копал я, значить, яму, для самой большой качели. Под столбы, значить. И нашёл какую-то ерундовину. Да вот, веришь, не нравится она мне. Ажно сердце жмёт. Ну, думаю, надо хоть молитв каких прочесть, прежде чем вынуть-то, а то мало ли. Ну, тут ты и пришёл.
Я посмотрел. На дне ямы, в комьях земли угадывался какой-то крупный бронзовый сосуд — очевидно, весьма древний. Сделав несколько снимков находки, я тоже что-то почувствовал. Но не описанные стариком саднящие, тягостные ощущения, а, скорее, наоборот, вполне приятное томление. И по наитию перевел камеру в режим магической съёмки, сделал кадр. Посмотрел на экран — и вскрикнул: на меня смотрело концентрированное Зло. Такая жуткая жуть, по сравнению с которой все мои кладбищенские сны — не более чем детские мультики рядом с настоящим фильмом ужасов.
— Матерь Божья, — ахнул заглянувший в экран любопытный старик и лишился чувств.
Какая бы жуть ни пялилась на меня с экрана, нет ничего страшнее, чем дедлайн по сдаче номера, уж поверьте на слово. Поэтому дальнейшие действия были исключительно осмысленными, выверенными и подчинялись ровно одной задаче: как можно скорее попасть в редакцию, как можно скорее доделать номер, утвердить его, отправить в типографию и только после этого с чувством выполненного долга предаться запоздалой панике или же более рационально выпасть в осадок.
Первым делом добрыми оплеухами я привел старика Панфилова в чувство и заставил сбегать домой, оставить там икону и привести пса для временной охраны опасного объекта. Когда он вернулся с собакой, я помчался обратно на пустырь, искать Копейкина. Там его уже не застал, побежал в милицейское управление, заодно разузнав, где оно у нас находится. Вновь увидев меня, капитан удивился и, кажется, начал сердиться, но на это я ему времени не дал: показал снимок и в двух словах объяснил, что это такое. Капитан моментально проникся и развил бурную деятельность: отправил на Кладбищенскую наряд с дознавателем — последнего, чтобы опросить старика и отпустить его с барбосом наконец домой, а наряд, конечно, для охраны потенциально опасной находки.
После этого, дав и подписав уже свои свидетельские показания, я наконец примчался в редакцию, где вовсю бухтели Екатерина Матвеевна и Деанор, которые не горели желанием работать до утра. Тем не менее, работа пошла споро, мы даже успели установить, что на зловредной кубышке изображен — сюрприз лично для меня — герб князей Ромодановских, старинного, правда, начертания, которое вышло из употребления лет триста назад. Но эту информацию в материал писать не стали — акцент сделали именно на добром деле, то есть строительстве детской площадки, а о том, что нашлась какая-то неведомая хрень, упомянули вскользь: ну, нашлась и нашлась, археологи разберутся. «Археологи» из Чародейского приказа обещались приехать завтра после полудня. Чай, не того уровня тревожности повод, чтоб им конвертоплан выделять или телепорт открывать, а на своих колесах на ночь глядя из Александровской слободы в Тарусу кататься дураков нет.