Бои местного значения (СИ). Страница 42
Судя по насупленной морде — будет. Добро, тогда постращаем малость.
— Тебе хоть и годков поболе моего, а всё ж дурашка ты глупая и неразумная. Я сейчас вот эту веточку обломаю до нужного размера… — Подбираю из травы длинный сучок. — Потом в ранку тебе и засуну. И буду крутить-вертеть, пока всё-всё не выложишь.
Снова несильно хлопаю поближе к кровоточащей дырке, и это срабатывает.
— … У-у-у-м-м!.. Атаманом он у душегубцев!.. Банда евонная по наводкам на дороге шалит…
— А с какого перепуга — Разгуляй? Нет, чтобы там Ванька Вырви Глаз, или Петька Живопыра.
— Фамилие евонное — Разгульский…
Встаю и подхожу поближе, чтобы как следует рассмотреть пленного. И очень сильно удивляюсь. Я на память не жалуюсь, но его мордочка мне абсолютно незнакома, а вот он меня он узнал! И в глазах это узнавание перемешалось с возникшим от него жутким страхом. Где и когда я мог с ним пересекаться?.. На фронте?.. В Питере в семнадцатом?.. Позже?.. Нет, не помню от слова совсем…
— Ты кто таков будешь, сволочуга?
— …
Молчит… Смотрит на меня дикими глазёнками и, как рыба, беззвучно ртом плямкает. Опаньки, а что это наш свежеспасённый толстячок превратился в одно большое ухо? Любопытный? Вот мы ему сейчас, как говорит наш батальонный одессит Яша, бейцы и покрутим:
— Ты кем себя возомнил, крысюк помойный? Хозяином земли здешней? Типа, один ты решаешь кому можно здесь ездить, а кому и под травку пора?.. Тут ведь вот какое дело. Серьёзные люди караван отправили, а ты, сучий потрох, со своими сявками им всё дело порушил. Вот и попросили они нас товар найти, да порядок навести на дороге. Порядок-то навели, теперь и за товар наговоримся!.. Ладно, полежи пока, вся наша дружба ещё впереди. Ты мне, с…ка, всё расскажешь! Начиная от своих крестин и по сей денёчек!..
Возвращаюсь к толстобрюхому приказчику, уже плотоядно смотрящему на валяющегося перед ним козлобородого Федьку:
— Слышь, толстый, хватит уже на него любоваться! Или ногу ему перетяни, чтобы кровью не истёк, или добей уж, чтоб не мучился.
— Дык это как это? — Толстый от удивления застывает соляным столбом.
— Я тебе уже говорил — каком взад! Всё, что мне надо, он сказал. Мы уходим, он — твой, делай с ним, что хочешь. Какие ружьишки оставим, можешь забрать… Ну, а с дружком своим сам решай…
Осознав с задержкой всё услышанное, приказчик вдруг сгибается в поясном поклоне, с пыхтением из-за мешающих килограммов громко выдавая в эфир:
— Благодарствуем за заступничество, всем нам жизни поспас!!!.. Господа нашего Всеблагого и Всемилостивейшего за тебя вечно молить будем!.. Тока скажи, яви милость, как звать-величать тебя? Ну, штоб знать, за кого свечки в церкве ставить?..
Оставшаяся в живых ватага начинает вторить своему боссу, повалившись на колени. Ну да, сообразили кое-что, сравнили дружескую дневную «возню в песочнице» с только закончившейся акцией возмездия.
— За кого свечки, говоришь, ставить?.. За Робин Гуда, что в Шервудском лесу обитает…
Пока добрались до нашего бивуака, солнце уже встало. Алёна и её невольная помощница уже закончили кухарничать, так что мы вернулись очень даже вовремя. Тройку пленных тоже угостили от щедрот своих, сунули каждому по краюхе хлеба и кружке кипятка, предупредив, что это — разовая акция и дальнейшее питание полностью зависит от их поведения. Антонай ещё час где-то опасливо косился на страшного и ужасного атамана Разгуляя, но, всё же, освоился и перестал обращать на него внимание. Тем более, что пора было отправляться.
