Моя императрица (СИ). Страница 19

— Ваш первичный долг, Яков Фомич: заботиться о здоровье государыни! Все остальное вторично…

Впрочем, я тут же смягчился. Не дозволено камер-юнкеру указывать лейб-медику каким образом ему следует исполнять свои служебные обязанности. Поэтому я спросил, уже более мягким тоном:

— Скажите мне, Яков Фомич, а еще кому-то, кроме светлейшего князя, вы говорили о состоянии императрицы?

Монсей замотал головой:

— Никак нет, Алексей Федорович! Ни единой душе!

— Даже уважаемой Елене Сергеевне, супруге своей?

— Даже ей, уверяю вас! Мы с Еленой Сергеевной вообще о моих служебных делах никогда и не беседуем даже. Нет у нее такого интереса, о чужих болячках слушать…

— Это хорошо. Но это еще не означает, что она в безопасности.

Яков Фомич тяжело сглотнул и сразу сморщился, схватившись за кадык.

— Что вы имеете в виду? Я не совсем понимаю…

— А вы полагаете, что Батур явился в ваш дом случайно? Находясь в услужении у светлейшего, он настолько нуждается в деньгах, что решил заняться грабежами? Не смешите меня! Он уже перерезал глотку вашему дворецкому и запорол лакея. Следующими должны были стать вы с Еленой Сергеевной, и лишь мое своевременное появление спасло вас от расправы… Вы хотя бы осознаете сей факт?

Монсей на какое-то время задумался. Еще раз глотнул воды из графина.

— И что же мне делать? — спросил он. — Вы можете мне это сказать, Алексей Федорович?

Хм… Сказать-то я могу, но вот что-либо гарантировать — это вряд ли, Яков Фомич, это вряд ли…

— У вас найдется секретное местечко, где вы могли бы схорониться до поры до времени вместе с супругой? — поинтересовался я. — Желательно, чтобы оно находилось за пределами Петербурга, и о нем не знал никто из ваших знакомых.

Лейб-медик ненадолго задумался. Как-то очень уж виновато глянул на меня из-под бровей и спросил в свою очередь:

— Алексей Федорович, я могу вам довериться?

Ох уж мне эти медики! Как тяжело иной раз бывает с ними общаться…

— Вы уже доверились мне, Яков Фомич. И в любом случае вам некуда деваться. Если вы не послушаете моего совета, то вскоре вас найдут со сломанной шеей или же вскрытым брюхом. Вы уже видели своего лакея под лестницей? Батур делает это с удивительной легкостью! И если вы рассчитываете пожаловаться на него светлейшему, то я могу сказать на это только одно: это крайне плохая идея, Яков Фомич.

— Хорошо, хорошо! Я вас понял… Я это спросил лишь потому, что имею маленькую интрижку на стороне с одной очень милой девицей, и для рандеву уже почти полгода снимаю небольшой домик на самой окраине Петербурга. В такой местности, где меня никто не признает. Тем более в городской одежде и без парика… Как вы полагаете: этот домик сгодится для того, чтобы переждать бурю?

Маленькая интрижка? Ах ты ж, Яков Фомич, ах ты ж старый развратник! Вот никогда бы не подумал. Впрочем, на первое время лучше и не придумать. Светлейший может догадаться, что лейб-медик с перепугу бросится бежать из города, и отдаст приказ усилить караулы на дорогах, ведущих прочь из столицы. Там-то его и схватят, тепленьким.

А переждать недельку-другую можно и в домике для рандеву. Так я и сказал Монсею:

— На первое время сгодится и домик для ваших тайных рандеву. Главное, чтобы они действительно были тайными, а не являли собой секрет Полишинеля, известный всем и каждому.

Я слишком мало вращаюсь при дворе, чтобы быть осведомленным о всех его сплетнях, и потому не могу судить о том, насколько надежным является это убежище. Как знать: может за спиной лейб-медика уже весь свет судачит о том, что господин Монсей тайком водит молоденьких девиц в маленький домик на окраине города…

— Об этом домике никто не знает, — заверил меня Яков Фомич. — Я снял его сроком на один год под именем купца Одинцова Петра Романовича. Был у меня такой знакомец в Москве, но мы уже давненько с ним не общались. Так что вряд ли кто-то сможет заподозрить, что это домик на самом деле снимаю я.

