Когда поют цикады. Страница 14

Увы, то был отнюдь не единственный раз, когда Джек вызывался в оливеровский кабинет. Если своим дурным поведением он добивался отцовского внимания, то цели своей постоянно достигал. После каждой устроенной сцены Оливер приглашал его к себе и за закрытыми дверями проводил с ним беседу. Голос никогда не повышал, из себя никогда не выходил. Несомненно, никогда не бил сына, питая глубокое отвращение к насилию. Он просто объяснял, как должен вести себя представитель Пэрришей. Джек горькие пилюли глотал, однако действия их хватало лишь на определенный срок. Отец и сын упрямо вели меж собой поколенческую мужскую битву, на которую Селия и весь остальной мир не допускались.

Все изменилось после отъезда Скотти в Хановер. Джек сразу же угомонился. Начал взахлеб читать. Его оценки улучшились. Интерес к занятиям возрос, особенно к психологии. Редкий семейный ужин проходил без разглагольствований о Лэйнге и Юнге. Выражение его лица приобрело едва уловимый самодовольный оттенок, как у человека, который вот-вот во всем разберется. Он чаще улыбался, хотя и с какой-то затаенной хитрецой, так что приходилось только догадываться, что именно ему представляется забавным.

К шестнадцатилетию Джек обрел себя. В нем все более проявлялся мужчина, которым ему суждено было стать. Мыслитель. Интеллектуал. Волевой, решительный, властный. Когда у него интересовались, что он планирует изучать в колледже, парень просто отвечал: «Разум». Он мог проявлять излишнюю безапелляционность и горячность в спорах, а во взглядах, по мнению Селии, его зачастую чуточку заносило в крайности.

Но с возрастом все это должно было измениться. Однажды он окончательно оставит свое трудное отрочество в прошлом. Касательно же того, что действительно имело значение, он стал до мозга костей Пэрришем.

Позвонила Катарина, мать Селии, уже прознавшая об убийстве. Ее разогретое дюбонне ви́дение происшествия вполне закономерно тяготело к апокалиптическому. Катарина всю жизнь провела в ожидании нашествия кровожадных полчищ, которые все не появлялись и не появлялись, и это как будто даже разочаровывало ее. И вот теперь она нисколько не сомневалась, что орды убийц наконец-то нанесли удар по всему чистому и светлому и вскоре разразится кромешный хаос. Селии удалось отделаться от проповеди, когда в стеклянную сдвижную дверь постучались ландшафтные дизайнеры. На сегодня они закончили: площадка выровнена, завтра приступят к закладке фундамента. По их отъезде женщина какое-то время наблюдала за голубой сойкой на свежевскопанной земле. Птичка неустанно скакала и клевала что-то с земли, явственно не нарадуясь подвалившей удаче.

Наконец, в самом начале четвертого, пришло уведомление об отмене режима изоляции в школе. Селия тут же настучала сообщение Джеку, прося его безотлагательно отправиться домой, чтобы они успели обсудить события прошлой ночи до возвращения Оливера. Ответа не последовало. Через пятнадцать минут она снова попыталась связаться с сыном, а потом еще через полчаса. По-прежнему ничего. В четыре часа муж дома так и не появился, и Селия набрала его номер, однако звонок автоматически переключился на автоответчик.

В половине пятого она предприняла новую попытку связаться с Джеком. И опять ничего. Повторный звонок Оливеру тоже увенчался нулевым результатом. Женщина позвонила Элис – вдруг Джек у нее, – но и подруга не брала трубку. Ситуация попахивала бредом. Тем временем жертву опознали: в новостях появилась фотография ослепительно улыбающейся двадцатилетней Иден из Уотертауна. Какое все-таки красивое имя. Если верить «Твиттеру», в данный момент проводился допрос «лица, представляющего оперативный интерес». Что ж, по крайней мере, бабьё, бившееся в истерике на фейсбучной страничке «Мамы Эмерсона», должно успокоиться, поскольку теперь-то стало очевидно, что никто не истребляет их чад на улицах города.

