"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 (СИ). Страница 33

— Не Семёнов ли? — я вспомнил фамилию опера, который тогда приходил к Шопену.

— Он самый.

— Ладно, поговорим, раз рекомендуешь. Вроде нормальный мужик.

— А тот парень, кстати, хороший совет тебе дал, — сказал Моржов, пока мы с ним переходили дорогу в стороне от пешеходного перехода. — У нас своего ОМОН нет, конечно, он в области сидит, как и СОБР. А сейчас приехали, чтобы устраивать налёты на злачные места и хватать всех методом бредня. Так что кафе, клубы и кабаки — первые на очереди.

— Киллер так вряд ли попадётся, — заметил я.

— Конечно, зато начальство отчитается, что приняты все меры. Ну и заодно изымут всякие выкидухи, самопалы и косячки. Показатели-то рванут! — он засмеялся и поднял руку, будто демонстрируя рост показателей. — Ща, я отлить отойду, — Моржов направился за угол столовой. — Подожди или…

— Да я сам начну.

Я открыл дверь и вошёл в столовку. Ничего не изменилось, разве что ушёл Шопен, но пришёл новый гость. Тот самый усатый опер Семёнов, который был в общаге, сейчас сидел за столом рядом с Царевичем. Никак продолжает допрос?

Я сел к ним за стол. Опер мне кивнул, а Руслан подумал и продолжил:

— Вот сам посуди. Это они в Грозном ходили в зелёных повязках и форме привозной, сразу видно, что «дух». Вопросов нет, всё понятно. А потом? А потом хреново стало. Вот, представь себе. Видишь в прицел «духа». Но он в гражданском, сидит в жилом доме, и из окна по пацанам стреляет.

— И что дальше? — спросил Семёнов.

— И вот, смотрю в прицел. «Дух» пострелял, автомат спрятал — и всё, мирный житель теперь. Руки поднял, мамой клянётся, что пастух, баранов пасёт, оружия в жизни не держал, даже ружья. Стрельнёшь — всё, под трибунал пойдёшь без разговоров. Не стрельнёшь — пацанов убьёт в спину. А сам он — не старше тебя, такой же пацан, ещё не бреется даже. Вот такая вот ситуёвина, — закончил Царевич.

— Мда-а, — протянул Семёнов и расправил усы.

Перед ним стояла кружка пива, за которую он взялся, но пока не пил. А Руслан чего-то разговорился, обычно он так много о тех временах не рассказывает посторонним. Значит, мент ему чем-то понравился.

— Ну, — Царевич пожал плечами, глядя на меня, будто догадался, о чём я думаю. — Он сам меня попросил про войну рассказать. Ну, истории — это не по мне, красиво говорить не умею, чтобы что-то героическое рассказать. Как уж получилось.

— И что ты делал? — спросил Семёнов, щуря глаза.

— Ты про что? — удивился Руслан.

— Ну вот, индеец, как ты говоришь, пацан этот сидит, а ты его в прицел видишь. Стреляет, а потом прячется. Что ты делал в таких случаях?

Царевич потёр лоб и закрыл глаза, будто у него снова начались головные боли, а потом внимательно посмотрел на Семёнова усталым, но открытым взглядом.

— А что бы ты сделал? — спросил он. — Можешь не говорить. Себе ответь, только честно. Вот в этом ответе и суть.

Опер Семёнов с мрачным видом отпил пива, вытер усы и пододвинул кружку к Руслану, предлагая присоединиться. Тот помотал головой.

— На философию потянуло, Руся, — сказал я.

— Э-э, — протянул он, морщась сильнее. — Башка заболела, не выспался же ещё. Посижу немного, отпустит скоро, — Царевич опустил голову на руки. — Я не сплю, если что, слушаю.

Замолчали. По телевизору переключили канал, показывали «Дорожный патруль» с какими-то разборками, но звук убавлен, слова почти не разобрать. Зато слышно, что где-то этажом выше, где располагались обычные жилые квартиры, кто-то слушал Шуфутинского:

— Я календарь переверну, и снова третье сентября, — распевал он.

— О-о-о, постригся наконец! — вскричал Васька Моржов, заходя в столовую. — За пострижку ставим шишку!

— Ну блин, блюститель правопорядка нарисовался, — Семёнов оживился и провёл рукой по короткой стрижке. — Бэтмент, блин, морж-десантник. Когда с гаражами уже разберёшься? Все показатели горят, — добавил он с усмешкой. — Шишков аж охрип, пока орал на тебя.

— И ты туда же, — молодой опер притворно махнул рукой и посмотрел на нас с Царевичем. — Уже познакомились, значит.

