Близнецы из Пиолана. Страница 13

В конце концов Жан вынужден был признать: его экспертиза ничего не стоила. Рафаэль Дюпен мог оказаться Рафаэлем Лессажем – как мог им оказаться любой другой более-менее похожий мужчина, рожденный в 1978 году. Хотя в те времена это имя было менее распространено, оно отнюдь не считалось экзотичным. Конечно, Виктор Лессаж смог бы определить точнее, но требование Фабрегаса было категорическим: Виктор не должен знать ничего о ходе расследования и тем более появляться в участке. Предвидя возможную реакцию Лессажа-старшего, капитан справедливо опасался непоправимых последствий.

Рафаэль Дюпен отказался от анализа ДНК. Отказ прозвучал не грубо, но твердо. Подозреваемый слегка улыбнулся Фабрегасу и коротко ответил: «Нет». Судя по всему, этот человек знал о своих правах и понимал, что у него не могут принудительно взять образец ДНК в отсутствие серьезных либо многочисленных улик. Фабрегас, разумеется, сообщил, что отказ может расцениваться как косвенное свидетельство вины, но Дюпена это ничуть не впечатлило.

Фабрегасу ничего не оставалось, кроме как отпустить его. Не было никаких оснований для задержания, к тому же тот факт, что подозреваемый явился к жандармам самолично, развеял бы сомнения любого следственного судьи. Даже если Дюпен и есть тот самый человек, которого они ищут, он очень ловко маневрирует.

Дежурный проводил Дюпена к выходу, оставив Фабрегаса одного, в досаде и раздражении.

Через некоторое время, отчасти восстановив душевное равновесие, капитан вызвал Викара, чтобы дать ему новые инструкции. Теперь, когда жандармы выяснили настоящий адрес Рафаэля Дюпена и место его рождения, Фабрегас решил, что должен узнать о нем все.

– И если я говорю «все», лейтенант, это не фигура речи, – добавил он. – Я хочу знать, в какой школе он учился, чем занимались его родители, в каком состоянии его банковские счета… Короче, я хочу, чтобы вы прочесали всю его жизнь мелким гребнем. Надеюсь, я понятно выразился?

– Без ордера… – нерешительно произнес Викар.

Фабрегас ненадолго задумался, потом все же решил умерить свои притязания.

– Пока соберите столько данных, сколько сможете. При необходимости напирайте на то, что речь идет о безопасности детей. Я тем временем решу вопрос с ордером.

– Слушаюсь, капитан!

Когда Викар вышел, Фабрегас помахал рукой перед стеклом, давая знак Жану, который все это время терпеливо ждал в соседней комнате, что он может зайти. У капитана не было необходимости спрашивать бывшего шефа, узнал ли тот в подозреваемом Рафаэля Лессажа, – они заранее договорились, что в случае твердой уверенности Жан войдет в комнату, прервав допрос под каким-нибудь незначительным предлогом. Поскольку он этого не сделал, стало понятно, что его сомнения так и не развеялись.

– Слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, – с кислой миной процедил Фабрегас.

– Я не говорю, что это не он. Просто я не уверен…

– А образец ДНК мы не можем у него взять без его согласия.

– Да, я знаю.

Расследование так и не сдвинулось с мертвой точки, тогда как с момента исчезновения Зелии прошло уже двадцать четыре часа. Ее жизнь могла находиться в опасности – двое сидящих в комнате мужчин это прекрасно понимали. Но не было ни одного следа, по которому они могли бы пойти.

Догадываясь, о чем думает Фабрегас, Жан попытался его утешить:

– А что, если с Зелией та же история, что и с Надей? Может быть, она тоже скрывается по своей воле?

– Может быть… – без особой уверенности отозвался Фабрегас.

В глубине души Жан разделял его скептицизм, но мысль о том, что они могут найти еще одно бездыханное тело ребенка, была невыносима. Он так и не оправился после смерти Солен. До сих пор, тридцать с лишним лет спустя, перед глазами у него порой возникала девочка в белом платье и венке. Он закрывал глаза, но она не исчезала. Иногда она улыбалась, но чаще вид у нее был жалобным, она словно молила о чем-то… Такого он не пожелал бы никому, тем более человеку, сидящему напротив. Фабрегасу и без того отныне предстояло жить, постоянно помня о самоубийстве Нади, и этот груз был слишком тяжел, чтобы добавлять к нему новый.

