Инженер 1: паровая империя (СИ). Страница 20

Тульский край богат железной рудой, но заводы наши, по общему признанию, отстают от европейских образцов. Осмеливаюсь полагать, что опыт военного инженера может принести пользу при совершенствовании местной промышленности.

Готов приступить к исполнению обязанностей по выздоровлении.

С совершенным почтением остаюсь покорнейший слуга капитан Александр Воронцов'.

К вечеру, когда в палате зажгли керосиновые лампы, Струве вернулся с новостями. Лицо у него было мрачное.

— Александр Дмитриевич, — тихо сказал он, садясь рядом, — боюсь, дела обстоят хуже, чем мы думали. Логинов рассказал интересные подробности. Сегодня утром, еще до нашего визита, к Беляеву приходил полковник Клейнмихель.

Знакомая фамилия.

— Тот самый, что в офицерском собрании выступал против моего прожекта, — удовлетворенно кивнул я. Пазл сошелся.

— Именно он. Беседовали они долго, больше часа. Логинов слышал обрывки разговора. Что-то про «вредные нововведения» и «донесение в Петербург». После ухода полковника Василий Порфирьевич был крайне взволнован.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Значит, дело принимает серьезный оборот. Клейнмихель человек влиятельный, связи у него в столице обширные. Если он решил бороться с проектом, используя административные рычаги…

— Что еще удалось узнать?

— Клейнмихель оставил Беляеву какую-то бумагу. Официальный документ, судя по печатям. Логинов видел краем глаза, что-то о недопустимости самодеятельности в военных учреждениях.

Картина прояснилась. Полковник не просто высказал недовольство, а принес прямой запрет сверху. Неудивительно, что Беляев испугался и решил прекратить все эксперименты.

— Значит, против нас ведется настоящая кампания, — пробормотал я. — Что же, война так война. Посмотрим, чьи аргументы окажутся весомее.

Глава 10

Развлечения

Струве поднялся с койки и поправил мундир, от которого исходил слабый запах карболовой кислоты. Лицо немца выражало то особенное разочарование, какое бывает у людей, столкнувшихся с торжеством глупости над разумом.

— Что ж, Александр Дмитриевич, — произнес он тихо, чтобы не потревожить других больных, — теперь все ясно. Клейнмихель нанес удар наверняка. Беляев напуган и отступать не станет.

Он направился к выходу, но у самой двери обернулся:

— Впрочем, не все еще потеряно. Подумаем, что можно предпринять. Увидимся завтра.

Когда шаги доктора затихли в коридоре, я остался наедине с грустными размышлениями. За окном сгущались сумерки, а в палате уже зажгли лампы, отбрасывающие на стены желтоватые отблески.

Может, Струве прав, и не все потеряно. Но чем дольше думал я о происшедшем, тем яснее становилось.

Битва за госпитальные преобразования выходит далеко за пределы моих возможностей. Это не инженерное дело, где можно рассчитать нагрузку и выбрать подходящие материалы.

Здесь требуются иные таланты. Умение плести интриги, находить покровителей, лавировать между противоборствующими кланами чиновников.

Я же всего лишь попаданец из двадцать первого века, оказавшийся в чужом теле и чужом времени. Мои знания в области техники, а не дворцовых козней.

Возможно, следует оставить медицинские эксперименты и заняться тем, что мне действительно подвластно. Железные дороги, заводы, мосты — вот где современные знания могут принести пользу без оглядки на интриги влиятельных полковников.

Семьдесят восемь рублей офицерских денег можно вернуть со словами, что проект оказался неосуществимым по независящим обстоятельствам. Честь будет сохранена, а репутация не пострадает. А там, глядишь, найдется применение инженерным познаниям в более благодарной сфере.

— Александр! Да ты что, заболел опять? — рядом раздался веселый голос, прервавший мои невеселые размышления.

Я поднял голову и увидел Мещерского, который стоял между койками в парадном мундире темно-зеленого сукна. Золотые эполеты поблескивали в свете светильников, а на груди красовался орден Святой Анны третьей степени, видимо, наградили за Севастопольскую оборону.

— Павел! Откуда ты взялся? — удивился я.

