Двойной контроль. Страница 24

– После того как наркоз подействует, меня переведут туда?

– Да, – ответила медсестра. – Очень важно, чтобы во время операции голова пациента не сдвигалась даже на миллиметр, поэтому ее закрепят специальной струбциной.

С этой ужасающей мыслью Люси погрузилась в наркотическое забытье, а проснулась, стуча зубами и дрожа от холода; медсестры поспешно накрыли ее согретыми одеялами, и глаза Люси наполнились благодарными слезами. Она решила удостовериться и, помедлив, удостоверилась, что по-прежнему может двигать руками и ногами.

Ей чудилось, что она очнулась не после двухчасовой операции, а от полувекового сна и каким-то колдовством перенеслась в дряхлость: запястья и щиколотки вот-вот треснут, на теле сами собой возникают синяки, а череп проломится от малейшего прикосновения. В день выписки она приняла душ, хотя ей неделю нельзя было мыть голову, поэтому пришлось надеть купальную шапочку. В душе флакон мыльного геля выскользнул из рук и громко стукнул о пол, что вызвало у Люси приступ судорог. Она изо всех сил сохраняла спокойствие и не потянула красный шнурок тревоги, но, когда упомянула об этом врачу, тот сказал, что после операции частота приступов может возрасти и что это «вполне нормально». Как показала жуткая поездка в Хоуорт, это предсказание сбылось, но в остальном все и впрямь было почти нормально.

Сегодня утром, проснувшись, она доковыляла до окна и распахнула шторы, сразу же зажмурившись от яркого зимнего дня в великолепии заиндевевших полей и затянутых ледком луж, сверкающих под безоблачным небом; все было ясным, спокойным и обещающим, как серебряная флейта, лежащая на листе нот. Люси стояла у окна, хмурая и изувеченная, напуганная светом, а правая нога казалась в два раза тяжелее левой. Потом Люси осторожно спустилась по крутой лестнице, совершенно не чувствуя правой ноги, так что она либо билась о ступеньку, либо зависала над ней, не понимая, далеко ли следующая. За завтраком Люси держала себя с натужной бодростью, но, выдавая свою тревогу, постоянно касалась перебинтованной головы, поглаживала толстую повязку и ощупывала ее кончиками пальцев, пытаясь определить границы боли и размер раны. Плотные швы скрывали отверстие, просверленное Макьюэном. Перед операцией он сказал Люси, что сделает пункционную биопсию, но отверстие должно быть шире, чтобы провести обследование под разными углами. Поскольку опухоль находилась под функциональной мозговой тканью, Макьюэн хотел подобраться к «горячей зоне» иными путями, без того, чтобы сверлить добавочные отверстия.

Люси утомленно открыла глаза, увидела камин и поняла, что снова задремала.

– Привет, – сказала она.

– Привет, солнышко, – отозвалась Оливия. – Я не хотела тебя будить.

– А я не сплю, так, подремываю.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Новый мозг, – вздохнула Люси.

– Погоди, я гляну в морозилке, – сказала Оливия.

Не успела Люси решить, следует ли продолжить, завершить или отмахнуться от шутки, как послышался шум приближавшегося вертолета. Глубокий гул мотора и медленный рокот вращавшихся винтовых лопастей звучали все громче и громче, а потом оглушительно загрохотали над самой крышей дома.

– Что за черт? – Оливия бросилась к двери посмотреть, что происходит.

Люси ощутила знакомое щекочущее напряжение в мышцах ноги – подступала судорога.

– Привет, Люси, – бросил Фрэнсис на ходу. – Я сейчас все выясню. Погодите. Здесь запрещена посадка вертолетов.

Люси решила переждать судорогу и никому о ней не рассказывать. Вертолет завис где-то неподалеку. Лопасти кружились все медленнее, послышалось высокое жужжание, и все смолкло. Спазмы, хотя и стали привычными, по-прежнему тревожили Люси: не важно, что их вызывало, но сами они вызывали у нее мысли о быстром упадке. Наконец спазм прошел, и совершенно обессиленная Люси свернулась клубочком на диване, закрыв глаза и зажав подушку коленями. Когда открылась дверь, Люси не шевельнулась; все равно ей скоро расскажут, почему над крышей грохотал вертолет, разрезая лопастями воздух и посылая допплеровские звуковые волны сквозь ее беспокойное тело.

– Эй, Люси, как дела?

Люси изумленно распахнула глаза. Откуда здесь взялся Хантер? Она попробовала привстать.

– Привет, Хантер, – пробормотала она, приподнимаясь на локоть, свой базовый лагерь, прежде чем начать изнурительное восхождение на вершину вертикального положения. – Невероятно! Как ты меня нашел?

– Узнал, что ты на больничном, провел небольшое расследование и сразу же приехал. К сожалению, мой вертолет распугал тут каких-то доисторических лошадей. Каюсь, виноват, но я хотел тебя проведать.

Люси наконец-то села ровно. Фрэнсис втащил на кухню огромную корзину для пикника, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не показать, как разозлен бесцеремонным прибытием Хантера.

– Я тут кое-что привез, – пояснил Хантер. – Пообедаем в гостях у…

– Фрэнсиса, – подсказала Люси.

Хантер присел рядом с ней на диван и взял ее руку в свои.

– Мы о тебе позаботимся, – сказал он, – и ты выздоровеешь.

– Спасибо, – пролепетала она, проникнувшись убежденностью его слов. Он выглядел отдохнувшим и расслабленным, как никогда.

Из кухни вышла Оливия.

– Боже мой, Хантер, я в жизни не видела таких огромных банок черной икры! – Она удивленно изогнула бровь. – Спасибо большое. Овощной суп отправляется в холодильник, а блины я сейчас разогрею. В морозильном пакете водка холодная-прехолодная, правда, я не уверена, что в понедельник утром найдутся желающие выпить.

– Мы просто обязаны выпить за здоровье Люси, – заявил Хантер.

– Тоже верно, – кивнула Оливия, – но Люси сейчас пить нельзя, у Фрэнсиса сегодня встреча с кольцевателями птиц, а я пишу статью, так что напиваться вдрызг нам некогда.

– Одной бутылкой вдрызг не напьешься, – расхохотался Хантер, – это точно!

Когда все расселись за кухонным столом, уплетая блины с горами сметаны и черной икры, Хантер заявил, что здоровье Люси – не единственная причина, по которой надо выпить. Приобретение остальных акций «ЭвГенетики» стало поводом для следующего тоста, а когда Хантер узнал о давней вражде Оливии с Биллом Мурхедом, то настоял, что следует выпить «За свержение чванных мудаков и неверных друзей!».

– А о чем твоя статья, Оливия? – поинтересовался Хантер.

– О шизофренических расстройствах. Я работаю над ней вместе с отцом, Мартином Карром. Он психоаналитик. Я исследую генетическую сторону проблемы, а он описывает клинические случаи. А еще мы хотим подключить к этому нейробиолога.

– И что там вкратце? – спросил Хантер.

– Если совсем коротко, – начала Оливия, – то возникновение шизофренических расстройств соотносится с внушительным перечнем внешних причин: война, травля сверстников, ранняя смерть одного из родителей, физическое и сексуальное насилие, иммиграция, перемещение, расизм. Все они связаны с шизофренией сами по себе или, возможно, в комбинации со множеством относительно сопричастных генов, однако нет никаких доказательств, что гены вызывают шизофрению. Даже если стресс стимулирует или прекращает экспрессию генов, то результаты не проливают света на вопрос наследования, потому что многие мутации в геноме шизофреников обнаруживаются впервые, так сказать, de novo, и, значит, по определению не унаследованы.

– А как же близнецовый метод? – напомнил Хантер. – Это же золотой стандарт для генетического анализа.

– Да, такое мнение существует, – кивнула Оливия, – но многие клинические психологи, вот как мой брат Чарли, сомневаются в постулате о равенстве сред, на котором оно основывается. Результаты приписываются чисто генетическим причинам, не принимая во внимание фаворитизм, обвинения, заданные интерпретации и, в случае гомозиготных близнецов, влияние того, что их одинаково одевают, учат в одном и том же классе, они обзаводятся одними и теми же друзьями, их путают и, в общем, у них происходит «слияние позиции личности». Сторонники генетического подхода пытаются обойти эти социологические и психологические факты, утверждая, что гены гомозиготных близнецов «создают» искажающие воздействия, будто два младенца-близнеца, лежащие в одной колыбели, генерируют мощное энергетическое поле, заставляющее мать одевать их одинаково, а весь остальной мир тем временем застывает. В этом убедительном сценарии сама мать не подвержена ни каким-либо внешним финансовым, социологическим или психологическим силам, ни влиянию своих собственных генов, а просто подпадает под генетическое «созидание» гомозиготных близнецов. Это своего рода порочный круг в рассуждениях, предполагающих то, что они собираются доказать, а потом раз за разом повторяющихся в близнецовых исследованиях, как круговая оборона, защищающая осажденную догму.