В комнате для допросов воцарилось гнетущее молчание. Фабрегас стиснул зубы, словно загораживая путь словам, о которых он, возможно, пожалел бы после. Жан пристально разглядывал свои ладони, как будто читал по ним судьбу. Он сидел на том самом стуле, с которого недавно встал Рафаэль Дюпен, – и внезапно заметил у самого края сиденья, между своих раздвинутых колен, какой-то крошечный посторонний предмет, похожий на едва заметный выступ. Жан уже хотел машинально смахнуть его на пол, но в следующий миг его рука застыла в воздухе. Затем он осторожно сунул ее в карман, вытащил носовой платок, аккуратно подобрал им свою находку и поднес к глазам. Сначала он подумал, что это хлебная крошка, но нет, это оказалось нечто иное. И впервые за долгое время Жан улыбнулся.

– А ведь правду говорят, что грызть ногти – дурная привычка…

Фабрегасу понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, куда клонит бывший начальник. Взгляд капитана прояснился, затем снова помрачнел.

– Ты прекрасно знаешь, что я ничего не могу сделать. Как только станет известно, что я добыл материал для анализа ДНК незаконным путем, все мои дальнейшие действия будут также признаны незаконными.

– Твои – да, но не забывай, что я официально на пенсии и могу проводить свободное время как мне вздумается. Все знают, что я не теряю надежды раскрыть «Дело близнецов» и время от времени поднимаю старые связи, если мне требуется помощь. Мне достаточно попросить сделать анализ ДНК в частном порядке и принести тебе результаты. И тогда ты, как должностное лицо, возглавляющее данное расследование, просто обязан будешь принять эти результаты к сведению.

Фабрегас прекрасно понимал, что это весьма сомнительное предложение. Если их совместная авантюра будет раскрыта, то не только доказательства вины подозреваемого будут признаны недействительными, но хуже того – самого капитана наверняка отстранят от расследования. Фабрегас уже собирался отказаться, как вдруг в комнату вбежал Викар, даже не постучавшись.

– Извините, капитан, – произнес он, с трудом переводя дыхание, – но вам звонят из «Ла Рока».

За все время пути Фабрегас не сказал бывшему начальнику ни слова. Кошмар продолжался, и никакие разговоры не могли его остановить.

Директор сообщил им о пропаже ученика даже раньше, чем его родителям. В последний раз мальчика видел школьный надзиратель во время перемены – тот играл со своими друзьями во дворе. Но после того, как занятия возобновились, Габриэль Пенико, еще один учащийся второго класса средней школы [17] , не явился на урок.

– Доктор Флоран была права! – наконец прорычал капитан. – Она мне говорила, что так и будет и что я не смогу этому помешать!

– Не зацикливайся на этом, Жюльен. Чувство вины – не лучший союзник, уж поверь мне. Если ты позволишь ему завладеть собой, оно в конце концов свяжет тебя по рукам и ногам.

Жану было хорошо знакомо это чувство беспомощности, и сейчас он понимал, что именно оно вызывает ярость у его бывшего подчиненного. Поэтому он настоял на том, чтобы сопровождать капитана. Расследование, которое вел Жан все эти годы, в конце концов изолировало его от коллег. Даже его помощники, хотя и не отказывались выполнять распоряжения шефа, смотрели на него как на человека, безнадежно увязшего в болоте. «Вот наш начальник, он маньяк», – говорили они новоприбывшим. Жан знал об этом. Он догадывался, что они сочувственно переглядываются у него за спиной, стоит ему отвернуться, и не мог злиться на них – они, в сущности, были правы. «Дело близнецов» стало его неотвязным спутником, бодрствующим день и ночь, и Жан не желал для Фабрегаса подобной участи. Пусть не повторяет его ошибок.