— Из Симферополя только что. — Он присел на край моей койки, отчего старая рухлядь жалобно заскрипела. — Дела мои на сегодня завершил весьма успешно, доложу тебе. Но сначала взгляни на себя, сидишь тут как сова на могильном камне!

Мещерский достал из кармана серебряную табакерку, украшенную финифтью, и понюхал щепотку табака. Движения его были размашистыми, характерными для человека, привыкшего к широкой жизни.

— А что случилось? — продолжал он, оглядывая палату. — Больные спят, лампы горят, все вроде мирно. Отчего такая кислая мина?

— Да проблемы, Павел. Серьезные проблемы с проектом.

— Какие там могут быть проблемы? — махнул рукой приятель. — Главное, что деньги есть. А деньги, батенька, все двери открывают.

На соседних койках больные прислушивались к нашему разговору. Кто-то уже засыпал под мерное потрескивание ламп, кто-то читал при скудном свете книгу или письмо из дома.

— Павел, — понизил я голос, — дело не в деньгах. Дело в том, что против нас ведется настоящая кампания. Клейнмихель написал донос, Беляев испугался и запретил все эксперименты.

— Клейнмихель? — Мещерский нахмурился. — Ну да, гадина редкостная. Но разве мы не знали, что такие препоны встретятся? Всякое новое дело встречает сопротивление.

— Встречает, но не всякое новое дело стоит таких усилий.

— Как это понимать? — Мещерский внимательно посмотрел на меня.

— Понимать так, что, возможно, госпитальная медицина не мое поприще. Здесь нужны не инженерные познания, а умение интриговать, находить покровителей… А этого у меня нет.

— Ерунда! — решительно отозвался Мещерский. — Александр, да ты просто устал. Сидишь тут в четырех стенах, воздухом затхлым дышишь, на больных смотришь…

— А что ты предлагаешь?

— Всякому человеку нужно развеяться! — Мещерский встал и принялся расхаживать между коек. — И особенно такому кроту, как ты. Знаешь, что я тебе скажу? Довольно корпеть над чертежами! Одевайся, пойдем в город.

— Павел, уже поздно…

— Поздно? Да сейчас самое время! В офицерском клубе как раз начинается интересная жизнь. Орлов с Фроловым каждый вечер партию в винт разыгрывают, ставки приличные. А Балонов обещал показать новый бильярдный удар. Говорит, у французов подсмотрел.

Мещерский заговорщически понизил голос:

— А после клуба заглянем в новое французское кафе «Ля Пэ». Там, братец мой, такие дамочки объявились! Одна мадам Розали, рыжеволосая бестия, так играет на рояле, что душа замирает. А ее подруга, брюнетка Селеста…

— Павел, мне не до развлечений.

— Именно поэтому они тебе и нужны! — Мещерский сел обратно на край койки. — Послушай меня как старого товарища. Ты загнал себя в угол, зациклился на одной идее. А любую задачу легче решать свежей головой.

Он достал из жилетного кармана золотые часы на цепочке и щелкнул крышкой:

— Восемь вечера. Самое время для выхода в свет. Переоденешься в парадный мундир, освежишься одеколоном, и мы культурные люди, а не госпитальные затворники.

Доводы приятеля звучали разумно. Действительно, я впервые очутился в этом времени. Почему бы не выйти за пределы лечебного заведения, посмотреть на вечернюю жизнь офицерского сообщества?

Почему бы не увидеть что-то еще, кроме больных и врачей. Может, смена обстановки поможет взглянуть на мои проблемы под иным углом?

— К тому же, — добавил Мещерский, заметив мои колебания, — завтра будет новый день. А сегодня давай просто забудем о всех неприятностях и поживем как нормальные люди.

Я еще раз посмотрел на палату, где под желтым светом ламп лежали больные, потом на окно, за которым манил огнями вечерний город. Решение созрело само собой.

— Хорошо, Павел. Пойдем развеемся.

Мещерский хлопнул в ладоши с видом человека, одержавшего важную победу:

— Вот это дело! Сейчас оденешься в парадный мундир, я тоже приведу себя в порядок, и айда знакомиться с мирной жизнью!