— Да вот, к пацанам подошёл поговорить, — ответил старый опер. — О всяком-разном, пока не работаю.

Руслан ненадолго поднял голову, чуть улыбнулся краем губы, увидев вошедшего, и снова опустил. Сам Моржов понимающе кивнул.

— Знаешь, много чего видел за свою службу, — Семёнов полез за сигаретами. — Но хуже всего — когда у молодых пацанов взгляд, как у мужиков в возрасте, причём повидавших всякого. Вот у вас всех такой же. Ладно чё, позняк метаться, надо дальше как-то жить.

— Надо бы, — сказал я, положив обе руки на скользкую клеёнку на столе. — Да не дают, — я кивнул Моржову.

— Смотри, Трудыч, какая байда, — начал тот.

— Трудыч? — Царевич снова поднял голову. — У тебя папу Труд звали?

— Да, Труд Федотыч, — Семёнов закивал. — Он уже в возрасте был, когда я родился. Двадцать пятого года рождения, считай. Вот и я теперь — Аркадий Трудович. Это ладно — брата-то у него звали Сталет — по первым буквам от «Сталин, Ленин, Троцкий», — старый опер засмеялся. — Дед политическую линию не угадал, хах! Документы потом менял, писал Стален.

— Понятно, — Руслан потёр виски и сел, подперев голову кулаком, как пьяный, хотя вид у него совершенно трезвый. — Подышу немного, — сказал он, накинул куртку и вышел на улицу.

Через окно видно, что к нему подошёл Шустрый, закурили. Борька щёлкал семечки и что-то оживлённо рассказывал, а потом снова торопливо отошёл. Руслан посмотрел на меня через стекло и пожал плечами. Опять, наверное, девушка какая-то показалась в поле зрения Шустрого.

Опер внимательно на них посмотрел, и по лицу у него будто тень прошла. Что-то это ему напоминает.

Ну а теперь пора приступать к сложному, потому что то, о чём мы будем говорить, оперу не понравится точно. Но надо пробовать разные варианты, ведь на кону многое.

— Короче, — продолжил Моржов с серьёзным видом. — Видел же этого Ерёмина из военной прокуратуры? Командировочный. Ты же с ним ходил тогда. Пацанам нашим жизни от него совсем нет. Он вспомнил какой-то случай с войны, приехал, достаёт теперь. И фотку тебе подкинул, чтобы их со всех сторон обложить.

— Ну и чё? — взгляд Семёнова стал жёстче. — Это его работа, а у меня своя.

— Помоги пацанам, — попросил Моржов. — Из-за него им покоя нет. И так в жизни досталось, так ещё и не отпускают, проблем добавляют.

— Не надо что-то прям серьёзное делать, мы же не просим вмешиваться в следствие, никакого подлога, ничего, — сказал я. — Мы же понимаем, чем это грозит, и подставлять не будем. Просто сам он повсюду ходить не будет, ему надоест, вас припряжет. Нам надо понимать, что у него есть против нас.

Семёнов молча смотрел на нас. Слышно, как заскрипели у него зубы.

— Мужики, вы не догоняете, — отрезал он, будто моментально огородившись стеной. — И не понимаете о чём просите. Как там было, так всё и выяснят. А как там было? Там…

— Там как надо, так и было, — мрачно и очень тихо сказал Моржов. — Иначе там нельзя, сам понимаешь. Там одно, но здесь другое. Два разных мира, реально. И всё равно, пацаны там вели себя по совести и продержались. Из таких людей гвозди делать можно, как говорится. А сейчас пришли ко мне — чтобы помог им управу найти, потому что здесь беспредела ещё больше, чем там, но сами они его плодить не хотят. Они понимают, что старые методы не работают, зато такие как Ерёмин могут нарисовать что угодно, лишь бы выгодно было. И что там было, и что там не было.

Как Моржов вступился за нас. Я даже не ожидал этого от человека, которого мы совсем не знали. Но он прекрасно понимал, кто свои, а кто чужие, что такое боевое братство, и как работает мирная и военная жизнь. Десантник сам бы хотел, чтобы кто-то его прикрыл, окажись он в такой ситуации.

Так что такую помощь мы не забудем, даже если это ничем не поможет. Он нас выручал и там, и здесь, мы тоже будем.

— Он-то фотку подкинет, то ещё что-нибудь, — сказал я. — Потом провоцировать нас будет, мол, этот сдал, а этот из-за тебя под следствие пойдёт. Начнёт давить и сделает себе палку вообще без всяких доказательств, когда кто-нибудь из нас на себя возьмёт, чтобы остальных не подтянул. Чисто на признаниях.