— Отлично! — согласился в конце концов я. — Думаю, это будет подходящим решением. Советую вам немедленно отправляться в дорогу. И не берите с собой слишком много вещей, лишь только самое необходимое. И деньги. Имея хороший запас денег, всегда можно купить то, что забыл прихватить впопыхах.

Видя, что господин Монсей не торопится выполнять мои указания, я хлопнул в ладоши и раскинул руки в стороны.

— И поскорее, Яков Фомич! Прошу вас, поскорее! Если вы думаете, что можете позволить себе не торопиться, то вы ошибаетесь. Я боюсь, что мы уже опоздали.

Лейб-медик согласно кивнул и кинулся прочь из кабинета. Но на пороге замер и вновь обернулся ко мне.

— А как же быть с моими делами? Сегодня около полудня, например, в церкви Святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы состоится богослужение во спасение души почившего императора. Я собирался там быть. Да и пациентов у меня хватает, а это, знаете ли, не простые люди, все из высшего света!.. И как долго мне прикажете пребывать в том домике? Меня скоро хватятся, начнут искать, и делать это будет не только светлейший. Вы же понимаете, Алексей Федорович, у меня есть не только враги, но и друзья!

Я помотал головой:

— Нет у вас больше друзей, Яков Фомич. Все они, как только почуют, что запахло жареным, отрекутся от вас, как апостол Петр от господа нашего Иисуса. Но в отличие от апостола Петра они никогда не раскаются в этом, и предадут вас при первом же удобном случае… С этой самой минуты вы больше не должны верить никому, ясно вам?

— Ясно, Алексей Федорович. И даже вам?

— Можете и мне не доверять. Так для вас будет даже надежнее, а мне плевать.

Лейб-медик дернулся было за порог, но вновь остановился. Снова повернулся ко мне.

— Позвольте еще спросить… Почему вы мне помогаете?

Я немного помедлил с ответом, потому как и сам толком его не знал.

— Знаете, Яков Фомич, — медленно начал я, старательно подбирая слова, — однажды в детстве, в нашем имении под Новгородом, я увидел, как деревенские мальчишки идут на реку топить щенков. Сука ощенилась, да приплод оказался необычно большим. Хозяин решил оставить одного кобелька, а остальных отдал сыновьям, чтобы они их утопили. Мальчишки сунули их в мешок и закинули в омуток неподалеку от берега. Но в мешке еще оставался воздух, и он сразу не потонул. Щенки в нем бились, трепыхались беспомощно, скулили отчаянно. И я тогда прыгнул в этот омуток и вытащил оттуда сей скорбный мешок…

— Вот как? — слушая меня с интересом, сказал Монсей. — А что же мальчишки?

Неопределенно разведя руками, я ответил:

— А что мальчишки? Хотя и маленький, но все-таки я был их барином… Они перепугались, прыгнули в воду следом за мной, вытащили меня вместе с мешком на берег. Так что я и сам не утоп, и щенков спас.

— Выходит, я для вас сейчас, что те щенки?

— Если вас это устроит, то выходит так, Яков Фомич.

— Мда-а-а, — протянул лейб-медик. — И что же с ними сталось потом?

— А потом их все-равно утопили, Яков Фомич, — признался я. — Только я об этом проведал уже гораздо позже, лишь на следующее лето.

— Мда-а-а, — снова протянул лейб-медик. — Почему-то мне не очень нравится эта история. Хорошо, побегу собираться. Чтобы вы на следующее лето на прознали, что меня все-равно утопили…

И господин Монсей покинул, наконец, свой кабинет. Я тоже вышел в коридор, проследил за шаркающим по мраморному полу лейб-медиком, пока он не скрылся в своей спальне, и только затем спустился вниз. Выйдя из дому, отвязал от коновязи Снежку, сел верхом и отправился во дворец.

Возвращаться к караулу, где командовал Потемкин, я не стал. На ближайшем карауле меня и без того пропустили — по мундиру признали во мне камер-юнкера. Командир проворчал только:

— Нечего там нынче камер-юнкерству делать. Государыня в трауре.

— Мой долг находиться у нее под рукой, дабы исполнить любое ее поручение, — ответствовал я, ничуть не кривя душой.

— Это долг каждого дворянина, — ответил командир и сделал знак своим солдатам. — Пропустите!