Переселенца с дочерью устроили на встреченный почти перед самими Талалями обоз местного лавочника в три телеги. Мужик долго и коряво, с упоминанием всех святых, ещё раз поблагодарил за спасение и пообещал, что на его хуторе близ Семёновки мы всегда желанные и дорогие гости. После чего, уже сидя в отъезжающей телеге, с облегчением перекрестился, окончательно поверив, что мы его отпускаем безвозмездно, то есть даром. К моему неописуемому удивлению с ними поехала и Тимохина семейка. О чём уж они шептались всем гамузом на привале ночь напролёт, кто там кому чего наобещал — одному Господу известно, только вот взял и поехал бывший блатной с жёнкой и приёмышем под ту Семёновку счастья в жизни искать. Попрощались по-человечески, подарили главе семьи трофейный карабин, чтоб в следующий раз за себя и своих постоять мог, патронов сыпанули от души, Алёна крестом нас осенила, и вскоре исчезли телеги за поворотом…
Талали мы проехали транзитом, нигде не останавливаясь. Всё необходимое у нас было с собой, а спелёнатых бандюков, сидящих вперемежку с бойцами на случай неадекватного поведения, лишний раз светить не было никакого резона. Само село было небольшим, недавно только «проклюнувшимся» из казачьего хутора, основанного четверть века назад. Навстречу попалось только несколько баб, к счастью, с уже полными вёдрами. Которые лишь мельком глянули на нас и тут же вернулись к обсуждению чего-то чисто женского и жизненно важного для себя любимых. Больше всего внимания оказали нам местные Шарики-Бобики, эстафетой дежурного гавканья передававшие нас от забора к забору, да серо-полосатые Васьки-Мурки, лениво и презрительно прищурясь, смотревшие на проезжающих чужаков с этих же самых заборов.
Дорога по мере удаления от слегка населённого пункта начала всё больше и больше походить на заброшенную, но достаточно ещё пригодную для гужевого транспорта тропу, разве что петлять между деревьями надо было чаще. По просьбе Антоная, чтобы облегчить жизнь нашим четырёхкопытным «моторам», народ перешёл на двухсменно-пешеходный вариант движения, пленных привязали «гибкой сцепкой» к задкам телег, дабы размялись болезные перед форсированием водной преграды, которое будут отрабатывать на ближайшем броду. Пообедали на ходу сухпаем, чтобы не задерживаться, до сумерек надо было добраться до следующей заимки…
Глава 23.
И мы до неё добрались. Уже хорошо так веяло вечерней прохладой, когда мы съехали с «шоссе» на поляну-близнец нашей предыдущей ночёвки. Такой же выложенный из чёрных от копоти камней костровой круг, почти такая же поленница хвороста, сверху заботливо укрытая от дождей охапками свежего лапника, разве что протекавший мимо ручеёк добавлял некоторое оживление в пейзаж. И место опять занято пришедшими раньше нас.
Вокруг костра, пока ещё разгоняющего сумерки яркими языками пламени, сидят семеро местных жителей. Тех, кого «несущие бремя белых» эуропейцы презрительно называют аборигенами.
Антонай резко дёргает вожжи, бедная кобылка испуганно всхрапывает и тормозит всеми четырьмя копытами. Нам с Ильёй приходится ухватиться за бортики телеги, чтобы не забодать в спину нашего водилу. Едущим за нами приходится расходиться вправо-влево, чтобы избежать ДТП, причём сопровождается сие действо громким и недовольным хоровым упоминанием абсолютно всем взрослым известной матери некоего Бени и прочих персонажей народного-матерного фольклора.
— Антоха, ты чего? — В голосе Буртасова слышится возмущённое недоумение.
— Тама… Эта…
— Антонай, давай двигай вперёд! — Пытаюсь вывести нашего гида из внезапного ступора.
Неудачно. Он только головой мотает, мол — нельзя, никак нельзя!
— Оп-па!.. Никак Таёжник здесь! — Голос подъехавшего Митяя аж сочится нешуточным изумлением.
— Сотник, блин! Может, ты мне хоть что-то объяснишь?.. Ау!.. — Стараюсь привлечь внимание к своей скромной персоне.
— Тут вот какое дело, Командир. — Митяй наконец-то замечает меня. — Про него разное болтают, но людей, видевших по пальцам руки перечесть можно… Вот уж не думал, что сподоблюсь!..
— Алё, гараж!!!
— Командир, не кошмарь!.. Короче, видишь вон того старика? Так вот по слухам он — самый что ни на есть главный шаман в наших краях.
Присматриваюсь повнимательней и замечаю среди сидящих у костра… Больше всего к нему подходит слово «дедуля». Жиденькая бородка, небольшие усики, волосы, перетянутые лентой, всё седое аж до белоснежности контрастируют с загорелым морщинистым лицом. Остальное скрыто под светло-коричневым кафтаном-найми, в распахнутых полах которого виднеется нагрудник-нэлэкэн, от души расшитый бисером. Сидящие рядом одеты точно так же, только одежда потемнее и бисера поменьше. А так — вполне себе крепкие хлопчики… Ага, и на коленях у этих хлопчиков винтовки, как бы невзначай в нашу сторону повёрнутые. Это не проходит незамеченным, и за спиной слышу негромкое клацание затворов…