Пять часов наступили в тишине. Вот теперь Селия решила побеспокоиться уже «официально». Она позвонила в офис Оливера, однако его помощник полагал, что шеф в данный момент держит путь в Эмерсон. Наконец, когда женщина стала подумывать, не обратиться ли к властям, да нее донеслось грохотанье гаражных ворот. Вошел Оливер, за ним Джек. Вид у мужа был угрюмый. Средним пальцем он поглаживал застарелый шрам на виске, что свидетельствовало о его нервозности. Сын же был пепельно-бледный. И оба старательно избегали ее взгляда.

– В чем дело? – заволновалась Селия. – Оливер, что случилось?

Элис

Она решила задержаться в «Папильоне» после ухода Селии. Напустив на себя невозмутимый вид, неспешно потягивала вторую порцию кофе, к которой не испытывала ни желания, ни нужды. Да что за чертовщина такая творится? Ситуация с Мишелем совсем пошла вразнос. Он даже не посмотрел ей в глаза, когда приветствовал их за столиком. А уж его бегство и вовсе было на грани оскорбления. Нет, понять можно, его наверняка встревожило известие о лживости своего любимого мальчика, однако это не давало ему права игнорировать ее. В том числе и потому, что в истории была замешана Ханна.

Впервые за все пребывание в ресторане Элис проверила телефон. От Мишеля ничего, зато поступило уведомление о введении в школе режима изоляции. На краткий миг женщину охватила паника, но она быстро взяла себя в руки. Чтобы по-настоящему разволноваться, по городу должны завывать сирены и громыхать вертолеты. А о введении таких вот карантинных мер вполне традиционно объявляется пару раз в год, и так же традиционно весь сыр-бор оказывается лишь отображением нынешней глубины коллективной паранойи.

Тем не менее ей нужно было поторапливаться – вдруг понадобится заехать за Ханной. Девочка определенно не создана для чрезвычайных ситуаций. Мишель все равно не вернется, раз уж столько событий. К тому же, пока мучительно тянулись секунды, Элис было не отделаться от ощущения, будто все кругом пялятся на нее, в особенности эта мнительная родственница за стойкой. Очевидно, требовался свободный столик. Так что действительно пора.

Покинув «Папильон», Элис проехала мимо школы. Место ожидаемо выглядело таким же мирным и безопасным, как и обычно. По прибытии домой она сразу же направилась в кабинет Джеффа. Ложь Ханны необходимо было обсудить. Вкупе с ее ночным припадком на кухне таковая наводила на мысль, что с девушкой творится что-то неладное. Еще издалека Элис встретила грохочущая музыка: дверь в кабинет оказалась отворена на десяток сантиметров, что было довольно необычно. Муж всегда ее плотно закрывал – и когда входил, и когда выходил. Он был буквально одержим секретностью своей работы. Его как будто преследовала бредовая идея, будто Элис или Ханна питают корыстный интерес к нейропротезам, мышечным парам агонистов и антагонистов или же нейромышечным взаимодействиям.

Женщина постучала и толкнула дверь. Коридор затопило надрывающимися «Джапэндроидз»:

– «…И удержать богатеньких парней, отлитых из злата-серебра!»

Джеффа внутри не оказалось. Она оглянулась назад: из-под двери в ванную пробивался свет. Элис окинула взглядом кабинет, куда ее нога не ступала вот уже несколько месяцев. Книги, кипы бумаг, на стене в рамочке фотография Джеффа, готовящегося выпрыгнуть с парашютом. Другая, с пулеметом, сделанная на стрельбище в Арканзасе. И еще одна, на любимом мотоцикле «Индиэн Чиф», как же без него-то. А по центру всего этого – настольный компьютер с внушительным монитором, экран которого испещрен нераспознаваемыми иероглифами, эдакой пещерной живописью будущего. Человеческий мозг – или, по крайней мере, его крохотная часть – картографированный и маркированный.

– «Ты говоришь, что твоя боль лучше всякой любви…»

Стол вокруг компьютера усеивали стикеры, учетные карточки, исчирканные желтые блокнотные листки. Еще стоял ноутбук. Из-за воспроизводимой музыки защищенный режим на нем активирован не был. Снова бросив вороватый взгляд в коридор – муж по-прежнему находился в ванной, – Элис прокралась в комнату. Еще одно нарушение. Ей пришлось слегка наклониться, чтобы прочесть выведенный на экран текст. Оказалось, письмо от босса Джеффа в «Тактилитиксе»: