Шеф с системой. Рецепт победы (СИ). Страница 3

Из тумана бесшумно возникли две тени. Ярослав и Степан Игнатьевич. Они пришли лично проинспектировать готовность.

— Внушительно, — тихо сказал Ярослав, обводя взглядом ряд бочонков.

— Это лишь еда, — ответил я. — А это, — я указал на отдельный, окованный железом ящик, который Борислав охранял, как зеницу ока, — настоящее оружие.

Я открыл ящик. Внутри, на мягкой ткани, покоились ряды запечатанных воском сосудов.

— «Глаз Филина», — сказал я. — Проверьте, княжич.

Ярослав взял склянку, откупорил и сделал один маленький глоток. Он нахмурился, а затем его глаза расширились от изумления.

— Тьма… — прошептал он, глядя в туман. — Я вижу тот берег. Каждый камень, каждую ветку… Боги, Алексей, это…

— Это даст вашим разведчикам возможность видеть лучше врага, — закончил я.

Затем я показал им другой сосуд.

— А это сделает их реакцию быстрее.

Ярослав смотрел на сосуды с восторгом ребенка, получившего новую игрушку.

— Ты, как всегда, удивляешь, знахарь, — сказал он, и его голос в ночной тишине звучал, как никогда, весомо. — Хорошая еда в походе не менее важна, чем все остальное.

Когда последний бочонок был погружен, я кивнул своим помощникам-воинам и подошел к самому краю воды.

— Все готово, командир, — сказал я, глядя на Ярослава. — Мое оружие на борту, затем я залез в ладью, — И я тоже.

Он посмотрел на меня, на мою кольчугу, на чекан у пояса, и на его губах появилась жесткая усмешка.

— Я и не сомневался, знахарь.

Подготовка была окончена. Впереди нас ждало сердце вражеских земель.

Глава 2

Первое утро в походе было самым тяжелым. Опустившийся под утро густой туман, казалось, превратил мир в сплошную белую пелену. Сырость и холод пробирали до костей. Монотонный плеск весел в темной, ледяной воде был единственным звуком, нарушавшим гнетущую тишину.

Воины, продрогшие и злые, молча налегали на весла. Их движения были уже не такими резкими, как вначале. Усталость, накопившаяся за бессонную ночь гребли, начала давать о себе знать. Я видел, как тоскливо они поглядывают на бочки с едой. Время завтрака подходило, но все понимали, что останавливаться нельзя, а значит придется грызть брикеты на ходу.

И тут один из молодых воинов, сидевший на веслах недалеко от меня, не выдержал. Я увидел, как он, прячась за спиной товарища, сунул руку в бочку и достал брикет. На утреннем морозе тот стал твердым, как камень. Воин попытался отломить от него кусок, но не смог. Тогда он, с отчаянием, попытался его грызть, и я услышал, как скрипнули его зубы.

Я не стал его ругать. Просто тихо подошел и сказал: — Погоди.

Он замер, как пойманный на краже воришка. Вся команда на веслах напряглась, ожидая моей реакции.

— Проголодались? — спросил я, обводя их усталые лица. Они угрюмо кивнули. — Хорошо. Тогда время горячего завтрака.

Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Даже Ярослав, сидевший на корме и закутанный в плащ, удивленно посмотрел на меня. Десятник Федор, управлявший нашей ладьей, повернулся и посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Знахарь, ты в своем уме? — пророкотал он. — Мы не можем останавливаться! Каждая минута на счету!

— Я знаю, — ответил я, оглядел их и на мое лицо наползла уверенная усмешка. — А кто сказал, что мы будем останавливаться?

Ярослав и десятник Федор смотрели на меня с таким скепсисом, но я, с хитрой усмешкой, лишь повернулся к своему тюку.

— Борислав, помоги.

Мы вдвоем, к всеобщему изумлению, извлекли из-под брезента мое новое изобретение. Воины смотрели на высокий металлический котелок-«ведро» с отверстием внизу и решеткой сверху, и не могли понять, что это.

— Что это за горшок, знахарь? — проворчал Федор.

— Это не горшок, десятник, а очаг, — ответил я.

Я спокойно, без суеты, установил его на заранее подготовленную плиту из плоского камня и глины, которую велел уложить на дне лодки еще в крепости. Затем достал небольшой мешочек с древесным углем, который мы приготовили, и засыпал его внутрь, затем высек искру, поджигая трут.

Благодаря идеальной тяге, которую обеспечивало поддувало, уголь занялся быстро, давая ровный, сильный, и, что самое главное, почти бездымный жар. По лодке разлилось первое, робкое тепло.

По рядам гребцов пронесся удивленный шепот. Огонь. Настоящий, живой огонь посреди холодной, враждебной реки. Да еще и в лодке. Это настоящее чудо.

А затем я поставил на решетку котелок с речной водой и, когда она начала закипать, бросил туда несколько кубиков «Каменной похлебки» и пучок сушеных трав.

Пока воины, не прекращая грести, с изумлением смотрели на меня, я спокойно готовил им горячий, наваристый завтрак. Запах мясного бульона, поплывший по холодному, туманному воздуху, был лучшей наградой. Это был запах, который говорил им, что даже здесь, вдали от дома, в сердце вражеской территории, они не брошены. О них заботятся.

Я разлил обжигающий бульон по кружкам. Первую порцию протянул самому молодому воину, тому, что пытался грызть ледяной брикет. Он с благодарностью, обжигая пальцы, принял его.

— Пейте, — сказал я. — Сил придаст.

Воины пили, и по лодке пронесся сначала вздох облегчения, а затем — гул изумленных, восхищенных голосов.

— Боги, горячее… — выдохнул один, прикрыв глаза от удовольствия. — Я уж и забыл, каково это.

Как ты мог забыть, ты только ночью из-под бока жены вылез! — поддел его другой со смехом. — Глядите на него, рассуждает так, будто неделю уже гребет! Повар, ты нас так совсем разбалуешь, но спасибо!

— Да это не еда, это колдовство! — засмеялся другой. — Знахарь нам огонь прямо из воздуха сотворил!

Даже старый, суровый Федор, сделав глоток, крякнул и посмотрел на мою «чудо-печку» с уважением.

— Ну, повар… Ну, удружил, — пробасил он.

Ярослав, получив свою порцию, не пил. Он смотрел то на меня, то на ровное, почти бездымное пламя, горевшее в очаге. В его глазах был настоящий, неподдельный восторг, смешанный с изумлением.

— Когда? — спросил он тихо, так, чтобы слышал только я. — Алексей, когда ты успел это сделать? В крепости, перед самым выходом, была такая суматоха…

Я усмехнулся, подбрасывая в очаг щепотку сухих трав, отчего по лодке поплыл пряный, бодрящий аромат.

— Хороший повар, княжич, думает не только о вкусе, но и о том, как подать блюдо горячим. Даже если до стола — три дня пути по вражеской реке.

Он посмотрел на меня, ожидая ответа, и я, помешивая в котле, вспомнил тот день, когда родилась эта идея…

Мы стояли в канцелярии управляющего. Я, Ярослав, Степан Игнатьевич и воевода Ратибор. На столе лежала карта, и Ратибор хмуро водил по ней своим пальцем, отмечая тяготы предстоящего пути.

— Река быстрая, течение сильное. Грести придется без остановки, — говорил он. — Ночи уже холодные, скоро заморозки. Люди на веслах, в постоянной сырости и холоде, быстро потеряют силы, а без горячей еды, — он поднял на нас свой тяжелый взгляд, — их боевой дух упадет. Нужно будет вставать на дневки, разводить огонь и готовить горячую пищу. Это опасно, но при такой сырости и холоде других вариантов просто нет.

— «Дневки»? — тут же вспылил Ярослав. — Ратибор, мы тогда можем сразу голубя Морозовым отправить, чтобы они нас у брода встречали! Весь наш план построен на скорости и скрытности! Любая остановка, любой дым от костра — это провал!

— А замерзшие, голодные и больные воины — это не провал⁈ — прорычал в ответ воевода. — Ты поведешь на штурм не армию, а толпу калек!

— Он прав, Ярослав, — вмешался Степан Игнатьевич. — Воевода прав. Люди не каменные. Без тепла и горячей еды они устанут и в такую погоду заболеют, но и ты прав. Любой костер на берегу — это сигнал для вражеских дозоров. Нужно что-нибудь придумать. Как и людей горячим накормить, и при этом плыть без остановок. Вот же задачка еще…хотя казалось бы.

Я слушал их, и в моей голове, привыкшей решать невыполнимые задачи, уже билась мысль. Они, как опытные воины, видели проблему в тактике: когда и где можно безопасно развести огонь. Их спор шел по замкнутому кругу: остановиться на берегу — значит выдать себя дымом; не останавливаться — значит обречь людей на холод и болезни.